Лоуд сделала ход элементарный, зато не требующий особой подготовки. В образе говорливого и веселого матросика с револьвером на боку, подкатила на 'лорине' к церкви св. Анны, и душевно побеседовала со священниками. Допросом это назвать было трудно: болтун-матрос, конечно, расспрашивал о неизвестных диверсантах, но по большей части трепался об Общем отделе, хвастал своей значимостью, хвалил стиль руководства прозорливой тов. Островитянской. В числе прочего было упомянуто, что новая власть доверила именно заведующей Общим отделом проведение срочной инвентаризации сокровищ Эрмитажа, ибо приноровились оттуда красть 'с ураганной мощью'. Товарищ Островитянская вот прямо скоро поедет себе выбирать кабинет в Эрмитаже, а главной по охране там будет белобрысая дылда-Катька, та, что в лоб шмаляет сходу и без разговоров. А как же — расхищения нужно пресечь прям немедля, а то самые ценные картинки и штуковины упрут.
Маневр и наживка выглядели простенькими и не очень убедительными. Но! Ганн полагал, что 'Иванов' и его 'расписные' не местные. От слова — вообще. То есть Пришлые. Насчет самого 'Иванова' имелись сомнения — возможно, иностранец, в общем и целом владеющий ситуацией, хотя и дурно знающий город. Связались с ним кураторы довольно оригинальным способом, но это отдельная история. Вот 'расписные' казались Ганну глубоко чуждыми. А люди, кажущиеся чуждыми даже представителю счастливого сеть-будущего, видимо, были совсем уж... Впрочем, татуированные бойцы Катрин интересовали в меньшей степени. Важен был сам 'Иванов'. В какой-то момент приоритеты этого мутного типа практически полностью сместились, перейдя от усердного наведения хаоса в Петрограде к попытке захвата одной малозначимой, хотя и яркой особы. Операция с ранением и дальнейшим похищением тов. Мезиной была разработана мгновенно и достаточно талантливо, и ее удачному проведению помешала лишь случайность.
Такое внимание к собственной персоне льстило, но вообще Катрин не любила навязчивых мужчин. Лоуд была права — наживку стоило закинуть. Купится Иванов или нет, вот в чем вопрос. Взять практически беззащитную девушку в музее — заманчиво. Но, сил для ловли конкретных 'практически беззащитных' особ и возможности маневра силами в городе у 'Иванова' не так-то много.
Имелись рабочие версии, зачем именно понадобилась таинственному злодею скромная молодая дама. Но лучше бы их, эти версии, проверить. Ну, или пресечь в корне нездоровую деятельность нехорошего 'Иванова'.
— Ты здесь бывала? — поинтересовался л-матрос, высаживаясь из авто — 'лорин' тормознул на Миллионной у подъезда со знаменитыми гранитными фигурами[11].
— В детстве. Маман прокачивала обязательную программу культурного воспитания. Помнится, я здорово устала бродить по залам. Собственно, это все что помнится.
— Урывистое у тебя образование, товарищ Мезина. По типу 'когда-нибудь чему-нибудь'. Нехорошо!
— Да уж чего хорошего.
Катрин повернулась к машине:
— Коля, ставь машину на виду и жди. Появится Москаленко или кто-то из бойцов, скажут, куда дальше. И успехов тебе! Главное, не спеши шею сворачивать.
Шпионки пожали водителю руку.
— Может, тебя чмокнуть на прощанье? — сипло поинтересовался л-матрос.
— Не обязательно, — поспешно заверил пилот. — Счастливо вам в поездках. В разных. Всем.
Машина отъехала, шпионки посмотрели на атлантов.
— Роскошные мужчины, — отметила Лоуд. — Главное — реалистично отраженные! Я как-то с ними лично встречалась — один в один!
— Не надо меня запугивать, — попросила Катрин. — Тут вообще-то открыто?
Двери оказались запертыми, но на стук выглянул солдат в распоясанной шинели и строго сообщил, что 'музей зачинен до после-революции'.
— Ты, саперская душа, отпирай, — дружески предложил л-матрос, демонстрируя мандат Общего орготдела. — Мы не до экспозиции, а с проверкой остекления. Зима на пороге, а вымерзания ценностей Советская власть допускать не собирается.
Эрмитаж охранял караул 2-го запасного Саперного батальона. Саперов было их не то чтобы густо: выставленные у разных дверей три поста по два штыка. Ходить в залы саперы опасались, поскольку имелся строгий приказ ничего музейного не попортить, да и вообще в темноте среди непонятных картин и статуй было жутковато.
Солдаты были вполне настоящие, не подставные. Предложили кипятку и фонарь, но обпивать-объедать саперных караульных шпионки не собирались, а фонарики имели собственные. Уточнив, не было ли сегодня чего необычного, комиссия Общего орготдела направилась в глубину сокровищницы.
— М-да, в этой плоскости у нас малость недодумано, — признала Лоуд, вновь превращаясь в симпатичную товарища Островитянскую. — Оппоненты попросту могут нас не найти. Эрмитажей тут еще и несколько штук. Хотя, нет, Малый и Старый это, кажется, одно. В общем, все напутано из сложных архитектурных соображений. Может, нужно было на посту сидеть? Завели бы граммофон, пообщались...
— А если оппоненты элементарно вздумают нашвырять гранат на завыванья того граммофона? Всяких звуко-сослепительных?
— Да, тоже не вариант. Я гранаты не люблю как класс и злобную выдумку буржуазного милитаризма. Ладно, придется прогуливаться и ждать. Должны вломиться, мы подманим и поставим точку.
— Хотелось бы поставить. А чего ты опять в завотдельском облике? Я понимаю твою привязанность к руководящему посту, но уже как-то нездорово. Все ж ты слегка мертвая.
— Не надо мне тыкать и попрекать высокими постами! На мне подсох тот мерзкий киношный кисель, да еще лейкопластыря с проводками на шкуру налепили с лихвой. Все чешется, свербит и аллергирует, — объяснила оборотень. — Жакетка-то настоящая, под ней скрестись удобнее. А иллюзия в смысле почесывания отягощает. А что мертвая... В порядочном музее просто обязаны шляться призраки. Товарищ Островитянская — актуальный и идеологически верный вариант потусторонности. Или тут имеются какие-то местные старорежимные граждане-призраки?
Про местных призраков Катрин не знала. Коты специальные, вроде бы должны бродить. Хотя музей-дворец, здесь кругом сложные наслоения культурных и исторических воспоминаний. А какие воспоминания без безвинно удушенных, отравленных и ткнутых кинжалом в спину? Но на память ничего не приходило...
Нынешний Эрмитаж, конечно, порядком отличался от того, что помнился шпионке. Экспозиции иные, не очень-то и привычного музейного вида, самое ценное вывезено в Москву, беспорядок, иной раз приходилось натыкаться на мебельные заграждения и штабеля ящиков. Огромного пыльного буфета на первом этаже Катрин вообще не помнила. Шпионки поднялись на второй этаж, неспешно брели немецкими и голландскими живописными залами — слабый свет падал в щели портьер на высоченных окнах, картины на стенах сливались в единый сюжет. Как справедливо отметила профессор — недостаток освещения склоняет непримиримый спор художественных направлений к абсолютной победе мышастого реализма.
В зале Рубенса засадная группа сочла возможным передохнуть на мягких банкетках. Богатый вишневый бархат, пыль и позолота — подсказала краткая вспышка фонарика. Но сидеть мягко.
Лоуд вслух размышляла о пользе диет и моде на фитнес. Думали шпионки, конечно, об ином.
— Не придут, — предрекла, играя тростью, Катрин. — Уже начало восьмого, если бы комиссия работала, мы бы уже домой собирались. Невзирая на широкоизвестный трудоголизм Общего орготдела, работать беспрерывно невозможно. Особенно ввиду отсутствия наличия работающей столовой или буфета.
— Да, я тоже жрать хочу, — согласилась напарница. — Могут не прийти. Есть мнение, что этот Иванов весьма тертый и хитрозадый шмондюк. Ну что, снимаемся и отзываемся засадные полки?
— Надо бы еще подождать часок-полтора. Логичнее ворогу заявиться уже в темноте и перехватить нас где-то на выходе-входе. Хотя темнота уже давно есть, а признаков вторжения нет...
— Могут тебя на подъезде попытаться подсечь, — заметила многоопытная профессор. — Рисково и шумно, но если они не решатся сюда сунуться... Хотя как они тебя рассчитывают брать в машине? Ты же по-любому маузеры успеешь хапнуть.
— Может, я вообще не такой уж особо ценной считаюсь?
— В понимании Иванова — ты ключ. Умеешь Прыгать без машин, а это, в их замшелом представлении — бесценно. Я так вообще сущий клад, но про меня не знают. Ибо я скромная.
— Ты, конечно, просто эталон скромности и малоизвестности. Но мы все пока домысливаем, а гипотезы спорные.
— Как прикажешь проверять, если лабораторного материала не имеем? — возмутилась профессор. — И вообще не усложняй. Ситуация проста: или придут, или не придут. Поскольку сигналов и вообще шума нет, значит, второй вариант. Не огорчайся. Дома честно скажешь, что туристическая поездка вышла на славу. Все осмотрела, с царем и Ильичом поздоровалась, в лимузине прокатилась, в музеях побывала.
— Угу. Может еще пройдемся? Тут где-то Рыцарский зал должен быть. Надо бы взглянуть. Из практических соображений.
— У тебя фигура для доспехов нестандартная, — напомнила Лоуд. — И вообще они тяжелые. Сама понесешь.
— Как феодалка и известная угнетательница, могу себе позволить изготовление доспехов на заказ, — напомнила Катрин. — Но что толку на месте сидеть?
Действительно, сидеть в темном музее оказалось скучно. Изредка доносился стук копыт по мостовой — проезжали редкие извозчики. Прошагал отряд юнкеров — было слышно, как ругали какого-то Корякина — нижний чин, а при передаче караульного поста придирается будто инспектор генштаба.
— Сработаются, — задумчиво сказала Лоуд, освещая узким лучом фонарика огромную картину. — Ругань — это признак нормальной рабочей обстановки. Хотя не царские времена, и с табуированной лексикой нам необходимо непримиримо бороться! Или хотя бы ее разнообразить. А то музеи вон какие пространные, а ругань наоборот. Слушай, а почему тут написано 'Гибельный шторм'? Волна хилая, явно не океанская. Море какое-то мелкообразное. Чего вдруг 'гибельный'?
— Потому что это не Айвазовский, а немец какой-то малевал. И вообще нужно было днем засаду делать, при нормальном освещении. Сейчас шедевры рассмотреть трудно. Мы идем в Рыцарский зал или не идем?
— Да на что сдались эти железки? Дома не надоели? Унылая ты, Светлоледя.
Прислушиваясь, шпионки брели по залам. В бесконечных помещениях стояла полная тишина. Никакого сигнала, даже намека нет. Остальные засадные группы — немногочисленные, поскольку большая часть ребят Москаленко была занята и стянуть их к Эрмитажу не представлялось возможным — остальные три группы контролировали торцы здания. Предполагалось, что противник попытается проникнуть в здание именно там. Бойцы заняли позиции еще до полудня и пропустить 'расписных' никак не могли. Задержать-захватить врага столь малыми силами в любом случае трудновато, оставалось надеяться на оперативные и скоординированные действия всех групп. Но пока задерживать было попросту некого.
...— Вон они, твои железяки. Ишь выстроились, — входя в следующий зал, осудила Лоуд. — Между прочим, настоящие шпионы не унижаются до размахивания всякой острообразной тяжестью и антисанитарного употевания в доспехах. Если нужно — ткнул ножичком под лопатку, и клиент доволен, и ты достоинство сохраняешь.
— Я на полставки шпионка. А так, просто военный человек и немного леди, — оправдалась Катрин.
— И чего хорошего? Бегаете все взмыленные: дым, лязг, кишки по веткам. Неаккуратная профессия. Вот — даже здесь — самый вонючий зал. Керосином так и прет. Я бы этот военный хлам вынесла в отдельную загородную экспозицию и оградила от несовершеннолетних, — Лоуд обвиняющее указала в сторону двух ближайших стальных фигур. — Поставят вот такого ющеца в культурном месте, а он, может, пожароопасный!
Катрин пожала плечами — Рыцарский зал на то, что помнилось, вообще не походил. Знаменитых конных рыцарей не видно, все как-то мелочно: доспехи, щиты на стенах, несимметрично сбитые в кучки витрины с мечами и клевцами. Но керосином действительно ощутимо пованивало. Чистят им латы, что ли? Странно. И сами манекены странноватые. Этот вот, в миланской кирасе с огромным напузником и странных обвислых портках, он кого изображает? Вольный итальянский крестьянин-партизан, обзаведшийся трофейным железом?
Рука шпионки бессознательно скользнула к рукоятке маузера, но было поздно. 'Миланский крестьянин' резко шагнул к стоящей спиной профессору, мгновенно прижал нож к горлу Лоуд, другой рукой приставил к голове пленницы ствол отнюдь не итальянского револьвера банальной системы 'нагана'. Явно взведенный...
Это было немыслимо. Катрин и с закрытыми глазами могла бы почувствовать присутствие в помещение чужого человека. Или дарка. Опыт, годами наработанное чувство опасности... Но мгновение назад зал казался абсолютно безопасным. Ладно, человек всегда может ошибиться. Но как Лоуд лоханулась?!
— Однако! Два века живи, век учись, — сдавленно сказала профессор, прижатая к стальному нагруднику. — Говорила же — самый дрянной зал!
Зал был не только дрянным, но и чересчур обитаемым. Катрин уронила трость и держала на прицеле маузеров появляющиеся из углов фигуры. Еще трое... шестеро. Оружие держат наизготовку — даже в темноте можно угадать винтовки-трехлинейки.
Катрин рискнула бы — можно снять двоих ближайших, одновременно нырнуть за витрину. Темнота поможет да и удовлетворительную скорострельность маузеров не будем отбрасывать. Но Лоуд... Завалить этого наглого 'миланца' ничего не стоит — он лишь частично прикрыт не очень высокой товарищ Островитянской. Но револьвер — механизма простая и бездушная, пружина спуска легко сработает в дрогнувшей, пусть и уже мертвой, лапе. Голова у профессора умная, многоликая, но вполне пулепробиваемая...
— Тифина! — предупредил один из керосиновых призраков. — Леди Катарина, нам лучфе спокойно погофорить. Мы фас ждали здесь, у арсенальный залы и не офиблись. Профу минутку фнимания!
Он. 'Иванов'. Манера говорить характерная и описание соответствует: невысок, залысины. На боку в кожаной сумке весит какая-то хрень, вроде увесистого цилиндра противогаза. Запасливый какой, вот об этом не упоминали. В остальном все совпадает. Ганн говорил про акцент, не умея идентифицировать оный — псевдо-коммунист и сам наполовину англоязычен, как все детишки Сети, да еще нарочито свою речь замусоривает. А гражданин 'Иванов' у нас явно из немцев, видимо, баварец. Спасибо нашим знакомым переводчикам, пусть поверхностно, но насчет диалектов просветили.
— Отпускаем женщину, потом разговариваем, — резко предложила Катрин.
— Не гофячитесь. Эфто не женфина, а тофарищ Остроффитянская. И лишь ее прифутсвие позфоляет нам гофорить, но не стрефлять. Очень скорофалительно стрефлять, — подчеркнул свою мысль Иванов. — Оруфие мы фсе опускаем. Кроме фот того рефольвера. Пусть подстарфует от фашей меткой руфи. Мы с фами хорофо знаем, фто фрау Остроффитянская — персона, фесьма ценная русской рефолюции и лично фам.
Изъяснялся герр Иванов на смехотворнейшем русском, но мысли свои доводил до собеседника исчерпывающе. Пистолет он, кстати, действительно опустил, темные фигуры между витрин, тоже отвели стволы винтовок.
