— Этот магнит для собачьего дерьма ухитрился атаковать как раз в тот момент, когда небо днем прояснилось. И выкатил наших кошечек, как на выставке, словно на витрину выложил — куря в кулак и наслаждаясь теплом дыма и сигаретки пробурчал гауптфельдфебель.
Поппендик, крайне огорченный всеми этими событиями последних двух суток даже и не понял, о ком это. То, что просевший бронированной жопой в илистое ложе ручья танк не выдернуть — было понятно совершенно точно. Несмотря на холод и лед сверху, внизу все было жидким и даже швиммваген оставил после проезда две глубокие колеи, быстро заполнившиеся темной водой. Полезть танком — значило оставить тут двух кошек.
— Про кого ты говоришь? — рассеянно спросил он приятеля, прикидывая дальнейший маршрут.
— Про дуролоба, который умножил на ноль остатки нашей роты и мой взвод вместе с нею. Не знаю, чему его учили в этом образовательном бараке, который почему-то именуют офицерским училищем...
— Дело даже не в училище... У него был явно разрушен чердак еще раньше, масса апломба, невиданная самоуверенность и безапелляционность. Настоящий картонный нос, считающий сдуру себя стальным бивнем. Вот его и поимели, говоря проще — сказал сущую истину про покойного героя лейтенант.
— По-французски?
— И по-итальянски. Всячески разно. Получается, что у нас два возможных варианта выбираться отсюда. Вот погляди — любо сюда, либо сюда — показал тонкие и ненадежные жилки дорожек Поппендик.
— Лучше бы через лес, ближе. Хотя там возможна фея шара из лесных эльфов — совершенно непонятно заявил старшина битой роты.
— Я не понял ничего! — честно признался продрогший до костей лейтенант.
— Вот тут был полковой склад продовольствия и я оттуда пару раз получал харчи на роту. Перед праздником. Так вот через этот дурацкий лес проезд был закрыт, приходилось ездить в обход, черт его знает зачем. Ну, что так смотришь, там мои земляки были, саксонцы. В конце концов мало ли у кого какие частные дела, так? — подмигнул старшина.
— А так ты оттуда таким веселым Николаусом приехал? — сообразил командир "роты".
— Да, и к слову надо бы нам было бы туда по дороге сейчас заглянуть. У меня жратвы дня на три осталось. Потом положим зубы на полку, словно исследователи Арктики и Антарктики.
— Этого не хотелось бы. Ладно, двигаемся по этому бережку, сейчас проверю, все ли сняли с утопленницы.
И с крайней неохотой лейтенант вылез из танка на мороз. Из-за темноты со света показалось еще холоднее. Бензин вроде уже перелили в оставшиеся машины, сняли несколько деталей, приняли боезапас. Можно двигаться. И двинулись, ориентируясь на тусклый красный фонарик, светивший с кормы идущего впереди швиммвагена. Через следующий мостик пробирались буквально на цыпочках, если так можно сказать про 45 тонных кошек. Сооружение под гусеницами жалобно хрустело, трещало и скрипело на всю округу, но — выдержало, как ни странно.
Перевели дух. Вроде как стало светать. Поехали быстрее и вскоре уткнулись в затор. Сначала было не понятно — что за шевелящаяся темная масса. Остановились поодаль. Послал разведку из безлошадного экипажа. Те пригрелись под брезентом на теплой корме над мотором и даже не сразу поняли, что от них хочет начальство. Обернулись быстро.
— Там телеги с каким-то барахлом, несколько живых лошадей и пара трупов. В смысле пара людских трупов, лошадиных куда больше. Похоже на обоз какой-то бумагомарательной конторы. Чиновники. Проезд через лес перекрыт старыми завалами из деревьев, а их тут прижали русские — потому они все побросали и удрали в лес пешком, по следам на снегу видно, господин лейтенант — приплясывая на холодном ветру доложил безлошадный командир танка.
— Есть что для нас полезное? Завалы можно преодолеть?
— Возможно, но надо проверить все телеги, а их тут три десятка. А то что посмотрели — мебель, папки с бумагами и всякое в том же духе. Темно, да и навалено кое как, господин лейтенант. Это что касается обоза. А с завалами еще хуже. Деревья тут толстые свалили, полагаю, что и минировали. Без саперов не разобраться.
— Здорово, ничего не скажешь. Ладно, к машине и двигаем дальше. Как, удалось с кем-нибудь связаться? — спросил радиста постоянно бубнившего, вызывая хоть кого, кто услышит.
— В зоне досягаемости моей шарманки никто не отзывается! — хмуро сказал спрашиваемый, не поднимая глаз.
— Понятно. Приказ — двигать дальше по маршруту, передай остальным!
— Слушаюсь!
Опять впереди тусклый красный огонек. И точно — становится светлее. Всю ночь прокорячились, а проехали всего — ничего.
Как ни пытался удержаться — а не выдержал, влез в башню, закрыл люк и незаметно для себя задремал. Проснулся оттого, что над ним нависло лицо старшины. И танк стоит неподвижно.
— Впереди три русских броневика.
— Где? — подхватился, аж сон рукой смахнуло, как чашку со стола.
Высунулся стремительно из открытого люка, чуть не треснув макушкой в челюсть камараду, тот вовремя увернулся. Действительно, светает. Вокруг дурацкие не то кусты, не то мелколесье. Далеко впереди на дороге, за поворотом — темные букашки, черные плешины на полотне. Бинокль к глазам кинул, вжал окуляры.
— Так они же горелые! Один вообще вверх колесами!
— Точно. Но кто их знает — дальше может быть и целые. В том лесочке много чего спрятаться может. А объезжать еще и этот — лишняя морока. И далеко и долго. Может быть, я сгоняю аккуратно, гляну? — не очень настойчиво предложил гауптфельдфебель.
— Не стоит, если там Иваны — не с твоим корытцем геройствовать. Так, быть всем на связи, я сам съезжу. Лоб у нас толстый, в случае чего — подам задом, вы прикройте!
Старшина торопливо кивнул, спрыгнул с высокого корпуса.
Через несколько минут командирский танк с тяжеловесной грацией загремел гусеницами по ледяной дорожке. Поравнялись с вражескими машинами. Четырехколесные блошки, разбиты чем-то солидным — вполне возможно пантерами, потому как пробоины явно сквозные и дыры похожи на 7,5 сантиметров. Ну да броня у этих тарантасов убогая — от пуль разве. Проплешины гари, растаявший и снова замерзший лед на дороге, копоть на обочине.
У лейтенанта осталось странное ощущение, что их расстреляли так быстро, что даже экипажи выскочить не успели, во всяком случае трупов не видать рядом. Стал оглядывать лесок и уже в бинокль увидел три приближенные оптикой бледные вспышки. Проваливаясь в люк почувствовал всем телом, что танк содрогнулся от тяжкого удара.
— По нам попали! — рявкнул радист. Без него никто бы не догадался, что произошло!
— Вперед! Огонь! Дистанция восемьсот метров, опушка леса! Беглым!
Танк тяжко ахнул ответным огнем. И еще! И еще! Тонкий звон гильз, выплевываемых из казенника, знакомая тухлая вонь сгоревшего пороха.
Подставив под снаряды толстый лоб, пантера неслась на врага. Приступ бешенства внезапно овладел Поппендиком, он слишком устал бояться, хотелось на ком-то сорвать злость. И если уж не убили первым прицельным явно выстрелом — значит пушки у врага слабые и есть все шансы раздавить и перестрелять их к чертовой матери!
— Лейтенант! Господин лейтенант! Они пускают ракеты по паролю! Это наши! И они перестали стрелять! Господин лейтенант! — завопили на два голоса один за другим водитель и наводчик.
— Отставить огонь! — выговорилось через силу, пришлось напрячься. В ушах звенело.
Танк с треском сломал несколько деревьев, влетев в лесок и встал, как вкопанный.
— Точно. Наши! — выдохнул водитель, увидевший знакомый силуэт знакомого цвета, яростно размахивающий флажком.
— Да чтоб вас вывернуло наизнанку, дегенераты!
Командир огрызков роты не без опаски высунулся из люка. И сразу же одновременно вспухло лютое желание настучать кувалдой по упакованным в стальные шлемы тупым репам этих придурков — артиллеристов, растерянно торчавших рядом со своими ПАКами и облегчение от того, что это не русские.
— Кто у вас старший начальник, свиная блевота? У вас нет глаз, болваны? Вы не знаете, какие танки приняты на вооружение в Германии, остолопы? — речетатив вылетел с пулеметной скоростью, одной длинной очередью.
— Я командир батареи, унтер-офицер Дрексель! Я требую прекратить ругаться! — мальчишеской фистулой, аж в оглушенных ушах зачесалось, выдал долговязый сопляк с обмотанной какими-то тряпками головой, единственный не в каске, а в косо насаженной на чалму кепи.
— Какого черта вы по нам стреляли, унтер-офицер Дрекк?
— Моя фамилия Дрексель! Назовите себя! — опять писклявый звук сверлом в уши.
— Командир роты лейтенант Поппендик! Так какого черта вы в нас стреляли, унтер-офицер Дрекк?
— Моя фамилия Дрексель! Господин лейтенант Попе энд дик! — с выражением продекламировал сопляк.( От автора: Дрекк — по-немецки — дерьмо. Поп — священник. Ну а Дик — это уже по-английски на жаргоне — член.)
— Гляди-ка, ты еще и английский в школе успел выучить, недоносок турецкий! — еще пуще разозлился командир огрызков роты.
— Я требую обращаться со мной, как это положено между военнослужащими Великогерманской армии! — напыщенно, но твердо заявил чалмоносный юнец.
— А поползать ползком ты не хочешь? Или помаршировать гусиным шагом? Это мы мигом! — влился в ругань и наводчик, вылезший из люка и крайне недовольный тем, что отлетевшие при попадании снаряда кусочки брони оцарапали ему грязную морду.
Брань ширилась и разрасталась, теперь лаялись и сбежавшиеся от других орудий артиллеристы и подкатившие подчиненные Поппендика. Из общего хора выделялся командный голос старшины, вносившего в общий хай кулинарную нотку:
— Турнепсоголовые ходячие корнеплоды! Тупые картофельные мозги!
— Заткни свою беззубую, как чемодан, пасть!
— Придурок масляноголовый!
— Хлюпик влагалищный!
Когда вскипевшие эмоции несколько остыли, лейтенант рявкнул: "Молчать!"
Танкисты заткнулись первыми, артиллеристы — все, как один, совсем еще зеленые юнцы, озадаченно переглянулись недоуменно. Уставились на своего командира. Тот, красный, как вареная свекла, тоже вякнул: "Отставить шум!"
Повисло тяжелое молчание. Поппендик воспользовался им и в полной тишине отчетливо спросил:
— Так почему вы по нас стреляли? Отвечайте, унтер-офицер, какие причины открытия огня на поражения по своей же технике?
— Мы приняли вас за русский авангард! — ответил Дрексель, краснея.
— Блестяще! — ответил лейтенант, подумав про себя: "А вот дать бы тебе по морде, сопляк дурковатый!"
— Ваша камуфляжная окраска сливается с фоном, а до вас тут были русские. Предполагать наличие своих на данный момент и в такой ситуации было нелогично! — протрендел чалмоносец.
— Рапорт надо заканчивать, словами "герр лейтенант"! — поучительно заявил старшина.
Артиллеристы опять зло забурчали.
— Я вам напрямую не подчинен, о вашем прибытии меня не предупреждали, вы сами не оповестили нас никаким образом! — уперся унтер-офицер.
— Он такой умный, ручаться могу, что даже срет мозгами — отчетливо заявил гауптфельдфебель. Злость на противотанковых придурков смешивалась в нем с тем, что как ни верти, а чертов молокосос отчасти прав. И это бесило вдвойне.
— Сколько у вас орудий?
— Три.
— А тягачей?
— Два исправных.
Лейтенант задумался. Можно оставить этих дураков на этой позиции. И черт с ними. Но можно взять их с собой, это усилит группу, а недостаток личного состава уже сказывался — даже нести нормально караульную службу в таких условиях сложно.
— Что со снарядами?
— По два ящика бронебойных на орудие.
Все же отвечает, балбес, не кочевряжится, значит — самому ему тут неуютно. Возможно, хоть и малолетний дурак (а он явно младше Поппендика года на четыре, что в условиях войны побольше чем дед и внук в мирное время), но понимает, что с тремя разведблохами ему повезло несказанно, а когда русские будут чистить тыл — его со всей шайкой бесславно прижмут минометами и добьют с тыла гранатами.
— Поступаете в мое распоряжение, как старшего по званию и должности. Три часа на подготовку к передислокации. Мне через четверть часа представить рапорт о наличии и состоянии техчасти и персонала. Старшине роты — проверить запасы и принять на довольствие! Вопросы? Нет вопросов? Исполняйте!
Мальчик в чалме скривил недовольную гримаску, но козырнул и ответил как положено:
— Точно так, господин лейтенант!
— Ну, корнеплоды в кастрюльках, показывайте, что тут у вас — явно работая на публику заявил гауптфельдфебель. И только после этого представился новым камарадам.
Озадачил щенят и подошел перекурить с начальством. Вытянул сигаретку в три затяжки, ткнул окурок в снег и потопал по тропинке принимать хозяйство.
— Мягко ты с этими недоносками, командир. Еще и хамят, свиные выкидыши. Ученость свою показывают. Как тот мой одноклассник, тоже мозг из носа капал, такой умник — ворчал под нос себе наводчик, крепкий, внешне медлительный парень.
— А что с ним было? — усмехнулся Поппендик.
— Изучали макулатуру этого бритта Диккенса. Переводя с английского на нормальный язык. Так он его фамилию тоже перевел. Угадай — как?
— Лучше сам скажи — поощрил подчиненного.
— Британский классик Херенс!
Лейтенант усмехнулся. Потом пояснил своему танкисту, которому было аж 25 лет и потому в ряде случаев командир взвода относился к нему, как к взрослому человеку, что нужны кто-то еще, чтоб караул несли. Пора сколачивать группу, голыми танками много не навоюешь. Вырежут спящих на рассвете — и все, как не раз уже бывало, с этими чертовыми азиатами. Иваны ведут войну неправильно, нарушая все правила и законы, принятые в честной Европе.
Наводчик хмыкнул недоверчиво, а потом заговорил о неприятном. Он успел выстрелить пять раз в ходе этой дурацкой атаки. Осколочными снарядами. Дистанция невелика, потому он совершенно уверен, что орудие, рядом с которым они стоят — было бы точно накрыто и бравый унтер — офицер со своими школярами сейчас бы представлял собой кучу неряшливого мяса с грязными тряпками. Но орудие — целехонько и попаданий не видно.
— И почему? — насторожился Поппендик.
— Прицел сбит после того, как они влепили болванкой нам в маску орудия. Слышал не раз, что крепеж хилый и у многих такое получалось после обстрела. А потом хрен куда попадешь — уверенно сказал наводчик.
— Что предлагаешь?
— Полагаю, командир, что надо бы отъехать в сторонку и пристреляться. В танке все равно повернуться невозможно из-за тех унитаров, что мы ночью перегрузили с падшей кошки. Пока эти недоумки составляют списки — как раз успеем.
Успели, сделав десяток выстрелов. И результат сильно огорчил — прицел действительно оказался сбитым, а привести его к норме не получилось — и впрямь система крепежа оказалась слабым узлом. Прицел не просто сбит, что можно было бы пережить, просто приняв поправку, а болтался, как живой. Вот прямо, хоть сквозь ствол наводи!
— Поймал себя на том, что в ругани стал повторяться! — пожаловался негромко лейтенант подошедшему старшине.
— Хороший денек! — согласился тот, протягивая коряво исписанные листы.
