Следом за красными воинами Ло'ке ехали люди, показавшиеся молодому императору ещё более странными и пугающими. Они были такими же смуглокожими, как нормальные кочевники, но их чёрные волосы были по бокам выбриты, а ровно посередине аккуратно поставлены в высокий ирокез, образовывавший настоящий гребень, как у каких-то ящеров. Одежда воинов была из ткани, к которой были пришиты многочисленные зубы, кости, когти и даже уши убитых зверей. А на шее их главаря, низкорослого мужчины с окрашенным зелёной краской ирокезом, висело ожерелье из настоящих глаз — их застывший безразличный взгляд наводил настоящий ужас на фабарцев, не привыкших к такой дикости. Увидев, что Алак смотрит на него, последний янгул расплылся в широкой улыбке, и юноша заметил, что зубы его были остро заточены под клыки.
— Ши'хе, — лишь коротко пояснил Юген. — Самый опасный, самый хитрый и самый бесчестный янгул. Гнуснее его ты не найдёшь никого. Ши'хе не стесняется пользоваться грязными методами вроде отравленного оружия. Он не носит ни меч, ни копьё, ни лук со стрелами, как другие его товарищи. Этот мерзавец всегда носит с собой лишь кнут, смазанный ядом, и трубку с отравленными дротиками. И на твоём месте я бы не доверял Ши'хе. Мне кажется, что цвет, который ему дали, — зелёный, — символизирует цвет неестественной смерти. Уверен, даже твоя драгоценная супруга согласится со мной. Не так ли, уважаемая Небесокрылая?
Аньюн ничего не ответила ему, но Алак заметил по её взгляду, что слова Югена были сущей правдой. Ши'хе был самым опасным и самым мерзким из всех янгулов, люди его тоже честностью поступков не отличались. Однако молодой Ворон понимал, что против Корсаков и их тайных заговоров поможет только равносильное оружие. И этим самым оружием был Ши'хе. Алаку необязательно было доверять этому человеку. Достаточно было только давать ему ценные указания и постоянно следить, не сводить глаз. Даже чудесные способности Аньюн предчувствовать опасность не помогали ей заранее узнавать, что же замыслил Ши'хе.
Как только все пять янгулов были представлены молодому императору, Юген поднялся на ноги и помог встать своему господину. Алак, с трудом перешагнув через завал подушек, направился к ханам и приветственно кивнул им головой. Из всех пятерых лишь Га'кеон ответил ему дружеским ударом в грудь. Га'джин ограничился взмахом руки. Остальные буравили юношу пристальными взглядами, словно недоумевая — этот мальчишка должен был стать их шаттаром? Впрочем, реакция эта сразу переменилась, стоило показаться Грозохвосту. Могучая птица вышла на площадку следом за Алаком и, толкнув его клювом в плечо, издала тихий крик. Лошади талаваров, стоявших позади своих ханов, тут же испуганно заржали и попятились назад. Они никогда раньше не видели настоящего врана и не смогли справиться с накатившим на них страхом. А вот мощные и крепкие жеребцы янгулов продолжали невозмутимо стоять на месте. Лишь рыжий конь Ло'ке приглушённо захрапел и принялся рыхлить копытом землю.
— Моё почтение, хранитель врана, — Га'джин не стал кланяться, лишь медленно кивнул головой. Говорил янгул с лёгким акцентом, растягивая гласные на вэлнийский манер. — Мы проделали долгий путь, чтобы побывать на вашей свадьбе и собственными глазами увидеть человека, что станет нашим новым шаттаром. Я вижу, что слухи не врали, и перед нами действительно стоит настоящий вороний император.
От спокойных, лишённых всяких эмоций слов Га'джина юноше стало несколько легче. Благодарно кивнув ему в ответ, он осмотрел каждого янгула и громко произнёс, стараясь говорить как можно жёстче и властнее. Хорошо хоть, что голос его уже успел давно перемениться и не срывался на писк, как всего пару годами ранее.
— Я рад приветствовать вас, великие янгулы! — воскликнул Алак. Юноше было неудобно сейчас смотреть на ханов снизу, когда те сидели на лошадях, но Юген запретил Таодану седлать Победоносного — с жеребцом тоже был связан какой-то особый ритуал, который нужно было провести несколько позже. — Для меня огромная честь принять вас и ваших славных воинов в этих землях. Вы проделали огромный путь. Как могу я отблагодарить вас за это?
Га'кеон соскочил со спины своего жеребца и остановился напротив Алака. Ростом мужчина был выше Ворона примерно на голову и всё равно смотрел сверху вниз, даже стоя на земле.
— Шаттар не должен благодарить своих янгулов за то, что они прибыли на его свадьбу, — усмехнулся Гао дружелюбно. — Это мы должны быть благодарны. И, думаю, благодарность свою и верность можем выразить лишь в дарах, что привезли мы на вашу свадьбу. Вы позволите?
Алак удивлённо посмотрел на янгулов и покосился на Югена, стоявшего чуть позади. Юноша ничего не слышал о подарках и даже не представлял, что шиттарии будут подносить дары ему, ещё даже не великому хану, а простому мальчишке — титул императора не значил для кочевников ровным счётом ничего.
Юген подсказал Таодану, что тот должен вернуться обратно в шатёр. Коротко кивнув головой, юноша развернулся и быстро занял своё место рядом с Аньюн, пока янгулы спускались на землю и передавали поводья своих лошадей верным талаварам. Только после этого они направились к шатру. Первым снова выступил Га'кеон. Махнув рукой, он подозвал ближайших воинов. Они несли на руках какой-то странный чёрный плащ, который, как оказалось позднее, был сшит из множества вороньих перьев. Сердце Алака ушло в пятки, когда он узнал эту самую накидку — это была та легендарная вещь, которую император Аэгон Таодан отдал в знак скорби и уважения Питонам, когда Эньяр Чернозубый погиб в честном бою с ним и его враном.
Гао взял плащ у своих талаваров и протянул его Алаку.
— Прошу, великий хан. Примите от меня и моего клана этот дар. Мы хранили его с тех самых пор, как княжество Питонов и пять кочующих племён шиттариев покинули Вэлн. Для нас будет большой честью, если потомок Аэгона Таодана примет обратно то, что по праву принадлежит ему.
— Но... Аэгон отдал это в знак скорби по Эньяру Чернозубому, — возразил Алак и не обратил внимания на гневный взгляд Югена. Юноше не стоило отказываться от даров шиттариев. — Этот плащ стал символом нерушимого союза между Питонами и Воронами.
— Именно поэтому мы и отдаём его вам сейчас, — улыбнулся Га'кеон и кивнул в сторону Аньюн. — Вы берёте в жёны нашу прелестную княжну. Для нас нет лучше символа нерушимости нашего союза, чем этот. А плащ — всего лишь плащ. Если великий хан не желает носить его, я думаю, он мог бы подарить его прелестной княжне.
Алак бросил мимолётный взгляд на Аньюн и кивнул головой. Чтож, такой вариант его вполне устраивал. Юноша принял от Га'кеона вороний плащ и передал его Небесокрылой. Девушка, смущённо улыбаясь, облачилась в накидку, и шиттарии в толпе одобрительно зашумели. Таодан же обернулся к Первому янгулу и, благодарно кивнув ему головой, обвязал чёрную ленту вокруг его правой руки — это был символ того, что шаттар доверяет хану и позволяет ему говорить и править от своего имени. Гао в ответ улыбнулся молодому Ворону и, склонив голову, отступил назад.
Каждый янгул повторил те же действия, тоже преподнёс Алаку дары и получил чёрную ленту верности шаттару. Подарки были чудесны, и Таодан не мог поверить, что такие сокровища могли храниться у кочевников. Га'шин подарил Аньюн ожерелье из жёлтых камней, а Алаку длинный ятаган, украшенный гравировкой и чёрной рукоятью, на которой были вырезаны вороны. Резьба была настолько мелкой, что юноше оставалось лишь подивиться способностям мастеров и поблагодарить янгула за столь щедрый подарок. Га'джин преподнёс в качестве подарка двух ястребов — одного для Аньюн, другого для Алака. Эти птицы у кочевников считались детьми Отца-Неба, великого божества, и должны были оберегать молодого шаттара и его супругу. Ло'ке же решил превзойти Га'джина и подарил молодожёнам живого детёныша ягуара. По словам янгула, это был котёнок той самой хищницы, что теперь служила для него накидкой. Аньюн недовольно поморщилась, но всё равно поблагодарила за столь странный подарок. Когда же очередь дошла до Ши'хе, княжна напряглась. Алак почувствовал её страх и тут же устремил взгляд на сундук, который поставил перед девушкой пятый янгул.
— Это подарок, достойный змеиной княжны, — улыбнулся мужчина, отступая назад.
Грозохвост едва заметно ощетинился, и Алак положил руку ему на голову. Нет, Ши'хе не стал бы желать вреда молодой княжне. Убить Аньюн на её собственной свадьбе, когда вокруг собрались не только тысячи фабарских, но и шиттарийских воинов равносильно самоубийству. Но что-то тревожило Таодана. Этот сундук был не простым. И, казалось, от него просто пахло угрозой.
Дрожащими пальцами Аньюн приоткрыла крышку сундука и вскрикнула. Краем глаза молодой Ворон успел увидеть шевельнувшуюся внутри живую змею — чёрную, скользкую и отвратительную. Тварь ощетинилась и громко зашипела, готовясь в любой момент броситься на княжну. Но прежде чем это случилось, Алак ударил чёрным ятаганом и отсёк рептилии голову. По толпе шиттариев пробежал изумлённый шёпот, сменившийся гробовой тишиной. Даже Ло'ке с некоторым сомнением посмотрел на Таодана. Он не ожидал, что вороний князь окажется столь решительным. Алак же, выпрямившись, устремил пристальный взгляд на Ши'хе. Грозохвост за спиной юноши ощетинился и приглушённо заклокотал.
— Браво, великий хан! — воскликнул Пятый янгул, улыбаясь как ни в чём ни бывало. — Вы только что доказали всем, что быстрее разъярённой змеи. Другие янгулы подарили вам ненужные вещи, а я подарил вам уважение и признание шиттариев.
Молодой Ворон окинул взглядом собравшихся вокруг палатки шиттарийцев. Они действительно теперь смотрели на него с некоторой заинтересованностью, а не с презрением, как раньше. Быть может, именно это спасло Ши'хе жизнь. Нахмурившись, Таодан сплюнул на землю.
— В следующий раз за такой подарок головы лишится не змея, а ты, — прошипел Алак, убирая ятаган обратно в ножны. Ши'хе, кажется, был разочарован таким ответом и, опустив глаза, отступил на шаг назад. Таодан с недовольством перевязал вокруг его руки чёрную ленту и, смерив пристальным взглядом, вернулся обратно к Аньюн. Девушка ещё дрожала — она совершенно не ожидала, что янгул поступит таким подлым образом. Теперь Алак действительно убедился в том, что Небесокрылая не могла предугадать действия этого тёмного гнусного человека.
Как только все пять янгулов получили свои чёрные ленты, настало время произнесения клятв перед новым шаттаром. Алак поднялся на ноги и, перешагнув через подушки, вышел на середину площадки. К юноше подвели Победоносного и протянули ему короткий нож с чёрным лезвием.
— Это ритуальный кинжал, — произнёс Га'кеон, встав напротив Таодана. — Обычно шаттарам дарят нового коня, но если у них уже есть жеребец, то ритуальным кинжалом ему состригают гриву, а хвост отрезают так, чтобы тот был не длиннее руки. Отрезанные волосы сжигают на костре.
Алак коротко кивнул головой. Он уже успел испугаться, что этим ритуальным кинжалом ему предстоит заколоть собственного жеребца. Но обычаи шиттариев оказались мягче, чем думал юноша. Подойдя к Победоносному, Таодан потрепал его по шее и, улыбнувшись, прошептал:
— Не беспокойся, — и стал осторожно отрезать гриву. Жеребец нервно захрапел и ударил копытом о землю, но остался стоять и терпеливо ждал, пока его хозяин закончит. Как только Алак расправился с гривой и хвостом, Га'кеон забрал состриженные волосы и, подойдя к большой жаровне, сжёг их на огне. После этого мужчина вернулся к молодому Ворону и протянул ему большое блюдце с белой краской.
— Окуните свою правую ладонь и приложите к крупу вашего коня, великий хан.
Алак послушно сделал то, что сказал ему Гао, и оставил белый отпечаток на шкуре Победоносного. После этого янгул позволил юноше сесть в седло жеребца и отошёл назад. Вернулся он уже с белой лентой. Ободряюще улыбнувшись нервничавшему Таодану, мужчина стал привязывать ленточку к уздечке Победоносного.
— Я, Га'кеон, Первый янгул и хан белого клана, клянусь в верности моему шаттару, обещаю хранить его самого и его драгоценную жену. Если конь моего шаттара падёт в бою, я отдам ему своего. Если шаттар мой окажется безоружен, я брошу ему своё копьё. Если шаттар мой погибнет из-за моей неосторожности, я немедля покончу с собой, потому что недостоин жить янгул, не сумевший защитить своего господина.
С этими словами Га'кеон привязал белую ленточку к уздечке Победоносного и, поклонившись Алаку, отступил назад. Остальные янгулы повторили то же самое, и лишь когда все они встали напротив своего нового шаттара, Таодан взял из рук Югена боевой рог шиттарийских воинов и продул в него три раза, объявляя о том, что он теперь великий хан, и кочевое войско подчиняется ему, как богу своему и хозяину.
Лишь после этого Алак перевёл взгляд на шатёр и заметил улыбку Аньюн. Девушка улыбалась, широко и совершенно искренне, и сердце от этого в груди Таодана бешено заколотилось. Мать говорила ему, что её бросало в жар и холод, в страх и ярость, когда она впервые встретила Марвина, его отца. Это была любовь с первого взгляда, невероятная страсть и неутолимое желание. Алак не испытывал этого, но его с невероятной силой тянуло к этому прекрасному цветку, дикому и непокорному, выращенному в пустыне вопреки палящему солнцу, неумолимому зною и засухе. Молодой Ворон всем сердцем ощущал, что всё это и есть та самая любовь, о которой говорила ему Эвлин. Он был по уши влюблён в змеиную княжну, как безумный мальчишка был готов исполнить каждое её желание, лишь бы снова и снова видеть эту прекрасную лучезарную улыбку на её лице. Вот и сейчас Алак широко улыбнулся в ответ своей молодой жене, чувствуя, как земля буквально уходит у него из-под ног от всех этих эмоций, захлестнувших его с головой. К реальности его вернул лишь громкий восторженный крик Грозохвоста, и юноша, рассмеявшись, соскочил с Победоносного.
— Поздравляю, мой шаттар, — прошептала Аньюн, когда юноша приблизился к ней. Её глаза изумлённо распахнулись, когда Таодан, резко наклонившись, поцеловал её. Откуда-то донёсся одобрительный гогот, но Ворон даже не обратил на это внимания и осторожно приобнял свою невесту — теперь уже молодую жену — за изящную, словно у змеи, талию.
Едва церемония закончилась, начался праздник. Прямо в поле был дан торжественный обед по случаю свадьбы, и фабарские воины вместе с шиттариями праздновали до самого утра, уже даже тогда, когда молодожёны вдруг исчезли. Появились они лишь под утро, совершенно свежие, добрые и смущённые, как маленькие дети. Празднование и пиры в открытом поле продолжались четыре дня и три ночи и закончились, только когда еды и выпивки не осталось совсем. Тогда прибывшие из дальних уголков Фабара гости заспешили по своим домам. А Алак, вместе со своим войском, остался в Биарге, ожидать следующего сражения и будущего похода в Елес. Юноше ещё многое предстояло сделать, и он понимал, что прежде чем вести шиттариев в земли Рысей, необходимо завоевать уважение и почтение этих непокорных кланов. Убитая на церемонии змея была только началом долгого и трудного пути, на который ступил молодой Ворон.
