Тетрадку в руки брать не стал — решил пойти вслепую.
Залез на самый верх и вытащил пару дисков.
От смеха, чуть не навернулся с табуретки — порнушка!
Вернув пластиковые коробочки на место, спустился на три ряда — на высоту глаз.
Первые же диски заставили меня радостно присвистнуть — "Золотая коллекция Советских комедий"!
Вставив в проигрыватель диск, с удобством устроился в кресле и нажал на "PLAY".
"Гараж" мне не понравился — кое-что я в нем не понял — уж слишком специфично, а "Итальянцы в России", "Бриллиантовая рука", "Берегись Автомобиля" и, на закуску — "Человек с бульвара Капуцинов", заставили меня провести незабываемую ночь!
На ноутбуке, этих фильмов не было, да и быть не могло.
Уже под утро, выбрался из кресла и достал из холодильника отварную курицу — ни что так не пробивает на обжорство, как здоровый смех!
Для этих фильмов, как то сразу нашлось отдельное название — "Наивные, комедии"!
Добрые, ироничные, не всегда понятные, но — теплые и озорные.
Прикончив курицу, отправил тарелку в раковину, а сам пошел греть машину — за бортом минус 37 и, хоть авто и электрическое...
Выросшая из сугроба фигура в белом, лохматом маскхалате, на свое счастье, выросла в добрых пяти шагах от меня, без оружия в руках и с успокоительно поднятыми руками, в белых рукавицах.
— Хлеб да соль! — Поприветствовал меня маскированный и замер.
— Ем да свой! — Усмехнулся я, вспоминая прочитанную книгу, позаимствованную в чешской библиотеке.
— Русский? — Насторожилась фигура.
— Да, хрен его знает! — Признался я, с легкостью переходя на немецкий, а затем на французский. — А что, есть проблемы?
Человек помотал головой и стянул с себя белую маску.
Передо мной стоял пожилой мужчина, которого я сразу узнал.
— Майор Отто Грубер! — Рассмеялся я, мгновенно успокоившись. — Вот так встреча!
Подозрительно взглянув на меня, майор замер. По его лицу было видно, что он пытается меня припомнить, и я пришел ему на помощь.
— Танк на АГ движителе, граница с Чехией, октябрь...
Отто расплылся в улыбке.
— Идиот!
— Ну, спасибо! — Обиделся я не на шутку. — Обрадовали, майор, ничего не скажешь, у вас ассоциации...
— Не ты идиот. — Грубер стянул рукавицу и сделал шаг ко мне. — Я, идиот. Не признал, прости.
— Давно в дороге? — Поинтересовался я чисто по наитию. Со мной такое тоже было, когда пришлось больше суток вести машину.
— Давно. — Отто оперся на капот моего грузовичка. — А где твой танк?
— Просрал. — Честно ответил я, вызвав широкую улыбку на лице своего собеседника. — А вы, на чем?
Отто озорно улыбаясь, издал настоящий разбойничий свист, и из сугроба появилась еще пара "маскированных", а на улице совершенно бесшумно, возникла пара здоровенных снегоходов и замерла перед воротами, перегородив мне выезд.
— Майор... — Напрягся я. — Дорогу освободите, пожалуйста.
Повинуясь жесту своего командира, водители снегоходов развернулись и освободили мне путь.
— Не доверяешь? — Отто прищурился и с удивлением смотрел на меня.
— А надо? — Вопросом на вопрос, ответил я. — Что Вам за дело до меня?
— Собираем выживших. — Просто ответил майор. — Вывозим в тепло...
— Сильно! — Восхитился я. — И, много спасли?
— За ноябрь — 400 человек. Это последняя, петля. Заканчивали объезд, видим — дым. Решили проехать, узнать, кто дымит... — Отто внимательно смотрел на меня и ждал моих дальнейших действий.
— Адресок, дай. — Попросил я. — Надоест, приеду.
— А что не сразу?
— Не хочу.
— В дом, пустишь, погреться? — Майор всячески демонстрировал своё спокойствие и доброжелательность, от которых мне было ни жарко и ни холодно.
— Дом не мой. — Предупредил я. — Так что — не пакостить! Где хозяева — не скажу, а...
— В тепле, хозяева... — Пробурчал голос за моей спиной. — Смотрю: ты не ты...
Солдатик в теплом, зимнем камуфляже, протянул мне руку для пожатия и подмигнул.
— За совет — спасибо! — Припомнил я словоохотливого паренька, предупреждавшего меня по поводу Чехии.
Всего вояк было восемь — без майора.
Четверо мужчин и пять женщин.
Припомнив, что вчера топил баню, обрадовал этим майора.
Дом, с прибытием служивых, наполнился теплом и веселым гомоном.
По рассказу Тома Саллика, хозяин дома очень переживал за свое добро и очень просил майора, наведываться к нему в дом, почаще.
А тут — дым из трубы!
Отто, от неожиданности, чуть приказ на штурм, не дал.
В отличии от Тома, я это смешным не посчитал.
Пока военные мылись, собрал свои вещички и, поймав смутно знакомую девушку, розовенькую и распаренную после баньки, ткнул ей пальцем на плиту, предупреждая, что куры будут готовы через полчаса.
Любуясь ее круглыми от удивления глазами, подмигнул и вышел из дома.
Мой грузовичок, легко миновал ворота, объехал головной снегоход и покатил по снегу, наметенному позавчерашней метелью и уже крепко прихваченному морозом.
Посматривая в зеркала заднего вида, посмеивался тихо сам на сам.
Мало того что Отто — склеротик, так еще и наивный!
Потому я и удрал, пока он не вспомнил, что при последней нашей встрече общался он с киборгом.
Думаю, мне будет очень сложно объяснить, каким образом у меня восстановились клетки, которые не восстанавливаются!
Мороз, мой самый первый друг и враг — одновременно: речки скованы льдом, а дикие звери, уже не рады и голодны.
Жалея про себя, что не взял "адресок", рулил куда подальше — следы от снегоходов четко различались под светом солнца, а мои, "пневматики", оставляли после себя едва заметную строчку.
Намучился я, с этими "пневматиками", честное слово. Всего их у меня на запас был полный комплект, плюс — обычные, что плотно заселили крышу авто. Пока я догадался, как их присобачить — думал, на маты изойду. И ведь сразу было понятно — пневматики именно для этого грузовичка — но, пока я не нашел инструкции, а потом и дополнительного обвеса, сидел и бился головой в открытую дверь.
"Пневматиками" я разжился еще в Германии, в одной из воинских частей. Колеса там были, а грузовички — нет!
Осторожно спустившись с пригорка, выскочил на улицу и, зачерпнув снега, умылся — спать хотелось — сил нет!
"Надеюсь, господин майор не будет против, что я ушел по-английски..." — Я забрался в кабину и очень сильно захотел оказаться как можно дальше от этих мест.
Мне надоела эта белая пустыня и холод, надоело встречаться с одними и теми же людьми, надоело бегать по кругу.
"Я очень хочу оказаться рядом с человеком, которому я нужен, потому что это — я!" — Громко, в воздух сказал я и, закрыв глаза, положил голову на руки, сложенные на баранке.
Так вдруг захотелось, что бы как в кино — раз и — "монтаж"!
Знаю, что чудеса происходят, если очень много работать.
Знаю, что ничего просто так не дается и не происходит.
Но хочется сказки!
Каюсь, я так и заснул, согнувшись над рулем.
Мне снилась длинная вечерняя улица, с трамвайными путями и высокой кованой оградой парка, спешащие люди, проходящие мимо и сквозь — меня, ослепительной зелени листва и закатное солнце, рассылающее свои лучи и играющее с тенями от ветвей деревьев и людей.
Нарядных и веселых, людей.
Вот мимо меня прошла брюнетка, тоненькая и изящная, стрельнув в мою сторону зелеными глазками.
В сторону — мою. Только — мимо, меня. Точнее — сквозь меня.
Рыжая, как лиса, девушка — прошла сквозь меня, крепко держась за свою подружку — с одной стороны и молодого, крепкого парня — с другой.
Люди проходили и проходили.
А злость все нарастала и нарастала.
Тот сторонний наблюдатель, которым сделало меня моё собственное подсознание, пытался хоть как то обратить на себя внимание.
Я пытался коснуться людей, хватался за ветви, даже встал на пути у трамвая и был благополучно переехан.
Ничего.
Бесплотный дух.
Плюнув на людей, принялся слоняться по улицам, попадая из лета в осень, из осени в весну, зиму или в тот самый промежуток, называемый межсезоньем.
От улицы к улице, менялись не только времена года — город старел или молодел, меняясь домами, вывесками, огнями реклам.
Вид с одной улицы на другую, совершенно не значил, что попав на нее, все окажется именно так, как ты видел.
Чем ярче становился город, тем злее становились лица людей.
Чем больше становилось рекламы, тем реже люди поднимали головы от земли и смотрели друг другу в глаза.
Чем больше катилось по улицам авто, тем бесцветнее они становились.
На контрастах, видимых издалека, город превращался в людское кладбище живых существ, занятых своими делами, с глазами, упертыми в экраны своих телефонов, с пустыми лицами, едущие за рулем своих блестящих автомобилей.
Там, где по реке мчался белоснежный корабль, гордо высунувшись из воды на своих подводных крыльях, вырос сперва песчаный островок, а когда подошел ближе, он уже зарос деревьями.
Чем красивее становилось вокруг, тем сильнее вокруг меня поднимался самый мерзкий запах — запах безысходности и обреченности, обыденности и скуки.
В ужасе, попытался выскочить из города, пронесясь по его улицам.
И замер перед огромным, высотой в несколько этажей, зеркалом.
Зеркало подрагивало и разливалось волнами, по своей серебристой поверхности, словно волны прибоя, скользили по нему, только не сверху вниз, а наоборот.
В зеркале отражался весь город — ведь зеркало взяло его в живой плен, окружив своей зеркальной сущностью.
У меня на глазах, не высокая, русоволосая девушка, с короткой стрижкой и голубыми глазами подошла к зеркалу и, упершись в него руками, попыталась его оттолкнуть, сдвинуть с места.
Вместо этого, зеркальная субстанция, сперва едва заметно, а затем все сильнее и сильнее, отталкивала девушку, отжимая ее в сторону города.
Захотелось помочь, но я просто не успел.
Девушка, отвернулась от стены и снова пошла по улицам города, изредка доставая телефон и фотографируя то облака, то забавные надписи на вывесках.
Обогнав ее, заглянул в глаза и отлетел, словно извалявшись в грязи — там, где светилось два драгоценных камня, наполненных любовью, улыбкой и капелькой печали, теперь торчало два булыжника, от которых несло ложью, предательством, равнодушием и эгоизмом.
Зеркало выпило человека.
Или — подменило?!
Рывком вернулся к зеркалу и замер напротив него, ловя собственное отражение и не находя его.
Разогнался и ударился всем своим весом.
Отлетел и снова разогнался, как бьется птица о стекло.
Ничего.
В очередной мой удар, зеркало ответило, и на его поверхности появились капли моей крови.
Зеркало жадно проглотило капли, как вампир и скачком приблизилось ко мне, сжимая город в своих объятиях.
Краем глаза успел заметить, что пока я бился, под шумок, сквозь зеркало прошла молодая, миниатюрная, как японка, блондинка и остановившись за границей, принялась рассматривать саму себя, словно увидела впервые.
С каждой каплей моей крови, что поглощало зеркало после очередного удара, кто-то вырывался за его барьер, а зеркальная стена сдавливала город, стаскивая следом за собой, постройки и дороги, превращая их в нагромождение мусора, что рос все выше и выше.
Вот проскочила через зеркало рыжая, которую потянула за собой подружка.
А их парень — остался и пошел в противоположную сторону, словно отрикошетив, закурив сигарету и не оглядываясь.
У меня на глазах, сквозь стену пытались пробиться разные люди.
Кто-то, бился до последнего и погибал, заваленный мусором.
Кто-то — сдавался и уходил.
Череда людей, заметивших, что мусор стоит уже выше их самых высоких зданий, в ужасе и панике, что-то требовали, метались, молились.
А я бился об стену.
Из огромного города, наполненного живыми людьми, из многих тысяч, сквозь зеркало прошли единицы.
Остальные — просто слились в одно лицо.
Бесполое и безликое. Серое лицо аморфной толпы, только и ждущей, когда за нее все решат.
Удар за ударом, капля за каплей.
Вот уже у меня нет места для того, что бы сделать шаг назад, для разгона.
И все равно — бью рукой.
Бью, чтобы стало больно и капли крови окропили зеркало.
Я не могу пройти сквозь зеркало.
Мне не дано провести за зеркало.
Зато мне дано превратить его в бесконечно малую точку, в которой не будет места человеку.
Мусор вокруг меня закрыл весь свет, погребя под собой безликого монстра и отражая в зеркале чье-то лицо, растворившееся в моей крови.
Остался лишь я и маленький пятачок проклятого зеркала, которому я отдаю свою невидимую жизнь, чтобы уничтожить.
Нет места на удар — не беда.
Я еще могу плюнуть!
Зеркало крутит меня, выжимая все, в своё жадное отражение.
Я слышу мириады голосов, проклинающих меня за то, что я разрушил их мирный городок.
Я вижу тысячи глаз, глядящих на меня с укором и обвинением — ведь я не спросил их мнения.
На меня грозят кулаками, в меня тычут пальцами, мамашки, бесконечно твердя своим детишкам, что так поступать нельзя.
Но, пока я вижу другие глаза, что блестят через истончившуюся границу зеркала, с той стороны, пока я слышу голоса тех, кто переступил через порог обыденности, пока дети, верят в сказки и чудеса — у меня есть кровь, что бы проклятое зеркало свернулось в точку и исчезло!
— Жесть... — Пробормотал я, поднимая голову и со стоном начиная ей крутить, разминая.
Выпрямившись, смотрю на часы.
Я спал всего десять минут.
Открыв дверцу, спрыгиваю прямо в жидкую осеннюю грязь, смачно чавкающую под моими ногами.
— Да Вашу ж Машу! — Вырывается у меня совершенно "от фонаря".
— Марию. — Поправляет меня женский голос. — Мы знакомы?
* * *
Вот, сколько можно напоминать, самому себе, правило о желаниях?!
Правильно — человека ничего не учит, кроме боли — трижды был прав Дил, хоть и хитрец преизрядный.
Грязь, в которую я приземлился, была отнюдь не осенней — просто я провалился в прибрежный песок, выпрыгнув из кабины.
Это что, мне еще повезло: машина Марии, двухцветный форд, вообще материализовался над центром водоема и ухнул на глубину, оставляя хозяйку без средства передвижения. Его зеленый верх, так и манил нырнуть, только дураков нема — глубина больше сорока метров!
В принципе, именно по этому, Мария и не смогла вернуться — точка перехода оказалась на высоте девяти метров, над поверхностью воды. Лишившись авто, девушка умудрилась устроиться с удобствами и даже провести кое — какие изыскания.
В очередной раз, подивившись точному расчету Садовникова, передал ей привет от сестры и Дила, не углубляясь в объяснения.
По словам, сидящей, напротив меня девушки, эта параллель оказалась весьма занятной: за два прошедших года, она обнаружила остатки двух поршневых самолетов — "аэрокобры" и "сивульфа"; пяток — реактивных, в разной степени поврежденности, воздушный шар, точнее, то, что от него осталось и десяток кораблей — от деревянных галер, с переломанными веслами, до шикарного круизера, нашедшего последнее пристанище на деревьях, чьи кроны попирают небеса.
