— Вот так мы расправились с ведьмами! Будет им расправа! Мы сожгли их здесь, а в аду еще ожидают красавиц такие муки, кои им придумает, со своей безграничной мудростью сам Всевышний Бог!
Митрополит, потрясая кулаком с выпирающими острыми костяшками, подтвердил:
— Конечно, Всевышний придумает им лютейшую казнь на том свете! Самая сильная боль на Земле это укус блохи по сравнению с муками в Аду!
Митрополит даже пропел:
Грешный человек свое получит,
Будет, как паук гореть в огне!
Будут в преисподней бесы мучить,
Тех, кто ввергнут в рабство Сатане!
Будут пытки адские жестоки,
Ни какой пощады павшим нет!
Милосердья не найти у Бога,
Вот такой мятежникам ответ!
Монахи подпевали низкими гнусавыми голосами. Одновременно попы раскачивали флаг с изображением Георгия Победоносцева. Стрельцы опустили головы еще ниже, похоже они этого не одобряли. А воевода Прозовский с победным видом объявил:
— Казни еще не закончены! Сейчас будем воров вешать!
Снова забили бараны, и протяжно завыли трубы. Из ворот на веревке стали выводить новых казненных. Их было примерно дюжина, почти все мальчишки-подростки. Голые по пояс, так что видны были следы плетей, и от прикосновения раскаленных щипцов. Лица мальчишек были в синяках, у некоторых уши покрытые волдырями, а у двух и вовсе отрезанные. Шли они прихрамывая, пацанов ставили босиком на горящие уголья, и или поджаривали на дыбе. Трое самых младших свалились и их поволокли на аркане, прямо по песку, оставляя кровавую полоску. Митрополит одобрил:
— Правильно! Вот такой наглядный пример будут стрельцам и солдатам! Пусть знают, что такое бунт и произношение мятежных речей! Будет всем урок!
Прозовский топнул серебряной подковой:
— Да будет! Я повелел их вздернуть прямо на стругах, и не снимать все время похода. И это есть приказ!
Митрополит одобрил:
— Конечно! Надо казнить всех Разинцев, а самого атамана отдать палачам. Я буду его лично пытать, следить, чтобы палачи его до смерти не замучили... Нужно будет многое у Стеньки выведать, очень многое!
Прозовский кивнул:
— Надо за голову живого вора награду назначить... Думаю ста рублей за Разина, за глаза хватит?
Митрополит поморщился:
— Маловато! Может лучше двести! У Стеньки сокровищ на многие тысячи!
Мальчишек вешали грубо и быстро, даже неудосужив перечислением вины. Конечно, никакой даже видимости соблюдения законности не было, что такое адвокатура в тамошней России не знали! То, что большинство казненных еще фактически дети, роли не играло, тем более, что именно мальчишки с наибольшим энтузиазмом взялись на массовую агитацию. А для того, чтобы казнить, достаточно приказа воеводы (если только дело не идет о лицах дворянского звания или купцов первой гильдии!). Так что Прозовский лишь отпускал ядовитые смешки, особенно когда строптивых мальчиков не забывали хлестнуть плеткой. Юные мятежники, задыхались и дергались в петлях, с ними расправлялись либо сами палачи, либо жестокие иноземные наемники.
Князь Семен Львов сбежал со струга на берег. Тревожный и взбудораженный, он подскочил к воеводе.
-Зачем ты боярин, огольцов приказал на корабли вешать? — Спросил он, едва сдерживая негодование и ненависть. — Боевые струги не плахи!
Ратный человек, проведший всю жизнь в среде прирожденных воителей, он знал отправление воинов к палачам, и извергам и, понимал, что зрелище казней и сжиганий изуродованных девушек, и измученных мальчишек лишь обращает сердца народа против бояр.
Но Прозорский словно не слышал князя, а глотнув хмельного смешанного с медовой сивухой вина, заорал, карикатурно размахивая саблей:
— Дети мои! Сынки! Воровские посыльники, и слуги антихриста возмущали народ против царя, бояр и Бога! И за это будут висеть на мачтах, до скончания века! — Воевода поперхнулся. Митрополит ему подмигнул( мол лупи дальше!). Боярин продолжил: — И будут они висеть, для острастки, чтобы видели воры и сам Стенька Разин, что вы Государю любезны и присяге, как архангелы верны.
На побережье воцарилась жуткая, словно под могильной плитой тишина. Воевода, восприняв подобное молчание как одобрение, продолжил:
— А тех, кто попробует сих воровских огольцов с мачты снять, будут немедленно на их же место повешены! Сей приказ я строго волей царя и Бог издаю!
— До Бога высоко, до царя далеко!— Дерзко крикнули с одного из насадов.
Митрополит, вытянувшись в седле, яростно гаркнул в ответ:
— Брошенное всуе слово, даст человек ответ в день суда! — А затем подтолкнул воеводу: мол заканчивай.
— В битву с огребьем с царским именем идите кречеты мои! Победы и одоления над врагами державы и Бога! — Прогнусавил боярин.
По суда пронесся неясный гул, но никто не решился сказать слова поперек. Лишь один князь Семен Львов произнес:
-Неверно ты творишь боярин. Зачем стрельцов против себя перед битвой настраиваешь?
Митрополит жестко, прогремел в ответ:
— Ради острастки и дикого ужаса внушаемого ворам! Ведь как сказано в Писании: начало мудрости — страх перед Богом! Так, что именно наша лютость, и железная несгибаемая воля позволит держать народ в кулаке! Человек должен быть покорен, высшим власть, рабы повиноваться господам в Господе и не только добрым, но и злым! Так велено, Всевышним, перед которым, все нации и народы лишь пыль. Так что молчи князь, коли не хочешь сам оказаться на дыбе!
Поняв, что спорить с этим людьми бесполезно, Князь Львов лишь в досаде махнул рукой и по сходням взбежал на струг. За ним тяжело дыша и таща пыточный инвентарь, вскарабкались палачи.
Голова грубо проорал:
— Вздымай якоря! Живее холопы, а то на вас кольев и веревок хватит. — И еще громче. — Весла в воду!
Прозоровский хихикнул, указав пальцем на виселицы:
— Веселенькое будет зрелище, когда мы начнем пленных воров вешать или еще лучше сажать на кол! Так всем будет урок из уроков!
Еще раз прощально ударили пушки. Эхом откликнулся с рейда красавец-великан "Орел". Весла насадов работали недружно, стрельцы были словно сонные. Снова слышалась иноземная брань и свист плетей.
Караван боевых судов вышел в волжский поход, с развернутыми знаменами, иконами, и палачами. Трупы казненных, вяло покачивались на стругах. Мальчишки были истерзаны и жестоко пытаны перед смертью, и их окровавленные тела почти стразу же облепили мухи. А палачи уже нашли новую жертву, зверски терзая стрельца осмелевшего, выкрикнуть: до Бога высоко, до царя далеко. Ему просто ломали раскаленными клещами ребра( для костра в каждом струге была специальная железная ниша), терзая на виду стрельцов, да еще палачи посмеивались, надравшись пшеничной сивухи... Русские воины отворачивались и молчали...
Караван астраханских насадов не веслах, шел к Черному Яру. Над опаленными зноем волжскими берегами в мутном небе парили орлы, карауля сусликов и степную птицу. Над камышами и над водой потрескивая трепещущимися крылышками, словно "вертолетики" носились тысячи серебристых и изумрудных стрекоз. Охотясь за ними, рыбки стаями выпрыгивали из воды и бултыхались обратно. По хрустальной, подвижной, речной глади широко разгонялись, сталкиваясь друг с другом круги. Стремительные чайки ныряли в воздухе, почти касаясь клювами сверкающей ряби течения. Из густой травы и разросшихся как пальмы камышей, над водой разносились безумолчный треск кузнечиков и цикад. Вот смахивающий на детеныша кашалота сом, стремительно прыгнул, поймав налету чайку, и смачно жуя несчастную птицу, ушел в воду, подняв волны-цунами.
Прилегающие к Астрахани земли — это считай субтропики, и солнце летом жжет почти как в Сахаре. Безжалостное солнце растопило корабельную смолу, и её запах висел над караваном. Но это все-таки лучше трупного зловония, которое особенно зверски преследовало караван в первые дни. Но затем хищные птицы-стервятники объели трупы казненных, оставив лишь скользкие скелеты.
Сотник Ярило попросил князя:
— Ну, к чему висеть на стругах скелетов. И так стрельцы на взводе, нелепые речи ведут между собой и смотря на начальных людей зверем!
Князь пожал плечами:
— Надо мной старшим царем поставлен боярин-воевода Прозовский! А воля царя закон... Хотя я бы лично предал бы парней земле по христианском обычаю. Да и вины, над ними такой уж большой нет, чтобы над трупами глумиться. — Мысленно Семен пожелал воеводе самому повеситься.
Правда, Кошину князь Львов предложил:
— Может, втихаря сорвем скелеты, скажем, ветерок сдул.
Голова грубо рявкнул:
— Нет! Пускай стрельцы видят и трясутся! А то совсем распустились! Ходили ироды вместе с казаками в кабак, пока Стенька Разин в прошлом году гостил... Так теперь в тупые головы им будет вбито как это серьезно, и пощады ни вором, ни тому кто им сочувствует не будет!
Полководец пожал плечами:
— Может ты и прав... Распустились стрельцы дальше некуда!
Продвигая в верховья, Львов выслал по Волге дозорный разъезд наемников-рейтар, доверяя им больше, чем стрельцам. В случае встрече с разинцами, дозорные должны были, не вступая в бой, скакать назад. Пять легких лодок отправились авангардом, вперед могучего каравана. Воины на них переоделись рыбаками и держали сети, в сами старались поймать ветерок парусом. Они осматривали заводи и затоны, проплывали потоками к Ахбуту и возвращались назад к каравану.
Мерно плескали весла, надсадно повизгивали и рычали уключницы. Час встречи неумолимо приближался...
Князя томили нехорошие предчувствия, боязнь поражения, тревожные, полные кошмаров сны. Семен Львов старался подбодрить себя приятными воспоминаниями, как Стенька Разин утекал, от него в море. Как грозный атаман вернулся с повинной, и заплатил им богатейшие дары. Что у него пять тысяч стрельцов, преимущественно под иноземным началом и три сотни рейтар. Что эти стрельцы понюхали порох и с поляками, и с татарами, что они обучены на иноземный лад, с пушками... А что у Разина, сброд вооруженный как попало, с вилами, простыми топорами и рогатинами... Ведь более-менее опытные казаки бояться покидать дома и лезть в заведомо проигрышное дело чтобы их потом рвали раскаленными клещами ноздри и подвешивали крюком за ребра! А прет с Разиным лишь одна голытьба, и безусые сосунки, которым не сидится дома и хочется приключений. Так что прими Стенька бой со стрельцами, и он будет неизбежно разбит!
Теплилась робкая надежда, что атаман окажется хитрым и умным. Об этом говорило то, что ему многое удавалось, как в ратных делах, так и в любви. Что Стенька Разин откажется от боя и побежит в верховья. А там воевода Лопатин, стремительным броском, загонит его на Дон. Но надежда как всегда умирает последней. Скорее всего прежние победы, в том числе разгром войска персидского шаха вскружили атаману голову, и он полезет на рожон. Кроме был риск, что двигаясь на стругах, по Волге голова Лопатин пропустит воров в верховья, где Разин найдет себе пополнение из мужиков.
Правда виданное ли дело, чтобы казаки понимались верховья и сражались рука об руку с мужиками? Но... был бы Стенька обычный казацкий атаман, то Львов оставался спокойным, но Разин человек особого склада. Ему хочется быть батькой, всех сирот и обиженных, всенародной любви и всеобщей справедливости. Беседу во время хмельных застолий со Степаном, Львов понял, что Разин и впрямь мнит, что можно осчастливить всех сирых, покончить с холопством, и сделать всю Русь населенной вольными, свободным казаками с выборной властью! А это опасные идеи, способные увлечь крестьянство. Тем более, и впрямь издеваются над рабочим и пахотным людом сверх всякой меры! Так что поместья и вотчины вполне могут стать питательной средой для пламени восстания. Сами бояре жестокостью яму себе копают, озлобляя народ. От того и бегу мужики, мутят хватают топоры и вилы, жгут барские усадьбы и в разбой. Вот тот же боярин-воевода Прозоровский — зол без нужды! Плети, кнут, дыба и плаха... Сам возмущает народ! Зачем велел сжечь двух девушке, да еще прилюдно. Если Марья еще была мимолетным увлечением Разина( девушка в этом не виновата, такой Люцифер-обольститель как Степка, любому вскружит голову!), то её сестричка Анюта совсем невиновная. И как изуродовали их... Любит воевода пытки и допросы, особенно если женщин мучают, или детей. Иногда и сам берется за клещи и кнут, боярское звание позорит, отнимая хлеб палачей! Астраханцы, посадские, рыбаки убежали бы сами к Степану, от воеводской неправды. Какого добра им ждать в городе-застенке, где и дня не проходит без порки и казни! — Князь не заметил, что в возмущении разговаривает сам с собой.
Замолчал и решил, для успокоения хлебнуть винца. Нахлынули воспоминания.... Львов предлагал не полонить ратные силы, а сесть в засаде, опираясь на мощные стены, чтобы выждать воров. Астрахань им не взять, а потом голод( где им в степи найти, особенно зимой припасов?) погонит мятежников обратно в верховья. На военном совете никто не поддержал Львова. Его подняли на смех: надо же князь-воитель боится воров! Семен замолчал и даже стал отговорится, что мол это резервный вариант, на тот случай если в поход пойдет большинство донских казаков! Ведь они избрали Стеньку Разина своим атаманов, а выставить в поход Донские могли тысяч двадцать конного войска, а с гуляющими людьми и по более. Но казаки в своей массе не рискнули покидать Дон, не веря в успех авантюры, но... Если Разин начнет побеждать, то ситуация может круто измениться, да еще к восстанию присоединятся казаки Яика и Запорожской Сечи! Тогда уже затрясется держава!
Караван словно удав к добыче уже подползал к Черному Яру.
Город, казавшийся от зноя сонным, стоял на высоком, крутом берегу. Под горой на волне маячило, с десяток мирных рыбачьих челнов. Босоногие, загорелые девицы стройны в домотканых почти не скрывающих женские прелести платьицах, полоскали с плотов в реке бельё. Увидев висящие на стругах скелеты, девушки и молодые женщины затрясли светлыми головками, и принялись креститься, у некоторых даже поплыло белье по воде. Рыбаки, побросав свои сети, в панике пустились, грести в направлении берега. Помогающие им уже успевшие почернеть от загара белоголовые мальчишки протяжно засвистели.
Голова Кошин проорал:
— Рыбаки замри! Трави весла ублюдки!
Морские добытчики лишь прибавили ходу, взмахи весел стали куда чаще, а один пацанчиков даже полетел в воду.
Полковник Виндронг картавя гаркнул:
— По рюссишь швайн пли!
Стрельцы колебались, и в этот момент из-за поворота Волги, на парусах с верховьев, показался иной караван стругов. Посудины летели вперед без весел, словно лебединая стая, только паруса передних посудин, были алые как розы весной. А на переднем изображение Христа Спасителя!
Князь Семен в первый миг подумал, что видит струги головы Лопатина. Он ждал, что специальный сигнальный весьма дородный, кряжистый человек в роскошном кафтане махнет ему флагом или шапкой. Но вместо этого вожак каравана поднес ко рту странное приспособление, вроде воронки и оглушающее свистнул, через него, да так, что соловей разбойник удавится от зависти!
