— И пасту, — все же добавил я.
— Что-нибудь еще? — осведомился молодой человек в клетчатом фартуке.
— И мороженое с фруктами, — добавила Никс, — и если можно, сразу его принесите!
Официант, кивнув, ушел. Камориль обернулся ко мне.
— Ты чего? Есть, что ли, не хочешь? Но — поздно уже, если не справишься, я тебе помогу.
— Да все в порядке, — отмахнулся я. — Думаю просто о всяком.
— Не будь женщиной, расскажи нам прямо, что тревожит и тяготит твое благородное сердце! И всякие "да нет, ничего" не принимаются, — отрезал некромант.
— Сам напросился, — вздохнул я, складывая что-то непонятное из красной бумажной салфетки. — Я размышляю о том, что будет, если сюда, в это заведение, вот прям сейчас полезет сам понимаешь что. Через окна или через вон тот люк в потолке, или по лестнице... Окажется ли у посетителей оружие? Может, среди них попадется какой-нибудь элементалист? Куда они побегут, если что? Скольких я смогу и успею спасти?
— Если сюда полезут твари, — проговорил Камориль спокойно и твердо, — мы первым же делом сиганем в одно из этих прекрасных окон. Ты — с Николой на плече.
— Согласен, — кивнул Эль-Марко.
— Жечь в центре города — потом проблем не оберешься, — важно заметила Никс.
— И струну не зажмешь, — добавил Эль-Марко. — Слишком большой риск.
Я не понял, боился ли он внезапного поглощающего за соседним столиком или того эффекта, который произведу на общественность преображенный я.
— Понятно, — я невесело кивнул. — Ну тогда давайте, что ли, долго здесь не задерживаться. Поедим скоренько — и в старый город.
— Да расслабься, — Камориль откинулся на спинку стула. — Я думаю, сюда Зорея своих питомцев не пошлет. Лишнее внимание ему зачем?
— А как же тогда, на площади? — усомнился я. — Помнишь, перед нападением Веры со товарищи, он сотворил то заклятие? Никс, как там было?..
— Оторопь, — подсказала Никола.
— Что-то кажется мне, что это было ни разу не простое заклятие, — медленно проговорил Эль-Марко.
— Ну, ясен пень, не безмолвное же! — воскликнул я. Понял, что зря раскричался и ссутулил плечи, стараясь показаться меньше, чем я есть.
— Не в том дело, — Эль-Марко покачал головой. — Я, конечно, в заклятиях чтецов не спец, но у меня такое ощущение, будто эта "Оторопь" — что-то... как бы так выразиться... чуть более крутое, чем даже просто одно из заклятий старой школы.
— Ну допустим, — кивнул я, — так а что мешает Зорее снова эту "Оторопь" применить? Здесь, сейчас — разогнать людей, а потом раздать нам на орехи?..
— Однажды произнесенное заклятие могут списать на ошибку наблюдателей, тем более что факт его прочтения невероятен сам по себе, — произнес Камориль. Потом замолчал ровно на тот промежуток времени, что официант ставил перед Никс мороженное и раскладывал перед нами приборы, и продолжил, когда тот ушел: — Тем более что никто не говорил таких слов уже тридцать пять лет. Но заклятие, прозвучавшее два раза за неделю... незамеченным не пройдет. Чернодырые насторожатся. Если уже не насторожились. А оно вот это надо Зорее, думаешь?
— А кто его знает, — я пожал плечами. — Судя по твоим рассказам, он тот еще шизопряник.
— Он-то, может, и беспечен, но твоя дамочка, думаю, нет.
— Да ну, — я улыбнулся. — Клад за домом в бухте помнишь? Мне кажется, они с Зореей стоят друг друга. На все сто.
И тут нам внезапно быстро принесли большую часть заказа, а потом донесли и оставшуюся. Даже не пришлось размышлять о том, не ждут ли повара вылупления яиц и последующего взросления тех кур, из которых они собираются приготовить нам еду. Я вылакал сырный суп почти что залпом (Камориль, стоит отдать ему должное, на самом деле разбирается в моих вкусах касательно съестного), а потом с удовольствием, чуть ли от оного не постанывая, впился в удивительные, сочные, сладкие жареные крылышки, не лишенные пикантной бодрящей кислинки.
— Это обалденно, — решил я поделиться с друзьями своим отношением к стремительно исчезающему из тарелки яству.
— Кушай-кушай, — протянул Камориль, наворачивая йогуртовый тортик. Видимо, он решил отойти от традиции питаться в общественных местах нормально, потому заказал пять кусов различных тортов и горшочек печеного сала с луком и специями.
— Приятного, — улыбнулся нам Эль-Марко, перекладывая Николе в тарелку с салатом кусок свинины с кровью. — Тебе надо, ешь. Половина клетчатки, половина белка, помнишь?..
Девочка сначала посмотрела на него яростно. Потом обреченно вздохнула. А потом, даже вздрогнув чутка, налегла на горячее, мягкое мясо.
— Никому не рассказывайте, что я это ем, — Камориль погрозил нам пальцем, отправляя в рот полупрозрачный квадратик сала, с которого капал золотистый жир с мелкими крупинками специй в нем. — Это все для вашего же блага! Сытый посредник между жизнью и смертью — залог крепкого здоровья, успеха и долголетия!
— Ну, пахнет оно ничего так, — заметил я, — твое, не побоюсь этого слова, сало.
— Ну да, да, давай, смейся, скажи еще что-нибудь про суповой набор и про то, что мы с этим горшочком бурлящего жира созданы друг для друга, — проворчал некромант тем не менее не прекращая хрустеть луковым колечком.
— Заметь, не я это вслух произнес, — рассмеявшись, уточнил я, продолжая наматывать пасту на вилку. — И вообще, я нахожу крайне забавным тот факт, что женские серьги ты носишь и ничего, а кушать сало стесняешься.
— Знаешь присказку про наглую рыжую морду? — обворожительно улыбнулся Камориль.
— Ой, а у вас там петрушинка застряла, — весело заметила Никс.
— Где?! — всполошился некромант, резко подскакивая из-за стола и убегая куда-то за угол, вероятно, в поисках уборной и, соответственно, зеркала.
— Эк ты его, — протянул я, откидываясь на спинку стула. — Никс, да ты талант!
— Да уж, как ляпну, бывает, — огорчилась девочка. — Оно мне, знаете, в жизни не очень-то помогает.
— Я клубнику вот эту у тебя украду? — поинтересовался Эль-Марко, подцепляя ягоду из мороженного Никс на вилку.
— Э-эй! — возмутилась Никола, но было поздно — Эль-Марко с довольным видом уже жевал. — Я ж ее специально напоследок оставила! Ты должен будешь мне теперь две клубники! Нет, три клубники! Три килограмма клубники! И это в плюс к тем трем бананам, что ты мне проспорил!
— Было же два банана, — недоверчиво заметил Кападастер. — А три килограмма клубники — легко, июнь не за горами, там-то ты у меня никуда от трех килограмм не отвертишься... еще умолять будешь, чтобы эти пять килограмм поскорее кончились.
— А где это вы собрались клубникой давиться? — осведомился вернувшийся Камориль. — Если прям с грядки, то возьмите меня с собой, я с грядки люблю.
— А у вас в саду что-нибудь съедобное растет? — спросила Никс.
— Ежевика и черная смородина, — кивнул Камориль, — шелковица, черника и две сливы.
— А почему сливы? — не понял я.
— Чтобы делать из них чернослив, — пояснил Камориль зловещим голосом и демонически расхохотался. Потом резко перестал и сказал задумчиво: — Еще — паслен, но его я бы не рекомендовал никому есть. Хоть он и похож на маленькие черные помидорки.
— Так, — я залпом выпил оставшийся сок, — рассчитываемся и идем.
— А как же черный кофе? — Камориль посмотрел на меня жалостливо.
— По дороге в ларьке купишь, — сказал я.
Так и вышло, благо, как раз на пути к старому городу, в одной из подворотен, на весну установили палатку с разнообразным кофе. Я не выдержал и раскошелился на стаканчик с пушистыми сливками и шоколадным сиропом на дне.
Солнце, стремясь спрятаться на ночь за зубчатым краем города, краснело, вырисовывая на дорогах, лестницах и площадях четкие, иссиня-черные силуэты крыш, труб и белья, рядами развешанного на веревках в частных домах. Наши тени тоже нещадно ломались о неровные стены, перетекали одна в другую, когда мы шли все в один ряд, покуда это позволяла ширина улицы.
— Мйар, дай свой кофе попробовать, а ты — мой, — предложил Камориль.
— Вот еще, — фыркнул я, — твой горький черный кофе? Сам его пей.
— Не горький он совсем, он сладкий, даже очень, — возразил некромант. — С корицей и карамелью, между прочим!
— Ну не зна-ю, — продолжал ломаться я. — Разве что из-за корицы...
— Я хочу попробовать! — вызвалась Никс.
— А у тебя что? — спросил Камориль.
— Гренадин и перец, — гордо ответствовала Никола.
— Эль-Марко, а у тебя? — обратился Камориль к целителю.
— Горячее молоко с медом у меня, — сообщил тот.
В итоге мы все попробовали кофе (и молоко у Эль-Марко) друг у друга, и из-за того, что кто-то, очевидно, пробовал особенно жадно, кофе стремительно кончился. Урн по пути нам не попадалось, поэтому Никс, воровато оглядываясь, составила все бумажные стаканчики в один и быстро-быстро сожгла их, не выпуская из рук.
Мы как раз забрались на один из довольно высоких холмов, окружающих центр города, и подошли к просвету между домами, через который можно было обозреть пейзаж. Внизу, под ногами, простирался обрыв, долго и широко, потом — полоса деревьев, не дающая оползню разрастаться, потом — дорога, и уже за ней тысячей окон сверкал, возвращая обратно отраженный свет, купающийся в лучах заката город. Отсюда можно было разглядеть море, светящееся на горизонте изогнутой зеленой дугой, и неровный гребень волнорезов справа, у скал, и широкую белую полосу набережной, что врастает в морскую гладь длинными прямыми стрелами двухэтажных пирсов.
Мы смотрели на город, и солнце грело нам спины и затылки. Никс подняла ладошки к лицу и, открыв их, сдула пепел от сожженных стаканчиков. Ветер, треплющий нам волосы и одежду, тут же подхватил его и развеял, разметав по округе, растворив, как соль в воде, в прозрачном весеннем воздухе.
Все здесь светилось ожиданием лета и полной, абсолютной готовностью к его приходу.
Никс отряхнула руки и вытерла их об комбинезон.
— Так как мы будем искать этого Родиона Сизого? — спросил я у нее, когда мы отошли от обрыва, оказавшись в тени трехэтажного дома, последнего нового здания на пути в старый город.
— Точно я вам не скажу, — честно ответила Никс. — Но я четко помню место, где нужно встать, и там нужно ждать. А потом нужно проследовать за проводником.
— А до темноты-то успеем? — усомнился я.
— Не знаю, — Никс пожала плечами.
— А что за проводник? — спросил Камориль.
Никс погрустнела.
— Тоже не знаешь? — догадался некромант.
Никс кивнула.
— Ладно, мы уже здесь, значит, попробуем положиться на удачу, — сказал я. — Пойдем искать то твое нужное место.
— Тут уже недалеко, — улыбнулась Никс с вернувшимся энтузиазмом. Потом снова погрустнела и проговорила задумчиво: — Кажется.
Старый город окружил нас незаметно. Я не успел даже понять, когда улочки стали настолько узкими, что даже вдвоем по ним идти не слишком-то удобно. Над нами нависли крыши с прорехами и мостики над дорогой из окна в окно, а под ногами разлилась застывшими полупрозрачными каплями особенная здешняя мощенка, — не каменная, но стеклянная, — своего рода отличительная черта старого города. Тысячи покатых мутноватых булыжников образовывали внизу причудливый, ни на что не похожий узор. Их поверхность была неоднородной, кое-где — матовой, кое-где — гладкой и опасно острой на сколах, а кое-где зернистой или выщербленной.
Не знаю, откуда в здешних местах эта традиция — мостить улочки стеклом. Может, дело в песчаных пляжах? Может, раньше где-нибудь здесь был большой стекольный завод? Кто знает.
А еще здесь пахнет сыростью, плесенью, мхом и бездомными — животными и людьми. И кислым сыром. И рыбным супом. И много чем еще, — но это уже мои личные проблемы, раз я такой чувствительный.
Прохожих по пути нам встретилось крайне мало — несколько старушек, молодая парочка навеселе да один привязанный к забору мопед.
На нужное место мы вышли довольно скоро, Никс не ошиблась. Это была вроде бы площадь, если можно ее так назвать — пятачок размером пять на пять метров с высаженным посередине деревцем (яблоней) и тремя лавочками, составленными вокруг него треугольником. В узоре мощенки смутно угадывалось линейное изображение соцветия синей розы — но я могу и ошибаться, и это не роза вовсе, а, например, рапунцель, или тюльпан.
— Здесь, — сказала Никс. — Ждем.
Девчонка уселась на одну из лавочек, подобрав под себя пятки, как она это обычно делала. Эль-Марко сел на вторую лавочку, я — на третью, а Камориль остался стоять и вглядываться в тени, что начали сгущаться между домов.
— Чуешь что? — спросил я у него, оглянувшись.
— Ничего сверхважного, — ответил он. — А как насчет тебя?
— Тут живет очень много котов, — сказал я. — То есть, вот эти девятеро, что тут на площади, и те пять на крыше — это малая толика популяции.
А коты здесь и правда водились в достатке. Вот только... коты ли? Насколько я знаю, местные тролли, когда их кровь чиста, мало походят на животных. У них голая, лишенная шерсти кожа, они носят что-то похожее на одежду и бегло лопочут что-то на своем тролльем наречии, вставляя в него изредка человеческие ругательства, позаимствованные из множества языков. Тролли предпочитают не попадаться людям на глаза и живут в тени. И там же, в тени, легко вступают в союз с обыкновенными кошками и собаками, порождая вполне способных к размножению гибридов. Рожденных от кошек полутроллей называют ашами, а от собак — арами. И чем больше в гибриде животной крови, тем он менее разумен, более шерстист и похож на кота или пса. Некоторых из них от кошек вообще не отличишь. Да и разница всего лишь в том, что эти зверьки куда более сообразительны, чем их чистокровные собратья.
Думается мне, в старом городе троллям и их гибридам — полное раздолье. И эти усатые, полосатые, черные, рыжие и черепаховые, что собрались здесь, на вымощенном пятачке с лавочками, вполне возможно, наблюдают за нами с куда большим интересом, чем кажется.
— Кыс-кыс, — позвал Эль-Марко, похлопав себя по коленке.
Кошки никак не отреагировали на его призыв. Но одна подошла чуть поближе и уселась вылизываться буквально в шаге от его ноги.
— Хочешь, поймаю тебе одну? — предложил ему я.
— Да не надо, я сам, — Эль-Марко наклонился и ловко сцапал вылизывавшуюся кошку, черную с белым. Усадил на колени и стал гладить.
Кошка поначалу была совсем не в восторге от такого с собой обращения, но потом поддалась нежным пальцам Эль-Марко, вытянулась, расслабилась и заурчала.
— Мошенник, — протянул Камориль.
Эль-Марко гладил кошку, света становилось все меньше, а мы сидели и ждали. Вот уже у ног Кападастера собралось трое ластящихся животных. Они терлись об его колени и тоже мурлыкали.
— Ты им что, валерьянкой намазанный? — возмутился Камориль. — Почему они к тебе идут, а ко мне не идут? А ведь должны!
— А ты помяучь, — провокационно предложил ему я. — Умеешь, кстати?
Камориль глянул на меня косо, а потом улыбнулся:
— Готов продемонстрировать наедине, — и подмигнул.
Я фыркнул и закатил глаза.
— Если б я им был валерьянкой намазанный, — проговорил Эль-Марко, — они бы меня облизывали, а не терлись бы... а так я просто простимулировал одной из них мозговые центры, отвечающие за получение удовольствия. Ну, то есть, за ушком я ей почесал по-особенному, как только я умею. Ты, Камориль, думаешь, за что меня девушки любят?
