Глава 7
Заговор Гевары и Мохики
(1500)
Люди, у которых противозаконное поведение вошло в привычку, начинают восхвалять себя за малейшее проявление порядочности. Сообщники Рольдана везде трубили о своей необычайной преданности правительству и о тех огромных услугах, которые они оказали ему, выдворив Охеду с острова. Как и все исправившиеся преступники, они ожидали, что их действия будут щедро вознаграждены. Восхищенные красотами провинции Кахай, и полагая, что их главарь обладает неограниченными полномочиями, они попросили его выделить им там земельные наделы. В бытность мятежником, Рольдан не колеблясь удовлетворил бы их просьбу, теперь же он стремился зарекомендовать себя законопослушным гражданином. Поэтому он отказался выполнить их просьбу до тех пор, пока не получит разрешение Адмирала. Зная, однако, как опасно противоречить этим людям и что их своеволие и жадность, которым он сам так долго потакал, не потерпят проволочек, он разделил между ними часть своих собственных земель во владениях почтенного Беечио, касика Харагуа. Затем он написал Адмиралу, испрашивая его позволения вернуться в Санто-Доминго, и в ответ получил от него письмо, в котором Адмирал благодарил его за проявленные им усердие и ловкость, но просил задержаться пока в Харагуа на случай, если Охеда все еще находится недалеко от побережья этой провинции, намереваясь еще раз там высадиться.
Несчастьям вновь суждено было обрушиться на этот остров, хотя на этот раз их причина была довольно романтична. В это же время в Харагуа прибыл молодой кавалер благородного происхождения по имени дон Эрнандо де Гевара. Это был приятный и располагающий к себе, однако беспринципный и необузданный в страстях человек. Он приходился двоюродным братом Адриану де Мохике, одному из самых деятельных главарей недавнего мятежа. Находясь в Санто-Доминго, Гевара продемонстрировал такую распущенность, что Колумб решил изгнать его с острова и послал в Харагуа, чтобы он вернулся в Испанию на одном из кораблей Охеды, поскольку это была единственная возможность от него избавиться. Однако, когда Гевара прибыл в Харагуа, Охеда уже покинул остров. Поскольку Адриан де Мохика был старым товарищем Рольдана, последний тепло принял вновь прибывшего и позволил в ожидании дальнейших распоряжений Адмирала поселиться там, где он пожелает. Гевара избрал для проживания провинцию Кахай, местность, где Рольдан захватил лодку Охеды. Это была восхитительная часть побережья, но на выбор Гевары повлияло не это, а непосредственная близость Харагуа. Находясь в этой провинции, он был радушно принят в доме Анакаоны, вдовы Каонабо и сестры касика Беечио. Эта замечательная женщина все еще доброжелательно относилась к испанцам, несмотря на отвратительные сцены, свидетельницей которых ей довелось быть, а ее прирожденное благородство вызывало уважение даже у наводнившего ее провинцию беспутного сброда. От покойного мужа, касика Каонабо, у нее была взрослая дочь по имени Игуэнамота, красота которой вызывала всеобщее восхищение. Гевара часто бывал в их доме, и между молодыми людьми возникла взаимная привязанность. Именно для того, чтобы находиться недалеко от своей возлюбленной, он избрал для проживания Кахай, расположившись во владениях своего двоюродного брата Адриана де Мохики, где тот держал охотничьих собак и соколов. Когда обнаружилась причина, по которой Гевара откладывал свой отъезд, Рольдан потребовал, чтобы он отказался от своих притязаний и покинул провинцию. Лас Касас намекает, что Рольдан и сам был неравнодушен к юной индейской красавице и ревновал ее к сопернику. Анакаона же, мать девушки, очарованная галантностью и располагающими манерами молодого дворянина, поощряла его привязанность, тем более, что он хотел жениться на ее дочери. Невзирая на распоряжения Рольдана, Гевара остался в Харагуа, в доме Анакаоны и даже послал за священником с тем, чтобы он совершил обряд крещения над его суженой.
Услышав об этом, Рольдан призвал Гевару и резко упрекнул его в том, что он все еще находится в Харагуа и пытается обмануть такую важную персону, как Анакаона, обольстив ее дочь. Гевара признался в своей страсти и, заявив о благородстве своих намерений, попросил позволения остаться. Но Рольдан был неумолим. Он сказал, что поведение Гевары может быть неверно истолковано Адмиралом, однако, вполне вероятно, что настоящей причиной было его желание отослать соперника, который мешал осуществлению его собственных любовных замыслов. Гевара повиновался, но не пробыл в Кахае и трех дней, поскольку не мог вынести такой долгой разлуки со своей возлюбленной. 6 сопровождении четырех или пяти друзей он вернулся в Харагуа и укрылся в жилище Анакаоны. В это время у Рольдана, которому сообщили о появлении Гевары, сильно болели глаза. Тем не менее он послал ему приказ немедленно вернуться в Кахай. Молодой дворянин пренебрег этим приказом и предостерег Рольдана, чтобы тот не наживал себе врагов в то время, когда нуждается в друзьях, поскольку ему, Геваре, доподлинно известно, что Адмирал намеревается его казнить. В ответ Рольдан приказал ему покинуть провинцию и направиться в Санто-Доминго, чтобы предстать перед Адмиралом. Мысль о том, что ему придется навсегда расстаться со своей индейской красавицей, обуздала неистовство молодого человека. От высокомерия и неповиновения он был вынужден перейти к кротости и смирению, и Рольдан, умиротворенный этой переменой, позволил ему ненадолго задержаться.
Рольдан посеял в душах своих недавних сообщников своенравие и ожесточенность, и теперь сам пожинал плоды. Гевара, взбешенный противодействием Рольдана его страсти, вынашивал замыслы отмщения. Он вскоре нашел сообщников из числа бывших приспешников Рольдана, которого они боготворили, покуда он был их главарем, но возненавидели, когда он стал судьей. Было решено внезапно напасть на него и либо убить его, либо выколоть ему глаза. Рольдан, которого известили о готовящемся заговоре, действовал, как всегда, без промедления. Гевару схватили в жилище Анакаоны в присутствии его невесты, семеро его сообщников были также арестованы. Рольдан немедленно послал Адмиралу отчет о случившемся, заявив, что до получения его распоряжений ничего не будет предпринимать, поскольку считает, что не может быть беспристрастным при рассмотрении этого дела. Колумб, который в то время находился в форте Консепсьон, в Веге, приказал доставить арестованного в Санто-Доминго.
Решительные меры, принятые Рольданом в отношении своих старых товарищей, вызвали на острове волнения. Когда Адриан де Мохика услышал о том, что его двоюродный брат Гевара взят под стражу, да к тому же по приказу его бывшего сообщника, он пришел в ярость и решил отомстить. Поспешив в Бонао, старое пристанище мятежников, он заручился поддержкой Педро Рекелме, недавно назначенного алькальдом. Они объехали всех обосновавшихся в Веге товарищей по недавнему мятежу, умело раздувая тлеющие угли недовольства в вербуя сторонников. Казалось, эти люди обладают неискоренимой склонностью к бунту. Гевара был всеобщим любимцем, в чем, возможно, сыграли свою роль и прелести индейской красавицы, и поведение Рольдана было расценено, как тираническое вмешательство, имеющее своей целью воспрепятствовать всеми одобряемому и выгодному для колонии браку. Раскаявшийся мятежник, который, к тому же, стал следить за соблюдением законности, как никто другой вызывает ненависть у своих бывших сообщников. Мятеж вспыхнул с новой силой. Оружие, которое бунтовщики совсем недавно отложили в сторону, вновь оказалось у них в руках. Завершались последние поспешные приготовления к боевым действиям. Вскоре под командованием Мохики сформировался вооруженный отряд отважных и отчаянных молодцов.
Упоенный безнаказанностью, которой сопровождались все их предыдущие преступления, он теперь угрожал еще большими зверствами, замышляя не только спасти своего двоюродного брата, но и убить Рольдана и Адмирала.
Колумб с незначительными силами находился в форте Консепсьон, когда в такой близости от него созрел этот опасный заговор. Не подозревая о враждебности щедро облагодетельствованных им людей, он, несомненно, оказался бы у них в руках, если бы один из заговорщиков не дезертировал и не сообщил ему о новом мятеже. Адмирал сразу понял, что над ним нависла огромная опасность и на острове вот-вот разразится буря. Время мягких мер прошло; он намеревался нанести удар, который поразил бы самое сердце заговора.
В сопровождении небольшой группы вооруженных и преданных ему людей Адмирал отправился ночью к резиденции главарей. Уповая на секретность заговора и на проявленную ранее Колумбом пассивность, они не выставили никакой охраны, и он застал их врасплох. Захватив Мохику и нескольких его главных сообщников, он доставил их в форт Консепсьон. Это был критический момент. Вега была на грани мятежа, но вдохновитель заговора был у него в руках. Теперь необходимо было принять такие меры, которые заставили бы бунтовщиков затрепетать. Он приказал повесить Мохику на крепостной стене. Предводитель мятежников попросил позволить ему исповедоваться перед казнью. Пригласили священника. Несчастный Мохика перед лицом смерти утратил все свое высокомерие и смелость. Он все оттягивал исповедь, начинал было, затем останавливался, опять начинал и опять колебался, как будто, затягивая и медля, надеялся на спасение.
Вместо того, чтобы исповедоваться в своих собственных грехах, он обвинял в преступлениях людей, которые, как всем было известно, были невиновны, пока Колумб не потерял терпение и, взбешенный всей этой ложью и вероломством, преисполненный негодования и презрения, не приказал сбросить подлеца вниз со стены.
За этой суровой мерой вскоре последовали и другие. Несколько сообщников Мохики были также приговорены к смерти и, закованные в кандалы, ожидали своей участи. Не успели заговорщики оправиться от изумления, как был арестован Педро Рекелме. Его и нескольких других участников мятежа взяли в их разбойничьем логове в Бонао и доставили в крепость Санто-Доминго, где уже находился в заключении настоящий вдохновитель этого второго мятежа, Эрнандо де Гевара, возлюбленный юной индейской принцессы.
Эти неожиданно жесткие меры, предпринятые человеком, до той поры проявлявшим лишь мягкость и снисходительность, произвели желаемое впечатление. Большая часть заговорщиков бежала в Харагуа, свое давнее и любимое пристанище. Однако им не довелось собраться вновь для обсуждения возможности новых мятежей. Аделантадо при поддержке Рольдана, проявив свойственную ему энергию в решительность, последовал за ними. Утверждали, что он взял с собой священника с тем, чтобы арестовав преступников, тут же их исповедовать и повесить, хотя из более достоверных источников следует, что взяв их под стражу, он отправил их в Санто-Доминго. Сразу семнадцать заключенных ожидали суда в то время, как аделантадо неутомимо продолжал преследовать остальных.
Мы сможем лучше понять Колумба, принявшего столь суровые и решительные меры, если вспомним, сколько он терпел этих людей, на какие уступки и жертвы вынужден был пойти, как все его великие начинания были прерваны, а благосостояние всей колонии разрушено их склоками и мятежами, как они злоупотребляли его снисходительностью, а его власть открыто игнорировали и в конце концов покусились на его жизнь. И вот теперь карающая десница правосудия опустилась на их головы.
Мятеж был полностью подавлен, и теперь в жизни острова начали сказываться благотворные результаты различных мер, принятых Колумбом со времени его последнего прибытия. Индейцы, убедившись в бесполезности сопротивления, покорились воле завоевателей. Некоторые из них приобрели привычку одеваться и приняли христианство, приобщившись таким образом к цивилизации. Они помогали испанцам возделывать землю, те, в свою очередь, трудились с большим прилежанием, и повсюду видны были признаки порядка и процветания.
Колумб приписывал эти счастливые перемены вмешательству провидения. В своем письме к донне Хуане де ла Торрес, даме знатного происхождения, няне принца Хуана, он рассказывает об одном из своих видений, которые являлись ему, когда он бывал болен или чем-то встревожен.
Прошлой зимой, накануне Рождества, когда над острогом нависла угроза мятежа и войны с индейцами, когда он разуверился в окружающих его людях и был полон дурных предчувствий по поводу отношения к нему нри дворе, он совсем было пал духом. В это черное для него время тоски и отчаяния он услышал ночью голос, обратившийся к нему со словами утешения: "О муж, утративший веру! Что тебя гнетет? Ничего не бойся, я позабочусь о тебе. Семь золотых лет еще не истекли. В этом, как в во всем остальном, положись на меня".
Семь упомянутых золотых лет — это тот срок, в течение которого Колумб дал обет снарядить из средств, которые принесут его открытия в Новом Свете, пятьдесят тысяч пеших воинов и пять тысяч всадников для освобождения Гроба Господня, и еще столько же в течение пяти последующих лет, о чем и уведомил монархов в одном из своих писем.
Его ночное озарение в тот же день было подкреплено полученным им сообщением об открытии обширных месторождений зелота. Покой, воцарившийся на острове, Колумб также воспринял как осуществление божественной помощи, которая якобы была ему обещана таким таинственным образом. Он теперь предвкушал успешное осуществление своего любимого замысла — так долго откладываемой экспедиции в зализ Парня для исследования его побережья и организации промысла в Жемчужном заливе. Как иллюзорны были его надежды! В это самое время назревали события, которым суждено было повергнуть его в отчаяние, лишить всех почестей и обречь на страдания до конца его дней.
Книга тринадцатая
Глава 1
На Колумба поступают жалобы. Бобадилья уполномочен расследовать его поведение
В то время, как Колумб на мятежном острове Эспаньола преодолевал все новые и новые трудности, его враги подрывали его репутацию при испанском дворе, в чем немало преуспели. Сообщение Охеды о грядущей опале Колумба было небеспочвенным; его падение было вопросом времени, а коварство недругов лишь ускоряло его приближение. С каждым кораблем из Нового Света поступали жалобы, в которых Колумб и его братья изображались чужаками, опьяненными своим внезапным возвышением. Не имея опыта в делах управления, они высокомерно и оскорбительно держатся с людьми благородного происхождения, простых людей притесняют и жестоки по отношению к индейцам. Постоянно подчеркивалось, что будучи иностранцами, они не могут способствовать славе и процветанию испанской короны и ее подданных, и каким бы гнусным и необоснованным ни было это клеветническое утверждение, оно достигало своей цели. Колумба обвиняли даже в намерении порвать с Испанией и либо самому стать монархом на открытых им землях, либо уступить их другой стране. Это нелепое и лживое обвинение было рассчитано на то, чтобы встревожить и без того подозрительного Фердинанда.
Следует сказать, что Колумб также с каждым кораблем посылал домой отчеты, написанные им со всей искренностью, в которых разъяснял истинные причины волнений на острове и умолял принять указанные им меры, которые могли бы оказаться действенными в случае правильного их применения. Но его письма приходили редко, а производимое ими на государей впечатление было мимолетным и неустойчивым, чему также способствовали каждодневные усилия клеветников. Его недруги при дворе, имея постоянный доступ к монархам, всячески раздували выдвинутые против него обвинения, незаметно сводя на нет убедительность приводимых Адмиралом доказательств. У них был удобный повод, чтобы обвинять его в недобросовестности либо нечестности. Метрополия постоянно вкладывала в колонию много средств. Насколько это соответствовало рассказам Колумба о немыслимых сокровищах острова и его золотых горах, которые он считал источником всех богатств Соломона, Офиром античности? Отсюда делался вывод, что он либо преувеличивал с тем, чтобы ввести монархов в заблуждение, либо злоупотреблял их доверием, либо был совершенно неспособен управлять делами колонии. Фердинанд был жестоко разочарован тем, что его новые владения оказались источником расходов, а не доходов. Движимый честолюбивыми замыслами, он вел войны, которые, поглотив много средств, поставили его в затруднительное положение. Он надеялся, что Новый Свет предоставит ему неограниченные возможности и позволит наконец добиться побед и его нетерпение и негодование росли по мере того, как оттуда поступали все новые просьбы, а все возвращающиеся в Испанию колонисты, недовольные Колумбом и подстрекаемые его недругами, требовали от него выплаты удержанного Адмиралом жалованья или возмещения понесенных на королевской службе убытков, что истощало и без того скудную казну. Особенно шумно требовали своего жалованья высланные Колумбом с острова мятежники. Добравшись до Гранады, где находился двор, эти негодяи дождались выезда короля, и, обступив его, наполнили воздух жалобами.
