— Всё так, — ехидно покивал леший.
— Что “всё”? — подозрительно уточнил я.
— Всё “всё”, — гадски ответил злонравный Добродум, ухмыльнулся на рожу мою, праведным негодованием полную, но продолжил. — Всё же не одна сотня лет для многих Полисов прошла с основания, — выдал он.
— Ну да, полторы, — буркнул я.
— Пусть полторы. Но в своих, подчас и впрямь детских и безумных социальных экспериментах, они приходят к удивительно удачным решениям, — провозгласил Леший. — Так что Вильно сотрудничество в научной сфере с Новой Пацифидой угодно.
— Хорошо, вам виднее, — не стал терниться на пустом месте я. — Но тут у меня такой вопрос, а я-то там зачем? Есть Остромир Потапович, у него, ежели занят он ныне делами союза, есть секретарь, Люцина Перемысловна. Я не то, чтобы отказываюсь, да и права такого не имею, — признал я подло пролезшего в служебной иерархии выше меня лешего, — но таковое посольство, мыслится мне, должно осуществлять персонам, к Академии имеющим прямое касательство. А не планы на неё имеющие, вроде меня.
— В идеальном случае — всё, как вы сказали, Ормонд Володимирович, — выдал Леший. — Но не по нынешним временам. Вдобавок, — совершил он клешнёй сложный жест, — есть нюансы.
И поведало мне его злонравие “начерно” такую особенность потребного нам Полиса, как чрезвычайно “упрощенный” дуэльный кодекс, использующийся в Полисе моего назначения везде, где надо и не надо. Вплоть до “научных дискуссий”. Что оправданно не забытой “фронтирностью” (как, кстати, и уникально малое количество летальных исходов таковых дуэлей). Но Остромира, двигающегося исключительно на “эфирной тяге”, отправлять глупо. Или помрёт к бесам, или эфирно в прах вкатает местных, став персоной нон гратской. Да и “одного отправлять”, поморщилось начальство, не стоит. Да и в Союзе Остромиру дел хватает.
Далее, вызванное всё той же фронтирностью несколько “заниженное” традицией положение женщин. По закону-то всё равноправно, а по факту есть чистая физиология, определяющая в условиях напряженных место даме с детьми и у домашнего очага. Нравится это дамам или нет — чистая физиология, выживание популяции, от которой не уйти. В ряде заокеанских полисов, к слову, “маятник” гендерных традиций качнулся в сторону феминизма. Что в ряде моментов было и неплохо. Но далеко не во всех.
В общем: Люцину дуэлить со страшной силой не будут. Но и слушать тоже, поскольку “не женское дело”. А далее леший меня послал. Но не в посольство, а в библиотеку Академии. С соответствующим направлением и просьбой о консультации у этнографа.
— Сложилось так, Ормонд Володимирович, что связь с Новой Пацифидой нужна Вильно как в целом, так и академии. Ряд разработок перекликаются, будет не лишним и верным. Но в текущих реалиях отправить-то толком некого. А ваша, — смерил он меня взглядом, — персона выходит оптимальной. Не в последнюю очередь из-за страсти противоестественной к орудиям убиения.
— Не в первый раз вам, Добродум Аполлонович, заявляю: страсть сия весьма естественна, определена одним из трёх инстинктов, базово живому присущих, — отернился я. — Впрочем, ситуация понятна. Сколь надолго посольство?
— Пока удастся или нет, — пожал плечами Леший. — Я мыслю — в пределах месяца управитесь, но тут как пойдёт.
— Консультант от Академии? — уточнил я.
— Не будет, — отрезал Леший — Получите эфирофон и кодированный канал связи. О котором мне столь назойливо и не одну седмицу нудили, — злонравно буркнуло начальство. — Всё, ступайте в академию, Ормонд Володимирович. Сроку вам на подготовку седмица.
И пошёл я в Академию, думой тяжкой удручённый. Точнее, не вполне удручённый, но нагруженный. Месяц — это много. Бесовски много, да и что делать мне в Пацифиде ентой столь долго, не представляю, но в этом начальству доверяю: опыт у него немалый, даёт он средневзвешенную оценку, а детали я в Академии уточню.
А вот отсутствие академика какого… хм, а идея, вполне себе коррупционная и мне угодная, подумал коррумпированный я. Впрочем, надо будет разбираться.
С этими мыслями я в академию и вошёл, будучи служкой пойман, бумагами от него отмахнулся, да и сопровождён в библиотеку с заверением, что консультант вскоре будет. И впрямь, через полчаса, когда я в тома, припёртые библиотечным служкой, носяру совал, явилась дамочка годов тридцати, ярко выраженная “серая мышка”, как бы каламбуристо это ни звучало.
Представилась сия дама Бояна Девятковна, товарищ кафедры этнографии заокеанских материков. Признаться, думал я, что мне, науки гимназические превзошедшему, такая специальная Бояна к бесу не сдалась. Однако, вышло через пару часов, что нужна, да ещё как.
Вообще, через пару дней ежедневного торчания в Академии обогатился я массой знаний преудивительных. Доселе мне не встречающихся. Не столько из-за секретности какой, просто востребованы сии знания в массах не были, соответственно, и как в программах учебных не преподавались, так и в книжных лавках леший найдёшь.
И часть их была на тему, весьма Мир Олега волнующего, да и решенного там явными дебилами и болванами. А именно — вопрос расовых и этнических отличий. Огульно внося всех людей в “равные”, невзирая ни на знания, ни на генетику, ни на воспитание. Причём, с какой-то фанатичной религиозностью, мудрилы Мира Олега выставляли себя натуральным дурачьём.
Полисная же наука твёрдо и очевидно знала: кто-то с рождения здоров, кто-то болен. Кто-то глуп, кто-то умён и так далее. Не равные, а разные, и это факт достоверный. А уж расы так и вообще, экспериментально доказано, имели совершенно разные склонности, потенциал… Массу различий.
Беря за основу три расы, жёлтую, белую и чёрную, получим мы таковую картину: желтые, ежели не брать в расчёт социальные аспекты, имеют более способностей в науках точных. Белые имеют оную же склонность в науках гуманитарных и общественных. А чёрные имеют склонность в искусствах различных.
Сие, безусловно, всё как корректировалось воспитанием, так и в рамках этнических групп разных рас вообще было наоборот, но в среднем так. Ну и куча прочих отличий, что, положим, белые самые сильные, но невыносливые. И прочее подобное, но вопрос тут был вот в чём: чёрные не имели в рамках расы стремления к сложно организованной деятельности. Это корректировалось воспитанием, были уникумы, но так. Как следствие, к политике, как полисной, так и иной другой, они склонности не имели. Не все: были отдельные группы, строящие на африканском континенте аналоги Полисов. Выходило у них не очень, но жили они явно получше своих “единённых с природой” собратьев. А Полисы на них банально махнули рукой: чёрные были во многих Полисах жителями, зачастую гражданами, реализуясь в средне-управленческом аппарате и искусстве. Где, зачастую, получали всемировую известность. Но на аборигенное население центральной и южной Африки махнули рукой: пусть живут, как живут. Потребности в “лишних работниках” не было, ресурсы не окупались (да и не разведаны были толком, припоминал я данные Мира Олега), и по большому счёту, и не критично нужны.
Но вот началось активное заселение заокеанских материков. И вот поселенцам потребовалось много дешёвой и неквалифицированной рабочей силы. Аборигены северного материка на эту роль не годились, впрочем, с ними и конфликтов особых не было: плотность населения мизерная, а Полис довольно компактен и автономен по своей структуре. И вот, начали поселенцы покупать чёрных у чёрных вождей. Без набегов каких, да и помирали бы проданные с высокой вероятностью — единение с природой продолжительности жизни, да и самой жизни, не слишком способствовало. Но стали, и это породило в заокеанских Полисах…ну скажем так, пятое сословие, а именно — наследных рабов. Не гражданское состояние, а наследное сословие. То есть, большая часть чёрных в заокеанье были рабами с рождения и имели набор прав весьма урезанный, по сравнению с рабами не чёрными.
Если и не на уровне имущества находились, но близко к тому. Это был фактор номер раз.
Вторым фактором была “свобода” новообразованных Полисов. До оголтелого либерализма не доходило, но социально-регулирующие механизмы Полисов были весьма урезаны. Как следствие, возникало социально-имущественное расслоение, в Полисе правильном невозможное. Всё это было менее дурным и оголтелым, нежели в Мире Олега, но данные, предоставляемые мне, указывали на то.
Впрочем, подобный подход заокеанские Полисы весьма тормозил в развитии: когда деньги консолидируются в руках некоего семейства, сие для экономики полисной крайне болезненно. А учитывая, что рулили этими средствами не по уму, а по крови… В общем, большая часть полисов заокеанских себя своей “свободой” весьма ограничивало, ухудшало как текущий уровень жизни населения Полисов, так и перспективы развития. Плюс агрессивная политика к соседям, плюс, зачастую, возникающие конфликты с аборигенами…
Впрочем, это было не абсолютом, а “средней температурой по континенту”. Конкретный, мне потребный Полис отличался довольно либеральными финансовыми вопросами, некоторой половой сегрегацией и довольно высокой лояльностью к людям, невзирая на расы: пара чёрных даже имели гражданство, что для заокеанских Полисов редкость чуть ли не уникальная. Впрочем, большинство чёрных продолжало “жевать банан”, невзирая на вполне открытый из рабского состояния путь.
Собственно, насколько я понял, как раз “либерализация” деловой жизни и дала немалое усиление ряда изысканий Академии Новой Пацифиды. А именно, в отличие от Полисов приличных, у дикарей заокеанских финансирование науки было не просто небольшим, а откровенно и сознательно недостаточным. А вот монетизация и продажа трудов работ разума процветала.
Есть в этом свои достоинства, есть недостатки, например развитие “чистой” науки в таких Полисах практически невозможно, так как не даёт непосредственного и ощутимого выхлопа. Но вот в практических дисциплинах заокеанцы конкретной Пацифиды преуспели, причём в разделе вполне “профильном” для нашей, вильновской Академии: эфирная передача энергии. И вот работа как с Академией Пацифиды, так и с рядом научных рож и морд данной Академии была взаимовыгодна и вполне востребована. Да и “рынки сбыта” у нас разные, так что конкурентами мы не станем. А один Полис бес рынок пресытит, при всём желании.
В общем, выходила весьма полезная кооперация. На которую в иное время бы направили самого Остромира, с Лешим в качестве няньки. Но… последствия, чтоб его, “багровых дождей”. Пусть пока не проявленные в реальности, но “ощущаемые”, да и служащие носились по Управе почти полгода, как Лешим в афедрон уязвлённые.
Кстати, как я выяснил, предлагаемый мне эфирофон был как раз одной из разработок, способной импортных мудрил заинтересовать и к сотрудничеству склонить.
Но после выяснения этих моментов предо мной вставала дилеммистая дилемма. А именно, нырять в пучины коррупции, али нет? Заключался вопрос в том, что я не имел никакого желания расставаться с моей милой овечкой аж на целый месяц, а то и поболее того. Консультант мне, в рамках известного, не нужен, телохранитель так же. Остаётся секретарь, ведущий протоколирование. И должность оного, не без моих трудов, в штатном расписании имеется.
И вот Леший знает, корректно на должность оную пригласить свою подругу сердешную. С той же Ладой я, невзирая на родственные связи, твёрдо знал: в вопросе она разбирается. При нужде проконсультирует не хуже постороннего типа какого. А вот в текущей ситуации… ну реально, леший знает, решил я, направляясь в Управу.
Отловил начальство злонравное уже на пороге, шевелениями и трепыханиями своего всего выражая нужду в нём. Леший на мои трепыхания повзирал, да и из Управы направился, персону мою за собой поманив.
— И что у вас, Ормонд Володимирович, стряслось такое, что вы аки кит, на берег выкинутый, колыхаетесь? — ехидно и охеренно этично вопросил леший, что я пропустил мимо ушей.
— Не сказать, что стряслось, Добродум Аполлонович, — ответствовал я. — Просто возник вопрос этики служебной, — выдал я, насладился изумлённо выпученным оком злонравного начальства, да и продолжил. — В рамках предстоящего мне посольства, с рядом технических моментов, я вижу привлечение консультанта излишним. И так эфирофоном специалисты в нужной мере привлечены будут, — на что Леший кивнул. — Целесообразность телохранителя видится мне невысокой, — на что его злонравие обежало взглядом мой как явный, так и тайный арсенал, оскалилось ехидно, но молча кивнуло. — Соответственно, остаётся лишь секретарь, для протоколирования. В целесообразности его я не сказать, чтобы сомневаюсь, но она также невелика.
— Весьма поверхностно. Вам бумаг за время посольства тьму составлять. Не только по Управной линии, но и академической, благо вас Академия некоторыми полномочиями в рамках посольства наделит, — выдал Леший.
— Тем более, — кивнул я Лешему на совет с толикой благодарности. — Соответственно, протоколист точно нужен. И вот меня волнует вопрос этики…
— Девицу свою, что ли, хотите привлечь? — прозорливо вопросил Леший, на что я кивнул. — Так проблема-то ваша в чём?
— Насколько привлечение близкого… — начал было я, но был явно торопящимся начальством прерван.
— Мыслеблудствуете не по делу, Ормонд Володимирович. Вам секретарь потребен. Ежели подруга ваша справится с сим достойно — берите с собой. Не справится — привлеките кого-то ещё. Всё. Ответственность за посольство на вас, средства представлены, спрос по результату. Какая, к лешему, этичность? Результативность и эффективность, — отрезал начальник. — Всё, мне в дорогу. До вашего отлёта не увидимся, хотя эфирофоном связь иметь будем, — выдал Леший, приоткрыл дверь самоката, задумался на секунду. — Да, чтобы вы в дебри мыслеблудия не удалились, потерявшись. Пара моих коллег спутниц жизни своих как письмоводителей и секретарей привлекают. И никто их в “непотизме” не упрекает, — подчеркнул он. — Результат — единственный критерий. Всё, прощайте, спешу, — буркнул он.
— Доброго пути, — пробормотал несколько пришибленный интенсивностью ответа я.
Хм, ну вообще, Леший прав. Это мои тараканы из Мира Олега, на тему “коррупции” скорее. А так, ну будет тот же Леший с Юлией Афанасьевной ванны из вина игристого принимать за счёт Управы и в рабочее время. Но ежели подотчётное ему хозяйство работает как должно, а бюджет не превышен, так это и не касается никого. Оборотная сторона меры ответственности. Причём что забавно, умом я понимал, а вот с собой не соотносил.
