— Скрестили наши рукоделы ежа с ужом. Ствол от французской дивизионки времен той Большой войны, лафет от нашей 5 сантиметровой и солотурновский дульный тормоз. Снарядов мало и этот Дреккзак ( От автора: Дерьма мешок ) говорит, что слабоваты — еще польские бронебойные у него. На те русские жестянки хватило (ткнул пальцем в сторону дороги), а были бы тут русские танки — мы бы с этими остолопами бы уже не общались никогда.

Тягачи под стать — два бельгийских коробочка на гусеницах. Изношены страшно, дышат на ладан. А со жратвой совсем плохо — они уже сутки голодные сидят. Их престарелый капитан как раз перед всем этим весельем поехал за жратвой на грузовике — и пропал, как земляника в заду у медведя. Так что эти малолетки даже обрадовались нам, таким бравым — сказал старшина.

— У нас сколько еды?

— На два дня. Не велика беда — отступая всегда жрешь от пуза. Вспомни мои слова, когда придется бросать кучу жратвы. Я знаю, где достать провизию...

— А бензин?

— И его тоже. Я, знаешь ли, поумнел. Потому стараюсь узнать побольше. До того, как придется в очередной раз уносить ноги. Привык за последний год. Вот со снарядами будет сложнее — но что-нибудь и с этим придумаем. Что-то ты хмурый. Что я не заметил? — насторожился гауптфельдфебель.

— Эти внебрачные сыны Марса своим единственным снарядом вывели мне из строя пушечный прицел. Теперь в него можно и не смотреть, один черт...

— Вот же дегенераты. Меняй машину. А на свою посади самого тупого наводчика.

— Я уже привык к своей — буркнул лейтенант.

— Ерунда. Танк — не баба. Это жестяная консервная банка, души в ней нет, не медовая пещера — тонко усмехнулся старшина. Командир разгромленной роты тоже улыбнулся, отлично помня, что все эти эвфемизмы в грубой танковой среде означали одно и то же — что и мягонькая шахта и лохматый сундук и тоннель удовольствия — то есть женское влагалище.

— Пожалуй ты прав. Мой наводчик из всей этой шайки самый умелый. Кстати, мне нечем почистить зубы и побриться — все в горящей хате осталось.

— Сейчас принесу мятный ликер — это хорошая замена зубной щетке. Есть у меня пара бутылочек в запасе — кивнул старшина, собираясь идти за эрзацем чистки зубов.

Поппендик хихикнул. Среди офицеров панцерваффе крепкий но сладкий алкогольный напиток, которым поят девушек, назывался 'консервный нож' то есть открывалка влагалища. А его, оказывается и мужчине можно пользовать.

Когда уже все были готовы к отъезду, часовой засек группу из трех человек, опасливо тащившихся по лесу. Задержали без стрельбы, разумеется, благо форма своя, только петлицы другие. Чиновники. Те самые, обоз которых видели у заваленной деревьями дороги. Оказались — из архивной конторы, везли документы по отделу регистрации, службе конезапаса и метеорологические наблюдения за несколько лет.

Не без злорадства чиновники глядели в сторону сгоревших броневиков — именно они и заставили пробираться через лес по колено в снегу. Где вся остальная публика — эта троица понятия не имела, под пулями все кинулись кто куда. Поппендик послал парный патруль — глянуть, может быть кто-то еще появится, но просто потерял зря время.

Уже темнело, когда тронулись увеличившейся колонной. Два танка, два открытых тягача с пушками и кучки людей на машинах, накрывшиеся одеялами и брезентом. Оставшиеся два орудия взорвали.

"Группа Поппендика" просуществовала одну ночь. Утром она влилась в такое же сбродное образование майора Шпорренберга, который был вскоре убит пролетевшим советским самолетом. Видимо этот Иван вызвал своих, потому как через час началась бомбежка. Потом появились русские на танках и все посыпалось мелким прахом. Остатки группы собрал в лесу какой-то пехотный капитан, но тоже не надолго. Новое начальство почему-то считало, что вот-вот будет мощный контрудар — или просто не хотело рисковать, отступая. Это не помогло. И Контрудара не дождались.

Командирский танк Поппендика опять принял в свое чрево переметнувшегося было на другую машину командира, потому как в новой кошке сломался невосстановимо при полевых условиях топливный насос. Заглохшую машину пришлось бросить и через положенные полторы минуты глухо грохнул заряд самоподрыва, который инициировал собственноручно лейтенант. Опять отступали. Выскочившие не пойми откуда Иваны разметали опять группу вдрызг, завалив перед этим позиции тяжелыми минами.

От преследования удалось оторваться ловкачу старшине на корытце-вездеходе и следовавшем за ним по пятам командирскому танку Поппендика. С двумя танкистами, тремя артиллеристами и одним чиновником на броне. И это было все, что оставалось еще от роты новехоньких Пантер.

Теперь было понятно, что фронт снова ушел далеко вперед. Хотя после ожесточенной пальбы уши и воспринимали звуки словно сквозь подушку, но опыт не давал ошибиться. Старшина не обманул, приехали к явно брошенному месту, где за жидковатой изгородью из колючей проволоки в две нитки виднелись низкие пакгаузы. Ворота нараспашку, раскидано что-то, валяются жестяные банки вроссыпь — мятые, давленные.

Какие-то человеческие фигуры по-крысиному метнулись в кусты, оставив на подъездной дороге две телеги с унылыми лошадками.

— Чертовы поляки. Уже грабят, как у этого вороватого народца принято, только отвернись. Нам стоит поспешить — русские быстро прибирают к рукам такие полезные вещи, как склады — твердо заявил гауптфельдфебель.

— Понятно. Кригсбевальтунгбетрибсассистент! Возьмите с собой танкистов и артиллерию — поступаете под командование старшины роты!

— Но я не военнослужащий, господин лейтенант! — возмутился приблудившийся чиновник. На его продолговатом лице явно выражалась досада от того, что командир танка не понимает простых вещей. Чиновник не может командовать военными, военные не могут приказывать чиновнику!

— Хорошо. Можете отказаться! — вздохнул Поппендик, мысленно возводя очи к небу и утешая себя тем, что количество идиотов даже среди арийцев чудовищно велико и с этим ничего не поделаешь. Ибо, как говорил полководец древности маршал Валленштейн: "Перед человеческой глупостью бессильны даже боги!"

— Только отсюда дальше пойдешь пешком и жрать будешь то, что в лесу поймаешь! — жестко заметил подхвативший с лету старшина.

— Но позвольте, мы же немцы, мы должны помогать друг другу! — залепетал растерянно архивист. Он и так-то был судя по всему пришиблен жизнью, почти 50 лет живет — а ранг нижайший, да еще и последние события, когда смерть весело плясала вокруг него, прибирая одного за другим всех его коллег вряд ли улучшили ему мужественность.

— Вот и помогай. Грузите консервы — и вам будет Царствие небесное, как говорится в Библии, псалом номер 14, строка 178! Быстрее, времени у нас нету вести просветительную работу среди неграмотных дикарей Тимбукту и относящихся к ним по уровню развития компатриотов! — еще более жестко заметил уже было двинувшийся с остальными солдатами старшина.

— Но я вам не подчинен! — чуть не плача уперся чиновник.

Гауптфельдфебель зло плюнул в грязный снег и махнул рукой. Он определенно спешил и остальные парни прибавили шагу. Следом радист с танка Поппендика аккуратно погнал швиммваген. У чиновника задрожали бледные губы.

— Дело ваше, но даже если вы себя считаете не военным, а строго штатским человеком, я бы порекомендовал вам припустить бегом и вовсю таскать в машину жратву. Просто потому, что балласт мне не нужен, лишний груз — лишние траты топлива, а его у нас мало. Потому — либо вы с нами, либо валите ко всем чертям! — твердо заявил растяпе Поппендик и скомандовал водителю, чтобы тот встал в низкий кустарник, а наводчику — чтобы взял на прицел ведущую к складам дорогу.

Пантера встала в засаду. Потянулись длинные минуты. Болван в чиновничьем мундире потоптался в растерянности, потом решился и вприпрыжку без оглядки побежал на склады.

— Разум восторжествовал! — констатировал лейтенант, оглядывая в бинокль местность. Ощущение недоброжелательного взгляда в затылок не оставляло его. Подтянул поближе свой амулет — старый автомат, снятый с трупа в прошлое окружение.

Последнее время у него было странное состояние — почему-то все время вспоминался дворник, который мел во дворе дома осенние листья. Неторопливо, размеренно сгребал их в кучи с асфальта. Ветер разносил желтую и красную листву, но дворник методично добивался своего и в итоге асфальт становился чистехонек.

И точно так же Иваны сгребали с позиций ранее непобедимый вермахт. И это было жутко — ощущать себя таким листом под неумолимой метлой, который гонят и гонят и никак не зацепиться. Русских даже не удавалось толком разглядеть — после последнего авианалета, когда все дымилось и горело, танкисты и старые пушки лупили по вспышкам чужих выстрелов. Но это было крайне убого по результатам, со стороны Иванов летело куда больше железа.

И танкисты и артиллеристы стреляли со всей старательностью, что сразу сказалось на расходе снарядов. Радость от приехавших трех грузовиков с боеприпасами была короткой — да, там были 7,5 см. выстрелы, но ни к пушкам Пантер, ни к французским орудиям они не подходили совсем. Под руководством капитана было еще пара других противотанковых — но и для тех не подошли! Впрочем, не мудрено, такого калибра было больше десятка разных видов пушек и к каждой своя конфигурация гильзы и капсюля. Для танковых пушек ставились электрозапальные втулки, а для противотанковых — обычные капсюльные. Никакой взаимозаменяемости!

Ясно, что где-то остались без снарядов те самые орудия, которые подходили, но в хаосе отступления было уже не до этого. Все это время осталось в памяти лейтенанта как сплошное избиение и бегство. Русские — перли лавиной. Или как половодье.

— Вот беда с этими дуралеями, мундиры носят, а сообразительности никакой, штатские шляпы — ворчал наводчик.

Поппендик промолчал. Осторожно высунулся в люк. Со склада бодро катило "корытце", загруженное с верхом.

Радист довольно улыбался на все сорок зубов. Коробки, ящики, надпись на боковине деревянной "Cognac".

— Под кровлю жратвы набито! Самое сложное — выбрать! А то там штабеля с консервированной спаржей! А вообще, командир, я бы тут согласился жить! Я сейчас еще телеги отгоню, с собой их заберем, если не возражаешь! — радостно отрапортовал добытчик. Глаза его горели ярким добытчицким огнем.

Мысль была безусловно интересной, хотя разница в скоростях смущала. Бывшие до недавнего времени в группе пушки уже надоели, как старая боль в ляжке — их нельзя было везти быстрее, чем 20 километров в час — развалились бы. Вот и ползли еле — еле. Коняшки еще более медленные, но соблазн был велик. Тут у складов чувствовал себя Поппендик неуютно. Радист вдруг вылупился вдаль, увял лицом и как-то очень шустро выкатился, перегазовывая и треща кустами, в тыл танку. Что еще на наши головы!?

Лейтенант не теряя времени кинул взгляд на дорогу и сморщился — по ней катило три грузовика, явно с Иванами.

— Огонь!

Пушка рявкнула, качнув танк, на командира убитой роты накатило странное чувство дежа-вю. Все три машины, оставшись совершенно целыми, бойко свернули с полотна дороги в стороны, одна вправо, две влево и дернули в мелколесье, пропадая из виду. Разрыв снаряда еле виден вдали — высоко ушел.

— Пулеметом — огонь!

И прячась за крышкой люка проорал радисту, чтоб тот, под прикрытием бронемахины откатывался к пакгаузам. Оба пулемета затрещали, явно заряжающий в дело влез. Пантера, ворча мотором, выставив к врагу толстый лоб, стала отходить.

— Командир, прицел безбожно косит, поправки не помогают — голос наводчика похоронный.

— Веди огонь!

— Вас понял! У Иванов фаустпатроны!

Стонущий гром выстрела, танк опять качнуло. Увидел разрыв снаряда — сильно влево и явно не там, куда наводчик мог целить. Еще выстрел — теперь улетело вправо. Ну что за дерьмовое невезение! Самое грозное и точное оружие в группе — бестолково, как средневековая мортира, бьющая мощно, но совершенно неприцельно!

— Срежь лошадей! Раз не нам — так и не им!

Башня плавно довернулась, короткие очереди. Одна лошадка покорно осела на землю, другая встала на дыбы, задергалась, стала буквально кувыркаться по мерзлой земле, ломая оглобли и дико, режуще визжа.

— Добей, чертов дурак!

Крошево перемешанной со снегом земли, взбитое пулями — лошадь перестала верещать. И потому звонкий удар прилетевшей из леса пули — совсем рядом с Поппендиком — был особенно отчетлив. Иваны не могли туда добежать, это поганые хозяева телег разозлились.

— Куда ты, черт возьми, едешь, Йозеф?

— В ворота, господин лейтенант!

— Какого черта, тарань забор этот дурацкий!

— Опасно! Намотаем проволоку на катки — плохо будет. Мой танк в Польше так встал прямо под огнем! Потом замучились колючку вытаскивать отовсюду из ходовой!

— Ладно, быстрее!

Тут в голову Поппендику пришло, что они вполне могут задавить своих, попавших в мертвое пространство, высунулся из люка осторожно.

— Стой! Стой, говорю!

Гауптфельдфебель, блеск в прищуренных глазах, автомат в руках — ловко залез на высокую корму. Умелый! Вопросительно глянул.

— Твои Иваны прикатили! Отходим! Все взяли? — рявкнул от волнения не своим голосом командир бывшей роты.

— Не все, тут на десяток поездов товарных хватит! — и коньячком неплохим по холоду донеслось. Лейтенант непроизвольно облизнулся и приятель, усмехнувшись понимающе, сунул ему в руку плоскую стеклянную фляжечку с этикеткой. Полную, непочатую.

— Залезай в башню! Где остальные?

Запрыгивая в люк, показал направление. Лейтенант коротко приказал. Послушная косая кошка снесла застенчиво угол пакгауза и вскоре встала у "корытца".

— Отходим! Все на броню, живо! Ты ведешь следом за танком! Откатимся — сменю. Все, тронулись!

Грохот сапог по стылому железу. Словно послевоенные мешочники — все с какими-то тюками и свертками. Танк развернулся, снес все же проволочный забор и, по счастью, обошлось. И швиммваген проскочил, не проколов колес. Откатились километров на семь. Темнело. И опять посыпался снежок.

В сумерках показалось, что впереди стоят бронетранспортеры. Но когда подъехали ближе — Поппендик увидел тяжело груженые серые фургоны, явно брошенные, без коней и ездовых. Пихнул в плечо задремавшего старшину. Тот спросонья завертел тревожно головой, но прочухался быстро, ловко поднялся и высунулся в люк.

— "Смерть лошадям". И раз ящики целехоньки — груз под стать, такая же дрянь! Впрочем, чем черт не шутит, когда бог спит! — и загрохотал подковками по броне. Минуты не прошло — влез обратно.

— Химимущество. До черта льюизитниц и противоипритных накидок из бумаги. Нужно нам, как сапог на голове и мыло в супе!

— А почему ты их так назвал? "Смерть лошадям"?