Склонив голову набок, Марина принимается разглядывать Хейс.
— Что-то новенькое пытаешься высмотреть?
— В каком-то смысле... Смотришься ты здесь. Не возникало мыслей самой хозяйкой чего-то подобного стать?
Хейс тяжко вздыхает.
— Теперь ещё и ты надумала меня замуж выдать. Надеюсь, не за своего брата?
— А он чем плох?
— Всем хорош. Только, сама понимаешь, он не женат потому что сам этого не хочет, а не потому, что ему некая уникальная личность не попалась. И я себя этой самой личностью вовсе не воображаю. На предмет стать хозяйкой где-то в другом месте — сама знаешь, я девушка целеустремлённая, будь у меня подобная цель, ещё бы в школе начала прикладывать меры по её достижению. Тем более, тот же Яроорт мне умеренно симпатизировал. При желании, можно было до появления Софи вполне себе развить и прочно закрепиться на этом направлении.
Марина кривовато ухмыляется. Полу детская симпатия к Ярику и у неё самой была. Прошла, к счастью. Оказывается, и Хейс всеобщего школьного помешательства не избежала, благо с Яроортом одного возраста.
— Но у меня в жизни сильно другие приоритеты, чем быть украшением чьей-то гостиной.
— Сама знаешь, это предел очень многих мечтаний.
— А я — из немногих! — смеётся Хейс.
— А я — как раз дочка женщины, к подобному стремившейся, и цели своей добившейся. Правда, не вполне представлявшей, что потом будет.
— На подобную цель замахиваться — самой надо сильно незаурядной быть. Одно дело — объект всеобщих грёз. И совсем другое — цель стремления одной определённой личности.
— Лучше бы она к чему-то другому стремилась.
— Тогда бы ты с сестрой просто не родились бы. Не самая удачная альтернатива.
— Единственное, что в этой цели было хорошего, — вынуждена согласиться Марина.
— Всё-таки, неужели тебе на самом деле всего вот этого не хотелось, — Марина выразительно окидывает взглядом роскошь обстановки, — Представь, не попадись ты на глаза Сордару, как бы жила.
— Как многие, кто в столице учатся. У меня именная стипендия, жильё даже университет предоставить может, бытовые запросы у меня невысоки... Вот телескопа и некоторых книг — да не было бы. Но я же не мужа искать или в содержанки идти сюда приехала.
— Сама же знаешь, многие тебя именно таковой и считают.
Хейс только пожимает плечами.
— Мне от этого, в общем-то только легче.
— На Сордара через тебя выйти никто не пытался?
— Тут поблизости нет никого, связанного с кораблестроением, а только таким людям что-то может от него понадобится.
— Про его дружбу с промышленниками, выходит, знаешь, — задумчиво трёт подбородок Марина.
— Насколько мне известно, эта информация никогда не числилась хоть сколько-нибудь секретной. Мне как-то раз прямо предлагали сменить покровителя, предлагая вдвое от того, что мне платит Сордар.
— И что?
— Зачем мне два телескопа.
— Там хоть было столько денег?
— Насколько я знаю, да, — Хейс имя называет, — титулярные принцы, промышленники, насколько я понимаю, не семечки.
— Ну да, — кивает Марина, — у них деньги водятся. В особо предосудительном ни в чём не замечены, кроме излишней любви к внешним знакам отличия. Ты их далеко послала?
— Не особенно. Кажется, они просто решили, будто я себе цену набиваю. Уже много чего весьма ценного отсылать обратно приходилось. Нет мозгов, чтобы понять, для меня что брильянт, что уголь — один и тот же химический элемент, даром, что в разных состояниях.
— Они кой-чем из национальных сокровищ владеют... Тебе ещё не предлагали?
— Не знаю, я не всё открывала. Даже если и было, всё равно расчёт, оно к ним обратно вернётся. Да ещё и вместе со мной. Но что мне, что камням, куда уютнее там, где мы находимся постоянно.
— Смотри, Хейс, в некоторых самые животные черты просыпаются при отказах. Многие дуры потекли бы уже во всех смыслах слова. 'Ах, какая любоффь!'
— Я настолько цинична, что считаю они просто хотят заполучить себе бывшую любовницу ненаследного принца. Какая-никакая, а личная связь с Императорским Домом. Тем более, в плохом отношении к бывшим никто из твоих братьев никогда замечен не был.
— Уточнение. Не был замечен Херенокт. У Сордара ни нынешних, ни бывших просто нет.
— Пытающимся мне навредить в итоге может оказаться гораздо хуже. Сордар почему-то слывёт жутко ревнивым человеком.
Марина хихикает.
— Это самое 'почему' напротив меня сидит. Может, он сам за тобой приударить не против, да трусит, ибо позабыл, как это делается?
На лице Хейс настолько выразительно изображено 'Не верю', устроило бы самого взыскательного театрального режиссёра.
— Как женщина я его не интересую, как мужчина мне вообще никто не интересен.
— Может, ты сама из тех, кто по девушкам?
— Я смотрю, по-прежнему с плеча рубишь, в темах особо не разбираясь.
— Ага. Рублю, и дальше рубить собираюсь. Только не притворяйся, будто ничего не знаешь. Некоторые девчачьи парочки ещё при тебе появились.
— Нет, я из тех людей, кого просто не волнует эта сторона жизни. Дочерью Сордара, исключительно из-за того, что я здесь живу, мне бы числиться было бы проще всего. Все бы тогда от меня отстали. Подозреваю, понимаю, что это для любого мужчины на грани оскорбления, но он по-моему из тех, кому определённая сторона жизни, причём в любых проявлениях просто не интересна.
— С точностью наоборот. Числись ты его дочерью, даже без учёта степени законности. Количество пристающих выросло бы в геометрической прогрессии.
— Марин, тебе не надоело всё время правой быть? Сколько раз тебя побить пытались? Ещё говорят, будто змеи хитрые.
— Враньё! — хрустит яблоком Марина, — Глухие они. Абсолютно. Хорошо, если вибрацию воспринимают. Некоторые виды...
— Мы вовсе не биологию обсуждаем.
— В каком-то смысле, именно её. Половое поведение одного из видов высших обезьян. Один из видов постоянно друг с дружкой понятно чем занимается, причём, без различия пола и возраста.
— Я знаю. У мирренов книги про этих обезьян церковь внесла в разряд запрещённых. Правда, прочие миррены не очень-то эти запреты соблюдают.
— Я про различные запреты среди людей действующие, вообще-то.
— То я не знаю, какие темы в твоём возрасте самые актуальные.
— Куда более странно, что они для тебя не актуальны.
— Я с этим вопросом сама, когда мне понадобится, разобраться в состоянии.
— Хейс, а ты случайно не из этих, омирренившихся? Ну тех, кто обучение с воспитанием так строят, девушка, до твоих лет дожившая может и не знать, что там у противоположного пола между ног находится. Искренне считая, листик на классических статуях это и есть то самое.
— Кажется, говорила уже — тебя слушая, начинаешь жалеть об отмене в школах телесных наказаний. На большинстве сохранившихся статуй изображено что надо, это в старых книгах пририсовано неизвестно что. Ты не забыла, где я детство провела? Что и как у животных и людей бывает до поступления сюда знала. Много кого из городских высмеивала, когда начинали о причинах беременности рассуждать.
— Понятно почему 'основы физиологии' с первого года в средней школе дают.
— Только вот для меня ничего нового там не было. Сама знаешь, какую картинку в библиотечных учебниках за этот год чаще всего рвут и портят.
— Рост и физическое состояние девушки по годам? Картинку и приведённые в параграфе данные все видели. Постоянно перечитывали и с собой сравнивали.
— И эту тоже. Но чаще всего рвут и портят изображение процесса родов из соседнего параграфа.
— Маленькие извращенцы, — хмыкает Марина.
— Естественный в определённом возрасте интерес. Я тоже сравнениями занималась, даже испугалась сначала, когда выяснилось, по всем параметрам не дотягиваю. Это я уже потом... — проводит руками по фигуре.
— Ага. Догнала и перегнала. Расти-то хоть прекратила? А не то 'Страх-и-Ужасом' за рост скоро будут звать.
Хейс весело подмигивает.
— А я и не знаю. Я вещи нечасто покупаю. Всё старое вроде бы налазит как и раньше. Ты вот, по-моему, подросла.
— Ага. Есть такое. Только куда меньше, чем хотелось бы. Да и тебя всё равно не догнать.
— И не надо... Хотя, это я по-привычке с трудом нахожу в магазинах нужные размеры. А ведь могу заказывать, чтобы сразу на меня шили.
Марина косится в сторону столика с пирожными.
— Ты смотри, не налегай особо. Повара тут отменные. Смотри, в ширину раздаваться начнёшь — совсем невесело будет.
Хейс через плечо смотрит на себя в зеркало. Как кажется Марине, обеспокоенность размерами нижней части спины присутствует.
— Переживу как-нибудь. Не Мировая война. Из родни никто в ширину не раздался, значит, и мне особо ничего не грозит. А за пару дней здесь отъестся я ней успею. Да и выверено тут всё наверняка, чтобы есть и не толстеть особо. Это в школе себя считавшие толстухами в голодные обмороки бывало падали, пока следить не начали. А то помню одну — считала себя жутко жирной, притом весела ровно на килограмм больше твоей сестры. Притом ещё и выше её была. Вот та серьёзнее всех голодовкой себя довела. Даже в столицу её возили. Но мозги вправили. После твоей сестры на Выпускном с Яроортом танцевала.
— Я, знаешь ли, не смотрела, — цедит сквозь зубы Марина. Ей потом на стрельбище сапёры соорудили и подорвали заряд такого же типа и веса, что она тогда ставила. С расчётами не ошиблась. Вовремя тогда Димка влез. Трагедия могла случиться.
— Ах да, забыла. Это же я тогда уплясалась. Долго ноги гудели. Ты потом полдня сонная ходила. Я вот и подумала, бал смотрела. Так и не знаю, почему никто тебя не позвал, многие сначала собирались. Даже Яроорт хотел, но сама же понимаешь, Софи...
— Ты сама и ответила. Соньки всякие нашлись, а я колючая слишком. Да и умная ещё. Вот и звали тех, кто попроще.
— Ты и правда, излишне сложная. Это...
— Констатация факта, а не оскорбление.
— Почему ты дослушать не можешь? Я всего лишь хотела сказать...
— Это первое. Угадала?
— Теперь да.
— А второе?
— Забыла уже. У меня тоже иногда бывают вспышки девичьей памяти.
— Удивляюсь, как это вы приличную часть жизни в таком сладком сиропе плавая, сами умудрились не засахариться?
— Тоже заметила, насколько здесь приторно всё. Реакция на излишнюю сладость — чаще всего кислота и горечь.
Хейс усмехается.
— Нашу общую любимицу Ленн за глаза звали ещё и 'уксусной принцессой'.
Марина часто-часто моргает.
— С чего это? Насколько я знаю, из её родни никто отношения к производству уксуса не имеет.
— Марин, твои шуточки на меня никогда не действовали.
— Всё-таки, как тебе здесь. Ты вроде как у меня дома в гостях. Как-то непосредственно у меня никто ещё не бвал.
— Ты тут жила?
Марина вздыхает.
— Именно жила. Не числилась, как в Загородном.
— Сама понимаешь, всё хорошее, что можно про дворец сказать, к этому месту относится. Особенно вот те пирожные вкусные. Никогда таких не пробовала.
— Это ты ещё у Эриды не бывала, — на секунду оживляется Марина и сразу же сникает, — Не о пирожных речь. О доме, которого, фактически у меня нет. Мест пребываний зато куча.
— Так и у меня похоже. Где родилась — чтобы жить я туда не вернусь никогда. А здесь — сама всё знаешь. Будущее же скрыто за туманом войны.
— Ты тоже этот термин знаешь.
— Нужен ли тебе, дом этот? Нынешнее время поощряет появление вольных птиц, кто не сидят подолгу на одном месте.
— Даже Чёрные Еггты любили свой Замок ведьм. Человеку нужно место, куда можно вернуться. Причём оно совсем не обязательно совпадает с местом рождения.
— Ты же тоже в Замке Ведьм родилась.
— Так считается. Часть помещений там действительно, институт акушерства занимает. Хотя на деле, в самом Замке сейчас сложно родиться. В самом Замке только администрация сидит, часть классов и складские помещения. Роженицы в корпусах неподалёку помещаются.
Еггтовских времён что-то только в двух больших башнях осталось. Там только по праздникам бывали. И то давно.
— То есть, для тебя Замок просто исторический объект. Не дом Еггтов.
— Так там постоянно уже давно никто не живёт! Какой это дом!
— А каким ты сама его видишь?
— А ты?
— Я-то из тех, кому он не особенно нужен. Где угодно жить смогу. В детстве мечтала побывать в тех странах, про которые читала. Потом сюда, — смеётся, — ну ты поняла куда, уехала. Отучусь — опять уеду, и я даже примерно знаю, куда.
В общем-то, вся страна — мой дом. Я не забыла как до 'сордаровки' добиралась.
— Как мне кажется, тебе тогда просто невероятно повезло, что не на какие нежелательные элементы не напоролась.
— Возможно, — пожимает плечами Хейс, — но произошло то, что произошло. Из этого и надо исходить.
— Тоже вот думаю на трансконтинентальном через всю страну проехать. Как следует всё рассмотреть.
— Ты же ездила уже.
— Это не то. Сама же понимаешь. На бронепоезде чуть ли не с полком охраны.
— Понимаю. Сейчас военных девушек всё больше и больше. Кто бы другой — могла и затеряться. Но не ты.
— Сама знаю, что идея дурацкая.
Переходов и залов во дворце куда больше, чем следовало. Ладно, хоть пять дней в десятку три пятых дворца открыта для посещений, причём до окончания войны — бесплатно. Да и до того билет совсем немного стоил.
Кое-где Марина годами не бывала, вот сейчас и взбрело прогуляться. Воспоминания детства освежить, заодно, и проверить, много ли на самом деле эвакуировано. Помнит же, для Императора сохранение культурных ценностей где-то в самом конце списка необходимых дел.
Очередная лестница. Наверх глянула.
Чуть не дёрнулась. Портрет Кэретты.
И простой, и парадный одновременно.
Главный экспонат какой-то выставки. Ежегодной Академии или на соискание Императорской премии — из головы вылетело. Раз картина здесь — значит, что-то за него было получено.
Даже Сонька его ни разу не обругала.
Портрет исполнен в современной манере. Времена не те, чтобы богатством хвастаться. Женщина в брюках сидит поперек стула. Чуть устало и слегка насмешливо смотрит на зрителя. Обстановка почти отсутствует, видно только, стул золочёный и стена за спиной тканью затянута. Дверь тоже самая обыкновенная.
Так одеться почти каждая может, не зная, решишь изображённая — не выше министерской чиновницы младших рангов, неплохо следящая за собой, способная ещё слегка подурачиться, усевшись в кресло в одном из приёмных залов.
Вот только, вряд ли кому в стране неизвестно это лицо. Да и отделка зала памятна многим, следящим за официальной хроникой. Другое дело, фотографии обычно с других ракурсов делает. Но кресла эти в кадр иногда попадают.
Изображённая женщина до недавних времён на эти снимки попадала куда чаще мебели. Вот только сейчас угодил портрет в закрытую для посещений часть дворца.
Хотя растиражировать картину успели.
Вот только подобное лицо у матери Марина когда-то мечтала увидеть вживую. Что же, художник не только моден, но и талантлив. В данном случае — к сожалению. Не виденное в жизни, но запечатлённое на полотне, ничего, кроме очередного приступа бессильной злобы не вызывает.
