Человек с ножом замахнулся для удара. Жюскин испуганно пискнул, снова взглянув на девушку — умоляюще и требовательно одновременно, но она снова проигнорировала это, молча уставившись в плечо Аргонса. Ее яркие зеленые глаза смотрели отсутствующе и не выражали ничего, вместе с тем казалось, что они могут проникнуть кому угодно в самую душу.
Нож взлетел.
Лезвие сверкнуло в сером дневном свете.
«Это конец», — сокрушенно и беспомощно подумал Жюскин, примерно представляя свою дальнейшую судьбу. Лишиться руки — это еще полбеды, боль будет сильной, но не смертельной, но дальше… цепь событий разовьется крайне неблагоприятно. И ведь она — должна это сознавать. Хотелось закричать на нее, рвануться к ней, умолять, взывать к здравомыслию, но тем самым он только приблизит кончину своей давней подруги. А ведь она и так уже столько пережила…
— Ну, хватит, — вдруг прозвучал невозмутимый, с едва заметной улыбкой голос. Нежный, но одновременно требовательный, неспособный испугаться даже самого отъявленного негодяя, даже когда испугаться было бы разумно.
Клинок замер на полпути к цели.
Рыжеволосая девушка с понимающей усмешкой посмотрела своими зелеными глазами на огромного мужчину рядом с собой и передернула плечами.
— Хватит его запугивать, Ари, м снисходительно произнесла она, и взгляд Аргонса вдруг показался со стороны слегка потерянным. — Ты прекрасно знаешь, что он все выплатил. Бумаги ты от злости сжигал при мне. Энсельм и Леммо могут это подтвердить. Так ведь, мальчики.
Двое грузных мужчин, удерживающих Жюскина, чуть ослабили хватку и тупо уставились на девушку, отозвавшись одновременными кивками. Она, в свою очередь, посмотрела на провинившегося юношу, предупреждающе прищурившись.
— Так ведь я и говорю, — расплылся в невинной улыбке Жюскин. — Какой же я вор? Я все вернул, Ари… я ведь…
— Припоминаю что-то такое, — неуверенно пробасил Аргонс, ища у своих людей поддержки.
Девушка посмотрела на него более сосредоточенно.
— Ну ведь костер был… неделю назад, помнишь? Энсельм, Леммо, помните?
— Было такое, — передернув плечами, согласился Энсельм, опуская нож.
— Почему же нет записи в книге расходов? — прищурился Аргонс, глядя на рыжеволосую девушку угрожающе.
— А ты еще чаще ходи к Лили из дома мадам Дейдри, а потом спрашивай меня, куда делись твои деньги, — поморщилась она. — Я не мастер считать твои средства, Ари. Я здесь, потому что ты веришь в мое чутье на людей. И я говорю тебе: этот юноша еще пригодится. Так что запугал и будет. Хватит.
Аргонс лениво махнул рукой и кивнул.
— Уберите его с глаз моих, — почти брезгливо бросил он.
— Я его провожу, — вызвалась девушка, мгновенно поднимаясь со стула. Поравнявшись с Жюскином, она бросила на него обжигающий взгляд через плечо. — Идем.
Жюскин окончательно освободился из хватки Энсельма и Леммо, картинно отряхнул помятый, видавший виды кафтан и театрально поклонился.
— Приятно иметь дело с вами, господа.
— Скройся, — буркнул Аргонс в ответ.
Жюскина не нужно было просить дважды. Почти галопом он проследовал за своей рыжеволосой проводницей из лучшей таверны в городе, открытой для посетителей исключительно в ночные часы. Девушка вышла на улицу, завернула за угол дома и устало оперлась дрожащей рукой на каменную стену. Дыхание ее участилось, и через несколько секунд ее заставил согнуться мучительный приступ тошноты. Жюскин сочувственно поморщился, глядя на подругу и отвел взгляд, дожидаясь, пока она придет в себя: по опыту он знал, что сейчас ее лучше не трогать. После того, что она проделала с Аргонсом и его громилами — еще легко, можно сказать, отделалась. Поначалу девушку выворачивало наизнанку несколько раз к ряду за такие трюки.
— Прости, — виновато произнес Жюскин примерно через две минуты, когда цвет лица его провожатой начал постепенно приходить в норму.
— Идиот! — прошипела девушка, решительной походкой приближаясь к другу и сжимая кулаки. Казалось, ей страшно хотелось заплакать от обиды — глаза блестели от непролитых слез — а кулаки чесались отвесить веснушчатому юнцу звонкую оплеуху, однако Цая Дзеро никогда даже муху не прихлопнула бы. Пусть она без труда смогла найти себе место в компании самых жестоких людей в Дарне, сама она была совершенно неспособна эту жестокость проявить. — Ты вообще понимаешь, что делаешь?!
— Клянусь, сестренка, это в последний раз! — побожился Жюскин, хотя оба они понимали, что обещание это исполнено не будет.
— Не называй меня сестренкой. Раздражает. Никогда бы не пожелала себе такого братца! Уж лучше никакой семьи, чем такие родственники! — с жаром бросила она, заставив молодого человека сокрушенно потупиться. Обиды слова девушки не принесли, они несли в себе совсем другой укор.
— В этот раз должно было получиться! Я же чувствовал, что победа у меня буквально в руках. Крипп в последние секунды сыграл со мной злую шутку, и…
— Хватит. Ходить. К Аргонсу, Гусь! — выкрикнула Цая, сверкнув на давнего приятеля своими зелеными глазами, в которых до сих пор стояла обида. — Я не могу вечно тебя выгораживать! Я ни за что бы не стала, если бы это не несло угрозы для всех нас. Так бы, может, и стоило тебя проучить, хоть выучил бы, наконец, урок, что глупо рискуешь. Но ты хоть понимаешь, что было бы, если бы Аргонс тебя проучил? Если бы тебе действительно отрезали руку?
— Было бы… неприятно, — глуповато улыбнулся Жюскин.
— Неприятно, — скривившись, передразнила Цая. — Это погубило бы нас всех, идиот! Когда-нибудь Ари может догадаться, что я покрываю тебя. Он уже понимает, что у него что-то в счетах не сходится. И много, наверное, не сходится, Гусь, учитывая твои одиозные проигрыши! Ты не игрок! По крайней мере, не везучий игрок, и хватит уже пытаться быть им! Если когда-нибудь меня не окажется рядом, когда Энсельм или Леммо решат разбить тебе нос, и хоть капля твоей крови тебя выдаст, это станет концом для нас всех, потому что мы оба знаем, что, когда тебя сдадут Культу, ты под пытками сломаешься и выдашь всех, кого знаешь, а нас много здесь! Неужели ты не понимаешь?
— Я понимаю, — Жюскин примирительно приподнял руки. — Я буду осторожнее, обещаю. Спасибо, что выручила.
— Опять выручила. Не думай, что мне это хоть немного нравится!
— Ох, вот не надо, — протянул Жюскин, закатывая глаза и складывая руки на груди. — Ты именно здесь научилась прорываться сквозь красное, именно здесь отточила свое мастерство. Я еще не видел… — он понизил голос до полушепота, — данталли, который бы так мастерски прорывался сквозь красное и так виртуозно играл бы с чужим сознанием. Никто из нас этого не может, только ты.
— Опять игра, — фыркнула Цая, тоже сложив руки на груди, начисто проигнорировав последнее замечание. — Это не игрушки, додумайся ты уже до этого, наконец!
— Ты прекрасно меня поняла, — отмахнулся Жюскин. — И, если уж на то пошло, то ты тоже рискуешь. Мы все рискуем. Тем, что нашли друг друга, тем, что осели в Дарне. А разве Даниэль не рискует? Вот он-то, по-моему, больше всех!
— Даниэль осторожен, — отвела взгляд девушка.
— Находиться в городском совете при нашем положении — это, конечно, осторожно.
— Он хоть пытается не особенно нарываться на неприятности! Он собрал нас, он помог нам и показал, что стоит держаться поближе друг к другу. Где бы мы были с тобой после Растии, если бы не он?!
Жюскин виновато потупился. Растия. Тогда Красный Культ вышел на их с Цаей семьи. Родители успели отослать детей прочь, узнав о прибытии жрецов, а сами планировали бежать в направлении Тайшира, но… не успели. Похоже, жрец Бенедикт Колер со своей передвижной группой слишком хорошо знал свое дело и умел выслеживать данталли. После долгих странствий Жюскин и Цая добрались до Анкорды и остановились в Дарне. Там-то работу девушки, с помощью нитей мастерски проникнувшей в сознание трактирщика и заставив накормить ее и друга бесплатно, приметил Даниэль Милс. Он объяснил двум новичкам, что в Дарне сейчас находится своеобразный клан данталли, которые стараются держаться вместе и выручать друг друга при случае. Поразительным было, что после нарушения Вальсбургской Конвенции кукольником по имени Мальстен Ормонт во время войны и громкого скандала с Рерихом VII, повлекшего за собой знаменитые Сто Костров, эти данталли решились осесть именно в Анкорде, где Красный Культ работает особенно рьяно. Даниэль Милс объяснил свой выбор тем, что безопаснее всего прятаться под самым носом у врага, и в этой тактике было свое разумное зерно. Сам Даниэль сумел спрятаться ближе всего к врагу — он несколько лет назад выбил себе место в городском совете Дарна, и здесь вел работу по поиску данталли и по осуществлению поддержки их связи друг с другом. На сегодняшний день вместе с Цаей и Жюскином в Дарне скрывалось тринадцать демонов-кукольников.
— Ты права, — ответ пришел лишь после долгой паузы. — Во всем права.
— Мне нужно не то, чтобы ты это признал, — устало вздохнула Цая, привалившись к стене, — мне нужно, чтобы ты исполнил свое обещание и был осторожнее. Обещай, что больше не нагрянешь ночью к Аргонсу играть.
— Обещаю.
Оставалось только выдохнуть и понадеяться, что упрямый Жюскин не врет.
* * *
Аргонс всегда давал своей подручной какие-то мелкие поручения. Цая была уверена, что он гоняет ее по раздражающей мелкой работе, потому что толком не может понять, зачем вообще держит эту девушку у себя на службе. Сама Цая тоже толком не понимала, что там делает. Да и, говоря по чести, она понятия не имела, чем может зарабатывать себе на жизнь. В Растии, на своей родине, она большую часть свободного от рутинных домашних дел времени проводила на лугу, где могла полностью погрузиться в свои мысли и уединиться с природой. Иногда ей казалось, что она могла бы слагать самые проникновенные стихи о красотах мира, природы и жизни в целом… но потом о безмятежной жизни пришлось забыть, когда группа Колера получила наводку на ее семью.
Цая поморщилась, постаравшись не позволить воспоминаниям завладеть ею. Перехватив поудобнее корзину с яблоками, казавшуюся непомерно тяжелой, она ускорила шаг и мысленно поторопила течение дня: вскоре Аргонс отпустит ее в отведенную ей небольшую хижину, где она сможет остаться наедине с собой.
— Цая, — послышалось из-за угла ближайшего дома.
Она вздрогнула, едва не выронив корзину. Одно яблоко качнулось и упало на землю, подкатившись аккурат к ногам того, кому принадлежал оклик. Точнее сказать, полушепот.
— Даниэль, — выдохнула Цая и подоспела к другу. Тот уверенным движением взял корзину из ее рук, поставил на землю и заключил девушку в крепкие объятия. — Рада тебя видеть. Почему так тихо окликнул? Что-то случилось?
— Случилось, — нахмурился он и некоторое время явно собирался с силами, чтобы озвучить ей новости. — Мы должны уходить из Дарна. Все. Разом. Сегодня.
Цая испуганно округлила глаза, уже понимая, к чему клонит Даниэль. Если всем нужно как можно скорее бежать из города, это могло значить только одно: кого-то разоблачили. И теперь предстояло задать вопрос, ответ на который в любом случае будет страшным.
— Кого? — глаза девушки заблестели от слез. — Кого, Даниэль, кого взяли?
Ответ она прочла в его глазах, но все равно отказывалась признавать его, пока не услышит. Даниэль это понимал, поэтому счел своим долгом сказать.
— Жюскина. Аргонс обратился в Культ сегодня, расспросив нескольких своих завсегдатаев. Они разделили его подозрения, и Жюскина схватили местные жрецы. На тебя пока никто не думает, наше счастье, что Аргонс к тебе привязан, да и твои способности к манипуляции сознанием, несмотря на красное, сильно его сбивают с толку. Но в городе очень опасно, уходить надо как можно скорее.
Едва заслышав имя друга, Цая уже не внимала остальным словам Даниэля. Жюскин. Жюскин попался. Беспечный, безвредный, упрямый Жюскин, который всю свою жизнь воспринимал как игру. Он никогда и никому не делал зла…
— Боги… — выдохнула Цая, и из ее больших выразительных зеленых глаз заструились слезы. Спина согнулась в бессильном рыдании, нежные тонкие руки закрыли лицо. — Боги, нет!
— Это не все, — голос Даниэля тоже был полон боли, досады и сочувствия, однако ему хватало сил сохранять хладнокровие и ясный ум. — В городском совете обсуждали то, что в Дарн прибыл Бенедикт Колер. Он явился в отделение вчера к вечеру и сделал запрос на сведения о последних пойманных данталли. Местные жрецы сработали очень оперативно, когда Колер со своими подручными прибыл к ним, сама знаешь, они на все готовы, чтобы услужить этому зверю.
— Колер… — дрожащим голосом выдохнула Цая. О его деятельности она знала не понаслышке.
— Он сказал, что забирает Жюскина с собой. Я видел процесс передачи на площади, Цая. Они набросили на Жюскина красную накидку, и он....
— Он потерял зрение, — прошептала девушка, понимая, какие последствия несет то, что данталли надевает красное. Они с группой уже пытались маскироваться в городе так — любой из них моментально слеп, стоило красной ткани оказаться на их теле.
— Да.
— Куда они его увезут?
— Никто Колера не расспрашивал, сама понимаешь, — сокрушенно произнес Даниэль, опустив голову. — Теперь мы ничем не можем помочь Жюскину.
— Я могла бы попытаться… я могу убедить, даже несмотря на красное… я ведь могу…
— Слишком рискованно. Да и Жюскина уже проверили: ему пустили кровь. Прилюдно. Ты не сможешь взять под контроль всех в городе и изменить сознание всех. Ты не выдержишь расплаты и ускользнешь. Так нельзя.
Цая беспомощно задрожала.
— Боги! — отчаянно воскликнула она, уткнувшись в плечо Даниэля и разрыдавшись еще сильнее. — Боги, я ведь ему говорила! Я ведь предостерегала, я старалась!
— Я знаю, Цая, знаю, — вздохнул он, нежно поглаживая ее по густым волнистым волосам. — Ты сделала все, что могла.
— Он всегда был такой беспечный! Упрямый! Такой… дурак! За это в Растии его Гусем прозвали… Боги, почему же?.. За что же?.. Он же никому не хотел… он ничего не сделал!
Даниэль запрокинул голову и прикрыл глаза. Видеть, как Цая плачет, было невыносимо. Много раз после встречи с ней он жалел, что этот нежный, ранимый цветок родился не человеком, а данталли. Такая тяжелая судьба не должна была достаться созданию с такой чувствительной душой. И хотя Цая в каком-то смысле была очень сильна и вынослива, многое ранило ее в самое сердце, и уберечь ее от этого, к сожалению, не представлялось никакой возможности.
