На веселой полянке у крохотного озерца, питаемого подземными источниками, мы сделали привал, расположившись на свеже сломанном стволе березы (последствия пронесшейся над Ге-эрын бури видны были и здесь). Не разводя костра, быстро перекусили и немного повалялись в траве. Сквозь дымку облаков прорвалось солнце; сразу стало теплее, мы повеселели. Со побежала вдоль берега и скрылась в кустах. Когда мама подала знак, что нам следует отправляться дальше, я с трудом заставил себя оторваться от мягкой земли: легкая сытость и тепло разморили, меня потянуло в сон. И вот снова за плечами болтается уже изрядно полегчавшая корзина, подмокшие где-то чи трут пятки. Мы идем по берегу, перешагивая через нетолстые стволы поломанных деревьев.
Быстро обошли озеро и залезли в тот самый кустарник, где ранее скрылась Со. Продравшись сквозь цепкие колючие ветви, мы оказались на ровной площадке, усыпанной серой пожухлой листвой.
— Ох, ты! — воскликнула мама и остановилась, уставившись под ноги.
Мы с Ойты поспешили к ней и увидели выступавшие из земли камни обкладки очага: они уже покрылись лишайником, а яма, меж ними, заросла травой.
— Стойбище тут когда-то было, — задумчиво проговорила старуха, потрогав ногой один из камней. — Должно быть, охотники давно — давно останавливались.
Мы все притихли и молча смотрели на старый очаг, давно не знавший огня и, должно быть, позабывший о своем предназначении. Было как-то грустно. Я подумал, что такая же судьба ждет и наше разоренное стойбище, если враги покинули его. Когда-нибудь, кто-то, придя на наше озеро, увидит такие же вот каменные кладки, да полуистлевшие жерди, разбросанные по земле, и будет думать, что же за люди здесь раньше жили. Я смотрел под ноги и чувствовал, как жгучая боль рождается где-то в груди и, поднимаясь, сжимает горло.
Но вид этой старой стоянки наших сородичей, будил в душе еще и какое-то сладкое томление, напоминая о том, что мы находимся на своей земле, где из поколения в поколения жили наши предки. Дикие, необжитые места остались позади, мы возвращались к людям. Пусть мы не встретим Сау-кья, уйдем в далекое Бодойрын к Ге-ч"о, но мы все же будем среди людей близких нам по крови, а быть может, найдем там и кого из своих... И этот давнишний очаг являлся как бы тем знаком свыше, говорившим о том, что мы, хотя и заброшенные волею духов или Ге-тхе в безлюдные просторы, были все же не одиноки: где-то за далекими горами все еще жили наши соплеменники. "Мы — Тхе-Вей! Мы найдем своих, обязательно найдем", — шептал я, когда мы оставили стоянку у озера и направились дальше.
Откуда-то появилась Со и снова побежала рядом, тыкаясь носом в заросли и под затянутые травой колдобины. Шли долго; Ойты замедлила шаг, дыхание её стало сбиваться. Мы с мамой начали уговаривать её остановиться и отдохнуть, но старуха лишь сердито фыркала и недовольно трясла лохматой головой. Мы продолжали идти. Был, наверное, полдень (серые полупрозрачные тучи вновь заволокли небо и закрыли намечавшиеся было просветы, сокрыв Небесный Огонь), когда она внезапно остановилась перед крутым спуском во влажную низину, где глаза упирались в непроглядную темень густого ельника.
— Ну вот, — протянула старуха, многозначительно воздев ладонь с растопыренными пальцами к небу, — вот мы и дошли. Тропа там — внизу.
Мы с мамой встали подле неё и заглянули вниз. Кроме колючей зеленой стены ничего видно не было. Видя наше волнение, Ойты запустила палец в рот, пососала ноготь и спокойно добавила:
— Она там, за деревьями.
— Надо посмотреть что там и как, — сказала в раздумье мама, стягивая с плеч корзину. — Вы постойте здесь, а я быстренько спущусь и разведаю.
Ойты кивнула, соглашаясь. Я тоже снял корзину, горя желанием присоединиться к маме, но она погрозила мне и велела оставаться с бабушкой; затем, зажав в обеих руках короткое копье, она перемахнула через гнилое бревно и быстро скрылась среди старых серых стволов. Я уселся на землю и насупил брови: отказ мамы взять меня с собой, сильно огорчил и уязвил мое самолюбие, так как со мной обошлись как с малым ребенком, а ведь я считал себя уже взрослым и вполне годным для такого дела. Ойты пыталась удержать Со, рвущуюся за мамой, но не смогла и разжала сомкнутые на шее собаки руки, испугавшись её грозного рычания и дрожания верхней губы, обнажавшей крепкие клыки. Со вильнула хвостом и устремилась вниз, нагонять ушедшую хозяйку.
Немного успокоившись и придя к выводу, что своим пыхтением я все равно ничего не добьюсь, я начал прислушиваться к звукам леса. Я волновался за маму и это чувство было куда как сильнее, чем мимолетная обида на её излишнюю, как мне показалось, резкость. Совсем близко от нас, тонко и пронзительно, свистел бурундук, то ли подзывая самочку, то ли радуясь безмятежному покою; с холма, что подымался по другую сторону низины, долетал раскатистый перестук — это дятел колотил клювом сухостоину; ветер донес далекое мычание барана, бросающего вызов противникам с какой-то вершины или утеса; ветерок шевелил голые ветки берез и хилых осин. И, все же, взгляд мои не мог проникнуть сквозь сизый полог леса дальше, чем на бросок копья — деревья стояли слишком часто. Оставалось ждать, сгорая от нетерпения и свербящей тревоги. Время тянулось медленно. Становилось невмоготу. Все мускулы моего худого тельца напряглись. "Ну, где же она?!" — готов был прокричать я, вцепившись в осклизлый ствол гнилушки: кончики пальцев натолкнулись на что-то мерзкое и я поспешно отдернул руки. Должно быть, какого-нибудь слизняка раздавил, хотя представлялось, что-то более гадкое.
— Сейчас вернется, — тихо пролепетала Ойты, успокаивающе улыбаясь. Потом поперхнулась и затряслась в булькающем кашле, который не смогла сдержать.
Я тревожно стрелял глазами, будто враги были где-то совсем рядом. Ойты присела и вжала красное лицо в колени, продолжая вздрагивать и давиться кашлем. Я пригнулся и спрятался за бревном, чтобы, в случае чего, злая стрела не угодила в меня.
— Вы что тут делаете? — услышали мы голос мамы.
Я высунул голову из-за бревна и увидел, что она уже подходит к нам. Со выскочила у меня из-за спины и стала лизать мои руки, приседая сразу на все четыре лапы.
— Вы так распугаете все зверье в округе, — весело добавила мама, упираясь руками в зеленый ствол, за которым я прятался. — Медведя, и того напугаете!
Заметив, что с Ойты творится что-то неладное, она замолчала. Старухе, наконец, удалось прочистить горло и она подняла влажные глаза на маму, сплюнула и шумно втянула воздух ртом.
— Тьфу... — фыркнула она, утирая слюну с губ и подбородка. — Позабыла, как дышать... вот и закашлялась, — с тяжким придохом, проскрипела она и захихикала.
— Пугаешь нас, бабушка, — мама воткнула копье в землю и присела на скользкий ствол. Ойты смущенно отвернулась, выкручивая пальцы. — А это не хворь? — лицо мамы вдруг напряглось.
Старуха махнула рукой.
— Глупости. Подавилась просто... Что там... на тропе?
— Мама пожала плечами.
— Ничего. Давно никто не ходил, кроме оленей да волков. Тихо. Враги, похоже, досюда еще не добрались.
Ойты оживилась.
— Вот и хорошо. Можно спокойно идти, аж до завтрашнего вечера — до тхе-ле далеко, — подхватила она, тряся руками. — Идемте прямо сейчас.
— Да, да, — отозвалась мама. — Но я все же на всякий случай пойду впереди, чтобы... — она запнулась, подбирая слова.
— Ага. Правильно. Надо так и сделать, чтоб не наткнуться на кого-нибудь, — закончила за неё старуха, поднимаясь.
Я тоже встал и схватил корзину. Мама уже подняла свою, взяла копье и глянула на нас.
— Ну что, пойдем? — бодро спросила она.
— Давай, — тряхнула сединой Ойты.
И мы начали спускаться в тенистую низину, упираясь ногами в неровный склон. Внизу, за елками, мы вышли на тропу — хорошо набитую черную полоску, прорезавшую бурую землю. "Мы снова идем к людям!" — возликовал я. Мама быстро ушла вперед и скрылась за поворотом тропы. Со побежала с нею.
Мы же с Ойты шли медленно: к моему неудовольствию, она не спешила, шаркала ногами и заглядывалась по сторонам. Наверное, устала. Но я все равно злился. Понимал, что это глупо и нехорошо, но злился. Мне хотелось быть возле мамы, вместе с нею обследовать тропу, перепрыгивая мелкие лужи, всматриваться в густую тень у дальнего изгиба тропы. А тут приходится усмирять свою прыть, следить за тем, чтобы старуха незаметно не отстала.
— Ох ты, а это что такое?! — услышал я оклик Ойты за спиной и развернулся к ней; старуха наклонилась и указывала на землю пальцем. — Сикохку, а ну-ка посмотри , — велела она, рассматривая что-то под ногами.
Я подошел нехотя. Опять какую-нибудь глупость придумала! Но, всмотревшись во вмятины на грязи, я удивился: похоже, тут прошел человек. И прошел совсем недавно. Возможно даже, и не один: вмятин много, только все какие-то заплывшие, не первой свежести. Я потрогал неглубокие рытвины ногтем.
— Подсохшие уже, — сказал я старухе.
— Надо же, — ответила Ойты. — Как это наша Кья-па просмотрела такое? Ну, ладно, пошли скорей. Догоним её и расскажем. Люди были здесь несколько дней тому назад.
Мы заторопились. Ойты пыхтела, но упорно шла след в след за мной, хотя я заметно прибавил шагу, позабыв о её летах и слабости. Но, вывернув из-за куста черемухи, я столкнулся со спешащей к нам навстречу мамой. От испуга я шарахнулся и наступил на ногу Ойты, которая вскрикнула и оттолкнула меня.
— Надо быть начеку, — заговорила мама. — Видели следы? Тут были люди. Мне кажется, что это не наши. Так что следует быть осторожней.
— Да, да, — промычала старуха, прыгая вокруг посоха на одной ноге; вторую она поджала и потирала рукой. — Следы мы видели, только подумали, что ты их не заметила. Ошиблись.
— Ага. Следы не свежие. Мне показалось что, по крайней мере, один из них очень уж большой. Человека с такой ногой среди наших мужчин точно нет, даже у По-на-ло следы гораздо меньше. Поэтому — то я и подумала, что это враги: эти страшные великаны. — Она утихла и со страхом посмотрела в темную чащу. — Я подумала, а вдруг они все еще где-то поблизости, может, охотятся. а может устроили засаду на тропе. Вот и вернулась, чтоб предупредить вас. Идите не спеша. Я побегу вперед.
— Правильно рассудила, — похвалила Ойты, становясь на обе ноги. — Пробегись, посмотри. Потом дождись нас. На ночлег лучше встать где-то в стороне от тропы, твои суждения могут оказаться правильными: враги могут быть где-то здесь.
— А где Со? — спросил я, заметив отсутствие собаки.
— Где-то там, впереди. Бурундуков гоняет, — ответила мама на мой вопрос и вновь обратилась к Ойты: — Ладно, я пойду дальше. А вы идите спокойно. Я вас дождусь где-нибудь.
Старуха кивнула. Мама развернулась и, задев плечом ветки черемухового куста, побежала по тропе. Ойты что-то промычала и дотронулась посохом до моей ноги.
— Пошли, Сикохку.
Я встрепенулся и тронулся с места.
— Не беги, — строго окликнула меня Ойты. — Слышал, что мать сказала? Потихоньку. У тебя ноги молодые, здорово несут. Но ты и обо мне должен помнить: я стара и быстро устаю. А если ты убежишь, то кто же будет меня охранять?
В её голосе я услышал усмешку и опять обозлился. Вот несносная старуха! Всё делает не так и говорит тоже. От досады я сгоряча наступил в лужу: во все стороны полетели грязные брызги.
— Ты что, медведь! Осторожней! Смотри под ноги.
Я сжал кулаки, пытаясь успокоиться. "Какая же она!"
Прошли мы совсем немного. У поворота заметили маму, присевшую у группы молоденьких елей. Она заметила нас и жестом приказала замереть. Мы остановились. Около мамы находилась Со: она прижала хвост, а шерсть на её загривке встала дыбом. Ойты потянула меня в сторону и, стащив с тропы, увлекла в чащу, за прикрытие густого подлеска. Я пробовал, было, упираться, но Ойты намотала мои волосы себе на кулак и прошипела в самое ухо:
— Не дури, Сикохку! Там опасность!
В лесу она заставила меня опуститься на землю.
— Сиди тихо, — прошептала она, стараясь разглядеть что-нибудь в просветы между ветвями. Мама находилась совсем неподалеку, но мы не видели её, не видели, что происходит на тропе. Я пошевелился и зашуршал корзиной по кустам. Ойты шикнула на меня и для острастки погрозила кулаком. Я закусил губу: какая еще напасть обрушилась на наши головы? На кого рычит Со, против кого выставила мама свое копье?
— Эй, вы где? Выходите? — я узнал мамин голос и, чтобы Ойты не успела дотянуться до меня своими костлявыми пальцами, ломанулся через кусты к тропе. Зацепился ногой за корень и кубарем выкатился на тропу, угодив одной рукой в вязкую жижу. Я стал подниматься. Подбежала мама помогла мне.
— Что там? — спросила, выбираясь к нам старуха.
— Со унюхала, побежала дальше. Падалью пахнет. Может, дохлятина где лежит — медведь припрятал, — ответила мама. — Вот принюхайтесь, как раз подуло...
Я втянул носом и ощутил в воздухе крепкий дух мертвичины. Мама позвала Со и собака показалась на повороте тропы, помахивая хвостом. Если собака ведет себя так спокойно, значит, ничего страшного поблизости нет и нам ничего не угрожает. Мы пошли к ней. Со опять скрылась за елками. У поворота зловоние усилилось.
— Фу, как воняет! — заметила старуха, шедшая позади.
Мама отодвинула ветки и свернула влево. Я вприпрыжку нагнал её и мы оказались на неширокой поляне, заросшей высокой лесной травой, совсем пожелтевшей, из которой торчали серо-зеленые обломки стволов осин, сокрушенных ураганом. За поляной долина опять начинала круто подниматься, и сквозь расступившиеся деревья открывался вид на подернутые дымкой холмы, за которыми, где-то далеко, скрывалось наше тхе-ле. Мохнатые ели отступали от тропы и прикрывались порослью молодой ольхи, еще сохранившей мелкие клочья своего роскошного осеннего наряда. Там, где тропа подходила к крутому скату, высился могучий кедр, дуплистый серый ствол которого кверху начинал расстраиваться и ветвиться множеством отростков на месте старого слома; от этого дерево казалось корявым обрубком, прикрытым сверху мощной пушистой шапкой. Под развилкой виднелся прорубленный в коре лик, совсем свежий, даже смола до сих пор сочилась из косых щелей, изображающих глаза и рот: этот лик сработанный очень грубо был вырублен не нашими охотниками; мы сразу поняли — его оставили на старом кедре совсем другие люди. Он отличался какой-то неумелой простотой и совсем не походил на те, что делал в своих стойбищах наш народ: это были просто зарубки, имевшие лишь отдаленное сходство с лицом.
Но не само дерево и лик, высеченный на нем, привлекли наше внимание. Здесь находилось нечто другое, что сразу бросилось нам в глаза и от чего у нас едва не подкосились ноги. К бугристому стволу под мертвенным суровым ликом, были туго прикручены веревками три человеческих тела, полуистлевших от времени и изрядно потрепанных хищными зверями и птицами. Нас отделяло от страшного дерева расстояние в два десятка шагов и запах, исходящий от тел, был просто невыносимым. Я вдруг согнулся пополам и меня вырвало. За спиной заохала старуха. Мама, не отрывая глаз от жуткого дерева, сняла с плеч корзину и, бросив её на землю, пошла к нему. Я вытер рот тыльной стороной и распрямился, все еще чувствуя странное головокружение. Ойты коснулась моего плеча и чуть отодвинула меня в сторону, сама же последовала за мамой, глазея на покойников. Я остался на месте, боясь пошевелиться: так и стоял, склонившись вперед, ожидая нового приступа тошноты.
