Джер опустил руки и отпустил Силу, собранную им для удара.
— Ну что, сестренка, — обратился он к Гончей, — поживешь со мной?
Та резко кивнула головой, и настороженно зыркнула по сторонам.
— Но... — начала Гилла, — ... это же...
— Демон? — улыбнулся я.
— Да.
Девочка с недоумением смотрела то на меня, то на гончую, высовывающуюся из-за Привратника, то на самого Джера.
— Позвольте, я расскажу вам кое-что из древней истории, — произнес я, опускаясь на траву, благо, пятачок, на котором мы стояли — не носил следов общения разбойничков с Гончей Смерти. — Присаживайтесь.
Там же. Джер Привратник.
Мы сели. На инквизитора я все еще поглядывал настороженно, благо, что Гончая тоже не слишком ему доверяла, и пряталась от него за мной. Впрочем, остальные из нашей учебной группы не менее настороженно смотрели на нее. И на меня. Но разве я мог допустить убийство девчонки? Пусть даже она — страшная Гончая? Да, тогда, на площади Сайленты я сам швырялся в нее боевыми проклятьями... Но тогда она была врагом. А убить того, кто не может сопротивляться твоему приказу... Это — подло!
Между тем, инструктор уже начал рассказ.
— Было это в те времена, когда Повелитель Ничего явился в этот мир, и Вестники Столпов Света сражались с ним на земле, на море и в небесах. Сражались, и проигрывали. Семнадцатый Вестник, Вестник свободной воли, ушел на разведку в цитадель, где окопались Повелитель Ничего и его прислужники...
— В Замок? — ахнула Гилла.
— Нет, — покачал головой инквизитор. — Замок тогда еще не был построен. В другую цитадель Зла, противостоящую Свету. Она была разрушена в ходе той войны, но корни зла так и остались в земле.
Я улыбнулся, вспоминая рассказ отца Кайринта о том, что именно располагалось на месте знаменитого ныне на весь мир Замка Семи глаз.
— Тогда никто еще не знал, что Вестник свободной воли не вернется уже из своего похода, а Восемнадцатый Вестник отступится и предаст собратьев. Люди и Вестники насмерть противостояли Повелителю Ничего. В огне страшной битвы сгорали миллионы жизней...
— Миллионы?! — охнул кто-то из моих соучеников.
— Миллионы, — подтвердил отец Прамен. — В то время людей было гораздо больше. И все население нынешней Империи вполне могло бы поместиться в двух-трех городах той эпохи. Мы потеряли многое. Очень многое. А тогда... в некоторых записях говориться, что не только реки, но даже океаны покраснели от пролитой крови. Конечно, скорее всего, это обычно поэтическое преувеличение... Однако, Миуки, собравшая и записавшая откровения Великого Учителя Кагери, из несохранившейся, но разошедшейся в виде цитат работы которой мы в основном и знаем о тех временах, вроде бы не была склонна к такого рода поэзии... так что — кто знает?
Некоторое время мы сидели молча, ошеломленные величием той давней трагедии. И только Гончей было все равно. Она просто молчала потому, что не желала говорить.
— Так вот... — вернулся к своему повествованию отец Прамен. — В той яростной битве Вестники, и Круг Света, возглавляемый Киреном, нанес Повелителю Ничего страшный удар. Но Владыка Зла сумел отразить его, и чудовищная мощь, которая должна была избыть само существование зла в этом мире, обрушилась на простых смертных. Люди не просто погибли. Их тела были полностью разрушены, обратившись в Свет, а души, напротив, лишились того слепящего света, что защищает нас от ужасов мира. Попавшие под этот удар не смогли даже уйти в царство мертвых, чтобы получить там покой смерти. Они оглянулись вокруг, и увидели друг друга. Люди увидели друг друга такими, какие мы есть, без флера вежливости, этикета или же приличий. Увидели... и возненавидели. В страшной ярости брат кинулся на брата, отец — на сына. Матери душили своих детей, а те бросали матерей в огонь...
— Но как же...? — удивилась Гилла. — Если люди лишились тел, то как они могли "душить"?
Инквизитор пожал плечами.
— Не знаю. Может быть, это неверный пересказ. Ведь записи Миури с тех пор переписывали, переводили и пересказывали множество раз. Кто знает, какие ошибки накопились за это время? А может быть, Учитель Кагери пытался понятными человеческими словами описать нечто, что не вписывается в круг человеческих понятий... Или же — было и то и другое... Мне продолжать, или мы отправимся обратно в замок, и я дам вам сохранившиеся тексты, чтобы вы как следует помедитировали над сокровенным смыслом дошедших до нас слов?
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал я. — Мне нужно знать, чего ожидать от... сестренки.
— Так вот... Души, лишенные не только тел, но и какой бы то ни было другой защиты от внешнего мира, воя от неизбывной боли, сошлись в бою тем более бессмысленном, что уничтожить противника было не в их силах. Битва, в которой не просили и не давали пощады, в которой каждый дрался за себя и нападал на всех, кого только видел, длилась вечность... — тут инквизитор снова улыбнулся, и пояснил: — ...и не просите меня объяснить, что это значит: не знаю. Под конец этой бессмысленной схватки ее участники, переплавившие в ненависть даже собственные чувства и память, утратили все. Абсолютно все. Вот такими: без памяти, без смысла, без надежды, их и застал победивший Повелитель Ничего. Сидя на своем троне в только что построенном Замке, оглядел он получившееся море душ, зачерпнул из него, и бросил в мир первых Гончих. Теперь собственные волю и желания им заменили воля и власть Повелителя. Впрочем, иногда, как будто развлекаясь, он отпускает одну или несколько Гончих, позволяя смертным призывать их, и тогда их разум, чистый, как нетронутый лист бумаги, становился основой, на которой выводили свои знаки те, кто смог призвать Гончую... Правда, говорят, что в некоторых из призванных Гончих со временем просыпается и собственная память, и тогда они рассказывают о невиданных чудесах и сокровищах додревней эпохи... Кое-кто их даже находил.
Я внимательно посмотрел на сестренку. Она только покачала головой.
— Я ничего не помню, Призыватель-доно...
Таковы были ее первые слова в этом мире.
Каменная Роза (Главная резиденция Дома Шиповника). Скайла Оракул.
Не мерцали во тьме линии умопомрачающе сложного графического построения. Не звучали Тяжкие слова давно забытых смертными языков. Но ритуал уже начался. Я опустилась в позу сэйдза*. Для непосвященного или же начинающего Оракула такая посадка является как бы не вариантом пытки, особенно, если сидеть в ожидании видений приходится долго. Но я уже привыкла к этому, и могу просидеть так долго, разгоняя кровь и разминая мышцы Силой, разумеется, если не погружена в глубокий транс. Но тогда уже неудобства тела и вовсе не воспринимаются.
/*Прим. автора: Сэйдза ("правильное сидение", яп.) — поза сидения на коленях ("по-японски"). Является традиционным японским способом сидения на полу (иногда с использованием подушек). Помимо чисто утилитарного значения поза сэйдза имеет зачастую и церемониальный смысл, во многом зависящий от общественного положения, возраста и пола сидящего.*/
Гайрэ, которая, как и почти всегда, помогала мне с ритуалом, налила темную жидкость в грубую глиняную чашу. Я подняла этот ритуальный предмет, и отхлебнула один глоток. В отличие т позы сэйдза, ко вкусу этой гадости привыкнуть было невозможно: он каждый раз был разный... но всегда — отвратительный. И никакая магия его не смягчала.
Сестренка молча устроилась на стуле в дальнем углу, чтобы не мешать трансу. Постепенно стены начали расплываться, и на их размытом фоне стала проступать иная картина.
* * *
На стене белого мрамора развернуто полотнище со взлетающим из пламени фениксом. На его фоне высокий мужчина с сияющей золотом шевелюрой смотрится не так монументально, как мог бы, но все равно внушительно. Рядом с ним юноша, очень на него похожий, но куда менее впечатляющий. Напротив них сидит серебряный маг в темных одеждах.
— Таким образом, надо признать, что удобный момент — упущен. Даже если сейчас Лентан погибнет, церковь объявит кого-нибудь из его уже оформившегося гарема — беременной, и выставит своего кандидата. Однако, я должен признать и то, что ошибался в оценке позиции Храма Виндикар. Усиление их активности в связи с балом, и несколько трупов явно их работы — говорят о том, что в настоящее время они на стороне юного Императора. Возможно, что они приняли бы активное участие в смене династии, прими мы предлагаемые мной меры. Тем не менее, я по-прежнему настаиваю на том, что анализ был правилен, и что лучшего момента для смены династии в ближайшее время не представится.
— Благодарю, советник, — кивнул головой старший из золотоволосых. — Ваше мнение, определенно, очень ценно и аргументированно. Тем не менее, мое решение останется неизменным: мы не станем предпринимать шагов, способных привести к смене династии. В настоящее время это представляется мне несвоевременным.
— Но Золотая династия — вырождается! — вскинулся советник. — Они теряют власть, и в настоящее время вопрос стоит только о том, кто именно эту власть подберет! И если этим "кем-то" не будет божественный Феникс, то им может стать кто-то другой!
Глава Дома Феникса (а старший из золотоволосых не мог быть ни кем иным), покачал головой.
— Потомки Рен Гри теряют власть с самой битвы на полях Темной крови. Они могут повырождаться и еще некоторое время. А вот о том, чтобы падающую власть не поднял никто, кроме нас, нам и следует позаботиться, господин советник. Так что, оставьте в покое юного Лентана, и внимательнее приглядитесь к зарождающемуся союзу Шиповника и Ландыша. Возможно, против этого нам и придется предпринимать активные меры, а не пытаться достать отражение звезды из колодца.
— Но это же — оборона! — возмутился советник. — Обороной войны не выиграть! Надо наступать, захватывать новые области, присоединять Дома...
— Советник, — холодным голосом прервал его Глава Дома, — хочу Вам напомнить: Ваше дело — не диктовать мне, что я должен делать, а советовать, как мне сделать то, что я хочу.
— Но интересы Дома... — убитым голосом начал советник, но был перебит.
— ...определяются его Главой. Более я Вас не задерживаю, — советник склонил голову, и поднялся. — А Ваш доклад по союзу Шиповника и Ландыша я жду не позднее, чем через два дня. Надеюсь на Вас, советник.
Советник вышел, а юноша обратился к старшему из золотоволосых:
— Отец, но почему...
— Почему я не бросился на Лентана, когда он был уязвим? Почему не попытался сам стать Императором?
— Да, — кивнул младший. — Я не понимаю...
— Каждый думающий человек, — задумчиво произнес глава Феникса, — старается думать не только на своем уровне, но и на уровень выше. Крестьянин думает не только о своей семье, но и о деревне. Солдат — о своем десятке. Капитан — не только о своей роте, но и о нуждах Дома... Впрочем, то же делает и советник Ольх. И делает совершенно правильно.
— Правильно? Но тогда я тем более не понимаю...
— Советник Ольх думает о Доме и его интересах, Мирад. Но мы — не советники и не капитаны Дома. Нам приходится думать не только о своем Доме, но и о других Домах. О тех, кто склонился под наше крыло, о союзниках... и даже о тех, кто никогда не склонит головы...
— О врагах? — вскинулся наследник Дома.
— И о врагах в том числе. О всей Империи. Об Империи, которую раздирает смута. И эта смута не идет никому на пользу. Ее давно пора прекращать. Но не ценой падения Дома Феникса, потому как это — наш Дом!
— Падения Дома? — охнул Наследник.
— Именно, — кивнул головой Глава. — Новые Потерянные годы нам не пережить, как не пережил прежних Дом Пихты.
— Но Ольх говорил, что история Потерянных лет — не более чем легенда. И что связь между свержением Императора и началом кошмара — не более чем спекуляция проимперских летописцев!
— Может быть, Ольх и прав, — улыбнулся Глава. — Может быть. Но я обращался к Оракулу Дома. И она сказала однозначно: гибель Лентана приведет к новым Потерянным годам.
— Хм... — задумался Наследник. — Крестьянин — о деревне, солдат — о десятке, десятник — об отряде, капитаны и советники — о Доме, ты — об Империи... А о чем задумывается Император?
— Не знаю, Мирад. Не знаю, — покачал головой Глава Дома. — И пока не буду знать — даже не подумаю принимать предложения Советников о выступлении против Империи. Но ведь, чтобы прекратить смуту и вражду Домов — не обязательно становиться Императором. Пусть Лентан, да хранит нас Его Свет, и дальше хранит Империю от зла Повелителя Ничего. А править — будем мы. Дом Феникса! Такое уже бывало... Бывало. И должно наступить вновь.
* * *
— Лукавит Феникс. Ой, лукавит! — подумала я, всплывая из видений.
Если бы он действительно твердо решил не атаковать Золотую Династию — ему незачем было бы спрашивать оракула о последствиях этого действия. Думал ты об этом. Но, в отличие от отца, похоже, ты в состоянии принять совет Оракула, даже если этот совет идет вразрез твоим планам...
И тут до меня дошел еще один факт. Оракул. Я — далеко не единственная Оракул в Серебряных домах. Вот уже много веков известны чары, позволяющие скрыть от Оракула такой вот разговор... И то, что я смогла-таки его услышать — говорит только об одном: в том будущем меня уже нет.
Могильники. Данни Щит.
В глубинах Могильников было, как ни странно, спокойно. Нет, периодически всякая нежить налетала с разных сторон, временами — открывались станинные саркофаги, в которых так и не нашли покоя те, кто пытался добыть сокровища Могильников в древности... Но при этом ничего, хотя бы издали сравнимого с мощью Голоса-тех-кого-нет, мы не встретили. Сумки постепенно забивались артефактами, Айна нашла себе новый лук, и, тихо мурлыкая, поглаживала его, когда думала, что ее никто не видит. Впрочем, Герри точно так же поступала с парой клинков, найденных в одном из саркофагов. Честно говоря, даже не знаю как их назвать: то ли длинные кинжалы, то ли короткие мечи... но отличная сталь и плотный узор колдовских знаков делали оружие настоящим сокровищем. В мешках Джата исчезли несколько книг, которые инквизитор, после беглого осмотра признал безопасными. Впрочем, несколько довольно безобидно выглядевших томов отец-инквизитор изъял, объявив, что "чует зло". Вот как можно определить зло в книге, лишь проведя рукой над потрепанной обложкой, или, в лучшем случае, бегло пролистав страницы? Но спорить с инквизитором — задача для записных оптимистов, и мы промолчали.
— Данни! — вскрикнула Айна. — Смотри!
Что-то я отвлекся. Впереди, прямо на холодном каменном полу, лежал парнишка. На вид — если и старше нас, то ненамного. Серебряные волосы потемнели от крови, а откинутая в сторону рука все еще сжимала меч, на который я и засмотрелся. Изящная форма, волны узора, который с додревних времен именуется "дмарским", четкие прямые линии священных рун...
Внезапно, на очередном шаге я просто упал на колени. Резкая, колючая боль холодным водопадом лились откуда-то извне.
— Ко мне!
Приказ инквизитора я выполнил прежде, чем успел осознать его. И только после этого попытался еще раз посмотреть на настоящее сокровище...
