Машу на секунду перевела взгляд на молчавших Марию-Антуанетту и Артурию, но ситуация не выглядела так, что они собирались что-то сказать, так что девушка отступила, чувствуя, будто бы она сказала какую-то глупость. Конечно, она повела себя так, словно бы она была единственной Слугой, ради которой все и затевалось...

"Какая глупость..." — Машу помотала головой — "Почему я вообще решила, что это из-за меня..."

"Возможно потому, что тебе бы так хотелось решить?" — раздался голос подсознания, звучавший почему-то голосом Серенити в ее разуме, на что Машу только замотала головой.

-Машу? — неожиданно обратился к девушке Аинз, заставив ту вздрогнуть, — Что-то не так?

-Нет-нет, все в порядке! — замотала та головой, после чего перевела взгляд на появившийся из ниоткуда лагерь, — А это...

-Заклятие, — Аинз объяснил просто, после чего развернулся от девушки.

"И все-таки..." — раздался голос Серенити в голове девушки, однако та только отмахнулась от него и медленно двинулась к предназначавшемуся ей спальному месту.

* * *

Арчер был первым, оставленным в качестве дозорного, которого бы сменил Моцарт, затем Аинз — после чего, в первые рассветные часы их вновь сменил бы Арчер для того, чтобы определить, могло ли его зрение помочь ему в данных условиях. Поэтому сейчас Арчер должен был встать на дозор первым.

Парень еще раз обошел лагерь, наблюдая за уже уснувшими Слугами, после чего сосредоточил взгляд на шатре Аинза. Тот не спал, однако также предпочел удалиться на ночь. Арчер не мог предположить, по какой причине он сделал это, однако подозревал, что Аинз все равно не ответит ему честно, так что Арчер проигнорировал действия мага и вернулся к своему дозору.

Без особых проблем он запрыгнул на стоявшее рядом дерево, после чего прислонился к его стволу и перевел взгляд на стоявшую вдалеке церковь на холме уничтоженного города.

Он чувствовал Слугу.

Сигнатура была слабой — такой же слабой, как от Жанны — однако он отчетливо чувствовал, что в церкви находился Слуга. Он чувствовал это.

И не сказал об этом.

Арчер не хотел говорить об этом. Не должен был.

На секунду разум Арчера заметил что-то в своих рассуждениях, после чего Арчер замер и, чуть напрягшись, помотал головой. Почему он не должен был этого делать? Почему он этого не хотел?

Арчер прикрыл глаза, продолжая размышлять. Он не сказал Аинзу о Слуге потому, что... Потому, что...

Тихая музыка и мелодичный голос вновь коснулись разума Арчера, остужая его бурлящее сознание. Он не сказал об этом потому, что... Потому, что...

Постепенно голос, касавшийся только его разума, становился громче — вместо тихого, едва разборчивого пения теперь медленно, нежно шептал ему на ухо.

Ах да, точно, он не сказал Аинзу о Слуге потому, что...

Пение становилось громче и громче, из-за чего тихий, едва уловимый шепот на грани сознания медленно превращался в голос. Голос, говоривший ему.

Он не должен был говорить Аинзу об этом потому, что он должен был...

Голос, говоривший, вдруг замолчал — после чего дрожь прошла по всем костям в его теле в момент, когда приказ раздался в его голове.

Он не должен был говорить Аинзу о найденном Слуге потому, что он должен был убить Моцарта.

Арчер кивнул сам себе, после чего тихо спрыгнул с дерева, не давая ни единому листу шелохнуться и вдруг замер.

Он? Убить Моцарта? Почему?!

Голос в голове замолчал на секунду, после чего искривился в усмешке и отозвался в его душе невыразимым скрежетом. Арчер схватился за свою голову, стараясь унять разум, после чего, когда голос в его голове вновь утих — вздохнул.

Он должен убить Моцарта потому, что он должен это сделать. На это не требуется другой причины или обоснования. Он просто должен сделать это.

Тихое, слышимое только ему пение продолжало звучать в голове Арчера, что медленно сделал сперва один шаг вперед — затем второй — и третий. Он двигался бесшумно — несмотря на то, что он не являлся Ассасином — за свою долгую жизнь в качестве убийцы и Стража Противодействия он научился сражаться тайно, не оставляя следов и не выдавая себя противнику.

Медленно он шел через лагерь, слыша, как голос на грани его сознания, превращаясь в тихую музыку, нашептывал ему.

Первая палатки — в ней находится Артурия. Вторая — в ней находится Мария-Антуанетта. Третья — нужная ему.

Арчер сделал неслышный шаг, после чего еще один — и второй. Признаться, ему было бы сложно заставить других Слуг остаться вне лагеря ночью, однако предложение Аинза очень сильно помогло ему в этом плане.

"Стоп!" — Арчер замер — "Заставить остаться вне лагеря ночью?"

Голос в его голове замолчал, после чего его тихий шепот превратился в мелодичное пение вновь — и Арчер, почувствовав, как неправильность из его действий испаряется полностью, двинулся вперед.

Он откинул одну полу шатра, после чего заглянул внутрь. Моцарт спал на созданной ему постели в своей привычной одежде, медленно вздыхая. Арчер кивнул — хорошо. Это пройдет быстро.

Арчер медленно сделал шаг, позволяя его привычным кинжалам материализоваться в его руках без единого звука, после чего сделал еще один шаг к Кастеру, что даже не шелохнулся при приближении Арчера. Хорошо.

Арчер сделал последний шаг, оказавшись рядом с постелью мага, после чего его правая рука медленно поднесла клинок к горлу Моцарта. Один удар — и все готово.

Арчер нажал клинком на горло мага, после чего замер. Но он не замер в сомнениях — тихий голос отмел все его сомнения. Он замер потому, что не мог пошевелиться.

-Весьма наивно и самонадеянно, — Моцарт даже не стал открывать свои глаза, произнося эту фразу, — Я ведь говорил о том, что слышу все. И грохот твоих сапогов тоже.

После этого кулак Кастера врезался в лицо Арчера, отбросив того в сторону — однако его паралич не исчез окончательно, из-за чего отлетевшее в сторону тело Слуги замерло в той же позе, в которой оно упало на землю.

-И твое сражение в Виши я тоже слышал, — Моцарт произнес это спокойно, поднимаясь со своего места, — Как и твой проигрыш.

Голос в голове Арчера словно бы перестал скрываться — и взорвался воем тысячи агонизирующих воплей. Арчер, неспособный испытывать подобный вой, задергался, однако заклятие Моцарта надежно держало его.

-О, я слышал, как в ваш бой вмешался еще один, — Моцарт вздохнул и протянул руку к голове Арчера. Тот мгновенно задергался, стараясь не дать Кастеру прикоснуться к его лбу, однако тот ухватил Арчера обеими руками, — Еще один Ассасин — и его отвратительное пение.

Голос в голове Арчера агонизировал, однако что-бы Моцарт не пытался сделать — у него это получалось, из-за чего боль в голове Арчера постепенно начинала утихать, а визг становился все тише и тише.

-Этот голос, — Моцарт поморщился, — Три ноты мимо — ужасное пение.

Неожиданно после этих слов разум Арчера замер, после чего наваждение спало. Черт возьми, тогда, в Виши!

-Тише, — Моцарт остановил Арчера на секунду, когда тот попытался дернуться, — Я знаю. В ваш бой вмешался третий, что взял тебя под контроль. И он — и его фальшивое пение — все еще здесь.

Арчер почувствовал, как Моцарт отступил от него, после чего заклятие, сковывавшее его до того, исчезло. Амадеус усмехнулся.

-Фальшивое пение, хм...— раздался голос — еще один голос. Арчер мгновенно смог узнать этот голос — именно он звучал в его голове все это время, — Громкие слова, человек.

-Я всего-лишь человек, конечно же, — Моцарт сделал шаг назад и улыбнулся, — Но я все же Вольфганг Амадеус Моцарт, Божье Дитя. И вся музыка подчиняется мне.

Фигура, что появилась на пороге шатра была человеческой, вне всякого сомнения. Это был прекрасный, молодой юноша — он был худен, красив и даже в какой-то мере женственен. Его женственные черты лица, длинные волосы, собранные в единый хвост, и тонкие руки вместе с очками в тонкой оправе на лице делали его изящным — и даже в какой-то мере идеальным. Если бы не маска, скрывавшая половину его лица.

Часть его лица была сокрыта за отвратительной маской — казалось, будто бы она была сделана из кожи и железа и должна была не скрывать черты Ассасина, а подчеркивать свое уродство, подражая изуродованному черепу.

-Что такой человек как ты может знать об искусстве?! — лицо парня, что взглянул на Моцарта преобразилось в гримасу презрения и гнева, уродуя его лицо.

-Многое, — Моцарт улыбнулся, — Например тебя, Призрак Оперы.

На секунду все говорившие замерли, после чего Призрак расплылся в улыбке.

-Ах, значит, я все же оказался раскрыт — и моя маленькая шалость с марионеткой не удалась, — улыбнулся парень, — Хорошо. В таком случае — пусть так.

Арчер, окончательно пришедший в себя, ощутил вновь свои клинки в своих руках, продолжая наблюдать за Призраком, что только улыбнулся.

-Что же, в таком случае, — Призрак раскинул свои руки в стороны, словно бы возвещая, и заговорил, — Кристина, Кристина!

Слова Призрака обратились в форму спустя секунду, после чего Моцарт ощутил себя, словно бы он вновь оказался посреди сцены — посреди оперы. Однако в этот раз он был не в роли привычного музыканта — казалось, будто бы он участвовал в самом спектакле. И роль ему была отведена отнюдь не главного героя.

-Пение, ха-ха? — голос говорившего искажался, словно бы призрак говорил сквозь неисправный микрофон, из-за чего отзвуки его слов разносились искаженным эхом по всему лагерю, — Так я позволю вам всем насладиться моим голосом, Ибо Песнь О Моей Любви Будет Звучать Даже В Аду!

Это не было похоже на Благородный Фантазм Моцарта — его способность воплощала собой Музыку, Что Не Может Быть Написана. Это был коварный фантазм, силу которого нельзя было недооценивать — ужасающий хор из невозможных голосов и несуществующих звуков, насилие над реальностью. В то же время способность Призрака Оперы не была столь чужеродна собой — хотя это и не значило, что его Фантазм был в коей мере слабее. Нет, ведь Благородный Фантазм Призрака Оперы означал собой всех жертв, погибших от рук Призрака Оперы — но, конечно же не тех, что были созданы когда-то в пьесе в виде безликих персонажей. Это было воплощение всех погибших когда-либо певцов и музыкантов — их не спетые песни и ненаписанные мелодии, звучащие с того света, из самого ада — разносящие ужас и хаос незаконченной пьесы жизни.

Любой, услышавший этот звук погиб бы — врываясь в сознание несчастных жертв эта музыка уничтожала саму часть жизни, проникая в сознание цели, разрушая их разум и тело. Слуги по всем лагерю, услышавшие эту музыку должны были мгновенно пасть в агонии, ощущая, как кровь течет из всех пор их организма, принося им страдание.

Однако Призрак вместо того, опустив свое лицо, чтобы увидеть пострадавших Слуг неожиданно почувствовал укол боли. Переведя взгляд вниз он смог обнаружить лишь клинок, воткнувшийся ему в подреберье, и Арчера, державшего клинок.

-Ха? — неожиданно моргнул он, после чего непонимающим взглядом уставился на Моцарта, что лишь улыбнулся ему в ответ.

-Я лишь простой музыкант, — улыбнулся он, — Но все же я Божье Дитя. Музыка — даже подобная твоей — подчиняется мне. Мне нужно было лишь заглушить ее, чтобы не дать никому услышать этих звуков. Не больше и не меньше.

-Ха? — Призрак непонимающе взглянул на того, после чего сделал шаг назад, позволив двум клинкам, оставшимся в руках Арчера, выскользнуть из его тела, — Ох, в таком случае...

-Удержание Вида, — заклятие Аинза связало Ассасина мгновенно, заставив того замереть, — Хорошо.

Заклятие Аинза обладало катастрофической силой — оно было способно прервать движение всех мышц в организме Слуги — в том числе и дыхательных. До того, используя для удержания Слуг заклятие Аинз не пользовался этой возможностью. Сейчас же? Пожалуй, для того настало время.

Призрак Оперы замер — и неожиданно понял, что задыхается.

Удивительна природа Слуг — оружие современности не было способно нанести им урона, ни клинок, ни пистолет, ни даже стратегическое оружие. Однако одновременно с тем такие естественные и обычные вещи, как удушение или же падение с высоты были все еще опасны для них. И потому сейчас Призрак Оперы замер, ощущая, как задыхается.

Аинз сделал шаг к Ассасину, внимательно осмотрев того. Призрак Оперы, хм... Кажется, он слышал об этом до того — хм, не рассказывал ли о нем Тач Ми, когда смог все же попасть в какой-то элитный театр — или нечто вроде того?

Призрак же замер. Как это вообще возможно? Вместе с Шевалье они организовали такую прекрасную засаду — использовать Сансона в качестве ложного Ассасина, после чего, когда он останется один — нанести удар и получить контроль над разумом Слуги. Затем — все было так просто затем... Их всех можно было перерезать по одному, однако Шевалье настоял на том, чтобы захваченная марионетка первой уничтожила Моцарта — и чертов Моцарт обнаружил его действия...

"Чертов Шевалье!" — Призрак Оперы выругался про себя — "Он подставил меня!"

Аинз вздохнул, после чего выставил руку вперед, готовясь уничтожить вражеского Слугу.

"Чертов Шевалье! Чертов Шевалье!" — только и продолжал думать про себя Призрак. Он задыхался — и его смерть была словно бы неизбежна. Но не сейчас.

Призрак замер.

Но не сейчас.

Призрак Оперы был отвратителен — его тело и лицо были ужасны, изуродованы, отвратительны и противоестественны. Таким его образ и вошел в человеческое сознание — потому часть его лица и скрывались за уродливой маской — потому, что выставив лишь часть своего уродства на всеобщее обозрение он мог скрыть куда более уродливые свои черты от взгляда.

Но сейчас это уродство было нужно ему.

Неожиданно Аинз замер, когда что-то в виде призрака неуловимо изменилось. Словно бы какая-то небольшая, но значительная деталь привлекла его внимание — в то время, как он знал, что жертва заклятия должна была умереть от удушения — что-то словно бы взвопило в нем инстинктом старого ветерана — и маг бросился назад.

-Назад! — крикнул он, заставив Моцарта и Арчера отпрыгнуть от считавшегося уже мертвым врага, из-за чего только подошедшие к ним Слуги из других палаток замерли.

-А ты неплох, — неожиданно раздался голос Призрака — однако вместо обычного мелодичного, даже женственного голоса — это был низкий, вибрирующий голос на самом пределе слышимости, — Весьма неплох.

Призрак Оперы был все еще парализован, поэтому его лицо не двигалось — однако голос все же раздавался от него, из-за чего Аинз замер. Легкое колыхание одежды на теле привлекло его внимание — и богатый опыт на уничтожение самых отвратительных и противоестественных форм жизни помноженный на чутье старого игрока заставили того замереть от догадки.

-Магическая стрела! — использовал он самое слабое из доступных ему заклятий, что заставило Призрака покачнуться в момент, когда сгусток чистой магии врезался в его тело — однако сам Ассасин лишь продолжил стоять. Аинз добился своей цели — из-за чего одежда лопнула на груди Ассасина, позволяя Аинзу увидеть противоестественное.