— Если, конечно, они все не ошибаются.
— Тот обломок, который мы видели, — упавший Пересекающий пустоту?
— Да?
— Что-то настолько крупное, что мы бы заметили это, если бы оно упало где-нибудь еще в мире. Проклятие сохранило его до некоторой степени, но даже после пяти тысяч лет непогоды и войн, если бы один из них разбился где-нибудь в другом месте, все равно что-то осталось бы. Ты так не думаешь, доктор?
— Полагаю.
— Так почему же их там нет?
— Я не знаю.
— Думаю, что ответ, в буквальном смысле, лежит у нас перед глазами. Пересекающий пустоту здесь, потому что это как-то связано с Копьем номер два. Одно тесно связано с другим.
— Так почему же рядом с нашим — моим — Копьем не лежит ни одного павшего Пересекающего пустоту? — спросил Кильон.
— Потому что, доктор, ваше Копье не сломано.
Курс воздушного шара был прямым и правдивым, ветер дул попутный. Во время подъема у Кильона слегка заложило уши — давление в кабине было явно ниже, чем на борту "Раскрашенной леди", — но во всем остальном он чувствовал ясную голову и бодрость духа и не увидел в мальчишеском поведении Рикассо ничего, что указывало бы на то, что другой мужчина страдает от каких-либо побочных эффектов.
— Смотри, — сказал Рикассо в какой-то момент, возбужденно указывая на одно из окон. — Там Рой! Я никогда раньше не видел его с такой высоты.
Кильон повернулся, чтобы проследить за пальцем Рикассо, указывающим вниз. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы опознать Рой на фоне беспорядочного пейзажа. Вдали от скопления кораблей размером с город, к которому он привык, Рой теперь казался немногим большим, чем беспорядочное скопление слегка вытянутых точек, темнеющих ближе к середине, где собирались более крупные корабли. Он мог бы накрыть все это одной рукой. Даже резкий изгиб Земли не смог уменьшить ощущение того, что ландшафт огромен и постоянен по сравнению с хрупкостью Роя.
— Не так уж много, не так ли? — сказал Рикассо, прочитав мысли Кильона так, словно они были написаны у него на лице. — Но это все, что у нас есть, у большинства из нас.
Кильон вспомнил, как оглядывался назад на Копье, в ту ночь, когда шторм погасил свет.
— Дом там, где лежит сердце, — тихо сказал он.
Они продолжали подъем. Кабина скрипела и лязгала от растущего перепада давления. Небо над головой было более темно-синим, чем вид даже с Небесных уровней, и в зените становилось почти черным. Кильон задавался вопросом, смог бы здоровый, полностью сформировавшийся ангел выжить на такой высоте. Он не знал наверняка, но был уверен, что его собственные шансы на выживание были ненамного выше, чем у Рикассо. Он стоял между двумя мирами, не имея надежной опоры ни в одном из них.
Вскоре они поравнялись с вершиной и продолжали подниматься. Рикассо отрегулировал горелку с горючим, чтобы выровнять их полет. Если Копье 2 напоминало винный бокал с отломанной чашечкой, то теперь они находились примерно в том месте сужающейся ножки, где произошел перелом. По оценкам Кильона, в поперечнике она была около половины лиги. Края были зазубренными, как изломанная стенка круглого кратера. До этого момента он не испытывал ничего похожего на головокружение, но по мере того, как воздушный шар приближался к вершине, это чувство начало возвращаться. Он смог заглянуть вниз по возвышающемуся сооружению до того места, где оно выступало из земли. Он был крошечным, а оно огромным, и воздушный шар не оставил бы даже царапины, если бы ветер переменился и швырнул их об эту невозмутимую черную стену.
А потом, внезапно, они оказались над вершиной. До этого момента Кильон не был вполне уверен, чего он ожидал. Ему никогда не приходило в голову, что Копье может быть полым, но, судя по этому сломанному близнецу, так оно и было, а толщина стенок составляла не более двадцатой части диаметра сломанного стержня. Солнце не могло проникнуть дальше чем на лигу или около того вниз по шахте, но, судя по тому, что они могли видеть, она была идеально гладкой и совершенно постоянного диаметра. У него было зловещее ощущение, что он смотрит в дуло винтовки.
— Тот Пересекающий пустоту, который мы видели, — сказал Рикассо, — легко поместился бы внутри этой шахты, тебе не кажется?
— Полагаю, да.
Рикассо был занят тем, что снимал кабель для нижней камеры под брюхом.
— Диаметр Копья уменьшается от основания, но — и тебе придется поверить мне на слово — он никогда не бывает меньше одной восьмой лиги в поперечнике. Начиная с Небесных уровней и выше, он не становится намного уже. Корабль мог бы подниматься до самого верха, пока не достиг бы вакуума. На самом деле, это не обязательно был бы вопрос достижения вакуума; если бы шахта поднималась достаточно высоко над атмосферой, она могла бы удерживать вакуум вплоть до поверхности Земли. Этот корабль, вероятно, вообще не предназначался для полетов по воздуху. Это был космический корабль, порождение истинной пустоты.
— Почему? — спросил Кильон.
— Что "почему"?
— Если это доставляет столько хлопот, зачем вообще опускать такой корабль на землю? Кажется, требуется много усилий, чтобы построить что-то вроде Копья — или Копья 2, если уж на то пошло, — только для того, чтобы провести корабль последние несколько лиг.
— Возможно, именно так они и хотели поступить. — Но даже когда Рикассо заговорил, Кильон услышал недовольство бойкостью его собственного объяснения. — Нет, возможно, и нет. Подожди минутку, доктор. Есть еще кое-что, что мы можем сделать. — Он наклонился, чтобы взять один из рычагов управления прибором. — Сброс сигнальной ракеты. Она предназначена для освещения земли в темноте, если вы ищете, где бы присесть.
Они все еще находились над открытым устьем Копья, хотя теперь гораздо ближе к дальнему краю.
— Сделай это, — сказал Кильон.
Рикассо потянул за рычаг, и где-то у них под ногами с обнадеживающим глухим стуком сработал механизм. Ракета, по-видимому, только что отделилась от основания капсулы. Сначала Кильон не мог этого разглядеть, но по мере того, как они продвигались дальше, и вспышка опускалась все ниже, она стала видна. Это была раскаленная капля под крошечным парашютом.
Они наблюдали, как она погрузилась в тень, после чего начала освещать невидимую до сих пор часть шахты. Увы, ветер гнал воздушный шар слишком быстро, чтобы они могли наблюдать за вспышкой, пока она летела вниз. Она едва успела долететь до половины расстояния до земли, когда движение воздушного шара перебросило его через край, и шахта больше не была видна.
— Нам придется вернуться, — сказал Рикассо. — Сделать это как следует. Может быть, даже пошлем кого-нибудь туда.
— Как ты думаешь, насколько глубоко она уходит?
— Я почти уверен, что под поверхность Земли. Если бы корабли предназначались только для того, чтобы спускаться на базу, разве мы не нашли бы место, где пассажиры могли бы высадиться?
— Прошло много времени. Может быть, земля завалила входы и выходы.
— Это возможно. И, конечно же, Копье пронизано туннелями сквозь стены, так что мы можем предположить, что и это тоже. Хотя мне интересно... Ты сам сказал, доктор, что не было бы особого смысла строить все это только для того, чтобы преодолеть последние несколько лиг. Ну и что с того, что корабли должны были идти дальше этого? Глубже, я имею в виду?
— В Землю?
— Именно к этому я и клоню. Насколько глубоко внизу, я бы не стал гадать. Но — предположительно — по меньшей мере на много лиг. Иначе — зачем утруждать себя всем этим?
— Зачем утруждать себя погружением в Землю — это другой вопрос, — заметил Кильон.
— Да, — сказал Рикассо. — Так оно и есть. И, конечно, ничто из этого не приближает нас к действительно важному.
— Что именно?
— Что это за Трясина? Или, говоря более обобщенно, что это за зоны? И почему они происходят из Копья?
Кильон уже собирался ответить, когда мельком увидел уходящую вдаль спиралевидную стену по другую сторону Копья и почувствовал, как его сердце пропустило удар.
— Гляди, — сказал он.
Рикассо так и сделал, и на мгновение Кильон увидел ту же реакцию, которую только что испытал сам. Узнавание, за которым последовало мучительное чувство неправильности.
На черной поверхности Копья 2, между двумя восходящими витками спирального выступа, была вырезана безделушка в виде звезды. Даже сейчас она была зеркально яркой, ее прорезала отраженная линия горизонта, коричневато-коричневая внизу, пастельно-голубая вверху.
Знак тектомантки.
— Вот это, — сказал Рикассо, — действительно придает вещам довольно интересный оттенок.
Они спускались серией головокружительных, подпрыгивающих спусков, пока Рикассо работал с горелкой, а воздушный шар запутывался в крутящихся ветрах вокруг основания Копья 2. Теперь Кильон понял, что любая надежда вернуться на "Раскрашенную леди" была совершенно безнадежной. Возможно, если бы воздушный шар находился в более опытных руках и при более предсказуемых ветрах, этого можно было бы достичь. Но не сегодня, когда за штурвалом стоит Рикассо.
Древние сооружения, похожие по стилю на те, что примыкали к окружающей стене, прижимались к основанию Копья 2 и частично поднимались по выступу. Это было началом чего-то вроде Конетауна, но по той или иной причине он не поднялся выше. Какова бы ни была функция выступа, теперь Кильону казалось вероятным, что он никогда не предназначался для того, чтобы люди могли на нем строить. Возможно, это было как-то связано с ветром, который отклонял их вверх, а не вокруг парящего сооружения. Или, возможно, выступ был установлен для того, чтобы гигантские машины могли передвигаться вверх и вниз снаружи, ремонтируя и модифицируя сооружение там, где это необходимо.
— Вот и она, — сказал Рикассо.
— Что?
— "Раскрашенная леди". Она следит за нами. Это хорошо. Я немного волновался, что она может потерять нас в этом небе.
— Ты не упоминал об этом раньше, — сказал Кильон.
— Не думал, что это будет полезно.
— Вероятно, нет. И, возможно, это преждевременно, но есть ли у тебя хоть малейшее представление о том, как то, что мы только что видели — этот символ — соотносится с Нимчей и всеми другими тектомантками?
— Честно? Нет. Но вот мысль — эта отметина у нее на голове... те силы, которыми она обладает ... они возникли не просто по волшебству. Ты не сделаешь мне одолжение?
— Я никуда не спешу.
— Давай предположим — и я подчеркиваю, что это всего лишь предположение, — что тектомантки когда-то служили какой-то конкретной и полезной цели в обществе. У вас есть гильдии в Копье, не так ли? И у нас в Рое есть традиции владения поколениями, родители передают дирижабли своим детям и так далее. Для людей нет ничего необычного в том, чтобы держать это, так сказать, в семье.
— Ты думаешь, тектомантки были чем-то вроде гильдии?
— Пока что этого термина будет достаточно. Но это более сложная гильдия, чем все, с чем мы сталкивались ранее. Давай снова предположим, что эти знаки и силы возникли в результате прямого манипулирования унаследованными факторами, во многом таким же образом, как ангелы были сформированы из ортодоксальных людей. Какую бы работу они ни выполняли, какой бы цели ни служила их гильдия, это требовало от них чрезмерной степени изменений. И это было бы наследственным, так что каждое поколение передавало бы свои полномочия следующему. Эта отметина на голове Нимчи — всего лишь внешнее обозначение гораздо более глубоких различий внутри ее черепа.
— Тогда когда-то их было бы много.
— Сотни, тысячи, кто знает? Достаточно, чтобы выполнить любую великую работу, которую требовало от них это общество. И, конечно, они могли бы скрещиваться только с другими тектомантами. Гильдия была бы замкнутой и самосохраняющейся. Возможно, они время от времени вводили бы чужаков, чтобы сохранить разнообразие популяции. Но это было бы строго контролируемо.
— Понимаю. Но мне непонятно, как мы доберемся оттуда сюда, ведь тектомантки настолько редки, что кажутся почти мифическими.
— Очевидно, что-то произошло. Может быть, было бы слишком возмутительным предположением предположить, что это было вторжение Трясины, прорыв Ока Божьего, пришествие зон? Возможно, я зашел слишком далеко; это моя слабость. Но подумай вот о чем: если цивилизация пала, то что стало с гильдией? Прятались ли ее члены где-нибудь подальше или их выгнали в большой мир, чтобы они выживали среди обычных людей как могли? Вступали ли они в брак с более широкими слоями населения, ослабляя свои наследственные факторы?
— Разбавленные, — сказал Кильон, подхватывая ход рассуждений Рикассо, — но все еще присутствующие, все еще способные произвести тектомантку, если снова соберется правильная комбинация факторов. Но по прошествии пяти тысяч лет, или как бы долго это ни продолжалось, это действительно было бы очень маловероятно.
— Согласен — это, должно быть, маловероятно, иначе мы бы плавали в тектомантках. На самом деле они возникают очень редко — статистическая случайность. И на каждую настоящую, функционирующую тектомантку — на каждую Нимчу — должна быть другая, обладающая почти правильным набором наследственных факторов, но не всеми из них. Ребенок, наделенный способностями, но не меткой. Ребенок с отметкой, но без возможности перемещать зоны. Они существуют, доктор. Возможно, их не так уж много, но, учитывая существование Нимчи, мы можем быть уверены, что она не одинока.
— Ты действительно веришь, что где-то там есть другие?
— Конечно, не в огромных количествах. И кто-то будет старше Нимчи, кто-то моложе. Некоторые могут даже не осознавать, кто они такие. Но я очень сомневаюсь, что она одна.
— Но сейчас что-то изменилось, не так ли? Шторм, обрушившийся на Копье, накапливался годами — такие вещи случаются не чаще одного раза в столетие, а может быть, и не так часто, как сейчас.
— Нимча, возможно, особенная, даже среди тектоманток. Или, может быть, что-то в Трясине изменилось, что-то, что делает ее более отзывчивой, более готовой подчиняться им.
Кильон на мгновение задумался над этим. — Если Нимча исключительна, тогда то, что мы столкнулись с ней именно тогда, когда это произошло, — еще большее совпадение.
— Ты предпочитаешь думать, что не стал жертвой космической случайности?
— Если Нимча и тектомантка, то всего лишь одна из многих... какими бы "многочисленными" они ни были... тогда мне легче смириться с тем, что наши пути могли пересечься. Это также заставляет меня задуматься, была ли Кэйлис полностью права насчет своей дочери.
— В каком смысле?
— Кэйлис считает, что Нимча вызвала большую бурю. Ясно, что способности Нимчи подлинные, поэтому я не виню ее мать за такое предположение. Но что, если она ошибается насчет остального? Если где-то есть другие тектомантки, все они чувствуют притяжение Трясины, все они способны реагировать на это и смещать зоны, смогла бы Кэйлис выделить влияние своей дочери?
— Ты же не думаешь, что Нимча так сильна, как считает Кэйлис.
— В одиночку — нет. Но коллективно — действуя согласованно с другими — она вполне могла бы быть такой. Или же мы все неправильно поняли, и есть только одна такая, и Нимча именно так могущественна, как воображает Кэйлис.
