— Слышал каждое слово. Просто все это мне известно и так.
— Откуда?
— Скажем так, у меня есть свои каналы. Дело не в том, что вы предприняли в ее поисках, Третья. Вопрос стоит так: из-за чего, по-вашему, все это произошло?
— Ты совсем глупый? Из-за медальона же!
— Браво. Спасибо за помощь, Капитан Очевидность. А теперь переведи мой вопрос Джуну. Его это тоже касается.
Напряженная перестрелка словами на мунспике.
— Когда Джун бродил по Морю… Он говорит, что однажды видел ее вдалеке — и без лица. Не смотри на меня так, я сама не понимаю, что он мямлит же! Он ничего не понял, а когда приблизился, ее уже не было. Странно, мне он раньше этого не говорил же!
Без лица? Хм… Да. Без лица… Кажется, понимаю… Хотя им это знать необязательно.
— Ясно… Но вы оба снова усматриваете причину там, где лежит всего лишь следствие. Даже медальон — не настоящая причина, хотя кажется таковой. Подумайте еще.
— Но что еще может быть причиной? Ведь его передал Отец, а она его не сберегла же! Ты не представляешь, как это ранит, дылда!
Моя бровь поползла вверх и многозначительно переломилась.
— А я думал, тебе нравится шоу Кун-Куна.
— Кун-Кун? При чем тут Кун-Кун же?!
— Учись мыслить дедуктивно, детка. От общего к частному и обратно. Скажи, изделия Розена когда-нибудь ломались сами собой?
— Никогда же! Что за глупые вопросы ты задаешь, человек!
— Тогда не напрашивается ли сам собой еще один вопрос: кто этот медальон прислал?
— О чем ты? Коракс принес его нам…
Я захохотал. Она удивленно уставилась на меня, затем в ее гетерохромичных бусинах сверкнули огоньки понимания…
— Ах ты мерзкий гад же!!!
Горячий чай плеснул мне в лицо. Быстро упав на спину, я с трудом увернулся от свистнувшего над головой бронзового подсвечника. Багровая от ярости, Суисейсеки схватила из кучи старинную амфору и, вытаращив от натуги глаза, успела замахнуться, прежде чем вконец одуревший Джун выхватил древность у нее из рук.
— Сучком по темечку зашибло, психопатка? — поинтересовался я, поднимаясь.
— Змей, змей подколодный, уходи немедленно же!..
— Побереги горло. Ты здесь в качестве переводчика, не забывай об этом.
— Не буду я ничего переводить же! Лжец, обманщик, клеветник! Уходи!
— Я могу уйти, — кивнул я. — И даже хочу. Теперь. Вот только учти, что без меня вам Шинку не отыскать ни за что. Знаешь, почему? Правильно, не знаешь. Я могу рассказать. Если захочу. И могу помочь. Если захочу. А хочу я этого все меньше. Сядь!
Зашипев на меня, как кошка, она повернулась к Джуну и застрекотала по-японски. Из водоворота непонятных слов то и дело выскакивали «Коракс» и «Шинку».
— Масока!.. — вдруг подался вперед парень. Он кинул на меня изумленно-неприязненный взгляд. — Коракс?
Суисейсеки затрещала еще яростнее. Его взгляд поледенел. Он заговорил резко и рублено, чеканя каждое слово.
— Малявкин спрашивает, какие у тебя доказательства? Говори быстро же!
Я вытащил из-за пазухи пачку распечаток, но, когда пацан протянул к ним руку, отдернул их.
— Нет-нет-нет, это для Шинку. Кроме того, ты вряд ли умеешь читать по-русски.
— Суисейсеки умеет же! Давай сюда сейчас же!
— Я сказал, это для Шинку.
— Да что это за бумажки вообще?
— Ничего особенного… Просто дневник. Дневник медиума твоей обожаемой сестрицы. Он втюхал Пятой обманку, чтобы получить тело Соусейсеки.
— Не смей говорить так! — она сжала кулаки. — Соусейсеки верит ему, она не может ошибаться!
— А она и не ошибается. Она просто об этом не знает.
— Да как ты смеешь!..
Еще одна цундере на мою голову. Меня это вконец утомило.
— О своей двойняшке можешь думать все, что угодно, меня это не касается. Короче, парень, — я перевел взгляд на сверлящего во мне дырку Джуна. — Хватит ходить вокруг да около. Шинку не хочет возвращаться. Она знает, что вы будете ее искать, и приняла меры. Но она не знает, что ее разыскиваю я. Поэтому я могу добраться до нее и убедить вернуться. Не думай, что я делаю это по доброте душевной. У меня свои цели. И я вовсе не в восторге от сотрудничества. Век бы не видел твою рожу. Но так уж получилось, что ты меня увидел. Мне отнюдь не улыбается, чтобы ты настучал Кораксу о нашей задушевной беседе. Так что либо мне придется свернуть тебе шею, либо… Есть у тебя в доме ксерокс?
Уловив знакомое слово, он кивнул.
— Значит, ознакомишься с тайнами своего приятеля. Тащите его сюда.
— Да ты обнаглел же! Он же тяжелый!
— Инициатива заботит инициатора, Суисейсеки. Только инициатора.
— Но ведь это тебе надо же!
— Мне от вас ничего не надо. А вот вам от меня — многое.
Когда они, пыхтя от натуги, приволокли в чулан здоровенный матричный МФУ и Джун начал копировать текст, я положил на скатерть потухший бычок и в первый раз за все время беседы перевел дух. Разумеется, только мысленно.
Первый раунд остался за мной.
Оставив за спиной Джуна, напряженно слушавшего медленную и сбивчивую речь водившей носом по ксерокопиям Суисейсеки, я продавил зеркальную поверхность и оказался в Н-поле. Работенки им там дня на полтора, если не на два. Что ж, это их проблемы. Надеюсь, им слегка скрасят ожидание литературные достоинства текста. Талантлив, собака, ничего не скажешь.
На выходе меня ждала Суок.
— Ну наконец-то, Отец! Я вся извелась!
— Ты волновалась за меня?
— Конечно, волновалась! Глупый мальчишка хотел стукнуть тебя палкой! А эта кукла чуть в тебя не попала. Но ты увернулся. Ты такой ловкий!
— Не такой, как хотелось бы, но кое-что есть. Переговоры прошли успешно.
— О чем ты договаривался с ними?
— О сотрудничестве на пути к нашей цели.
— Сотрудничестве?.. Но, Отец, они же злые, они хотят убить старшую сестру! Как можем мы с ними сотрудничать? Разве они на такое согласятся?
— А они и не знают, что помогают мне. Напротив, они думают, что это я помогаю им в ИХ цели.
— Как все это сложно… И что нам делать теперь, Отец?
— Искать Пятую Сестру. Делать вид, что помогаем им. Выполнив то, чего хотят они, я заставлю их послужить нашей цели.
— Заставишь? Значит, ты… обманул их?
Кажется, я слишком разоткровенничался. Не хватало еще сцены в духе «папа сказал неправду»…
— Ты такой умный и смелый, Отец!
Ого!
— Почему?
— Эта кукла в зеленом, она очень сильная, я чувствую это. Но ведь ты не испугался повести их по ложному пути. Так им и надо! Злые должны страдать!
Моя девочка. Но…
— Давай обсудим это позже, Суок. Сейчас надо выполнить свою часть сделки.
— А когда они выполнят свою?
— А им и не нужно знать, что они ее выполняют. Бэрри-Белл!
Хранитель вылетел из-под ворота.
— Ищи!
И ничего. Он слегка покачивался передо мной, не делая попыток стронуться с места. Я повторил приказание. Ноль внимания, фунт презрения.
Меня это, мягко говоря, удивило и не обрадовало. Никогда прежде у него не было подобных заскоков. Высокоморальный сильно, что ли? Или боится? Вслушавшись в свое сознание, я понял — ни то, ни другое. От него исходило странное чувство, что не было ни неодобрением, ни страхом — бурлящие обрывки сотен эмоциональных оттенков, перемешавшиеся кисло-сладким тошнотворным коктейлем грязно-бурого цвета. Дух словно свихнулся. Я поспешно отрезал себя от его речи.
— Отец, подожди, — в тот же момент внизу раздался голос Суок. Она парила подо мной, двигаясь по концентрической спирали. — Ты его только пугаешь. Он не может выполнить приказ, его раздирает надвое.
— О чем ты?
— Я ведь тоже слышу его голос. Он, похоже, знал прежде ту, которую ты велишь ему найти, и старается разыскать именно ее-прежнюю. Но она сильно изменилась с тех пор. Старый след потерял остроту и почти затоптан, но не стерт.
— Да, со следами у него по жизни большие проблемы. Значит, искать Шинку нам придется самим. Печа…
— Отнюдь, — я невольно вздрогнул. Не от Лапласа ли она подцепила это словечко? — Он не сломался, он просто в растерянности. Его сбивают с толку два разных образа, принадлежащих объекту. Нужно выделить один из них и придать ему доминантность, чтобы он наконец понял, чего ты от него хочешь.
Выделить и задать приоритет. М-да. Напоминает отладку программы. Может, магия — это и есть математика? Какие же уравнения решает янтарь? И какие решал почти забытый мной черный лед? Тьфу ты. Проще не лезть в такие дебри. И в небе, и в земле… Да, братишка Антракс. И в небе, и в земле.
— Так какой образ ты хочешь расцветить, Отец?
Какой образ? Ха. По-моему, выбора тут в принципе не существовало. Хотя я по-прежнему ощущал на макушке кожаный шлем летчика, с логикой у меня пока было в порядке. Глупо цепляться за отпечаток, что смазался и может вообще никогда не вернуться. Всегда нужно идти по свежему следу.
— Последний.
На ее лицо легла тень.
— Отец, я прошу тебя, не делай этого.
— Ты имеешь что-то против?
— Да. Это слишком опасно. Позволь мне.
— Я могу справиться сам.
— Да, можешь… — вдруг ее глаза заискрились слезами. — Да, можешь! Но я не хочу, не могу подвергать тебя этому снова! Мне ведь тоже больно видеть, как ты мучаешься! Отец, я не дам… не позволю тебе вновь в это влезть и страдать! Почему ты все время берешь на себя все тяготы? Я сильная, я могу тебе помочь, а ты мне не позволяешь! Дай мне хоть раз что-то сделать для тебя!
Ох уж эти дети. Мне тоже не хотелось впутывать ее в это дерьмо, но, взглянув ей в глаза, я промолчал. В нынешнем состоянии она явно была близка к тому, чтобы связать меня лентой, упаковать в рюкзак и в дальнейшем проделывать всю грязную работу самой. Чтобы я пальчики не занозил и не испачкал. Елки-моталки. Терпеть не могу, когда со мной нянчатся.
Хотя, с другой стороны, для нее это станет неплохой практикой. У ней впереди еще много трудной и пакостной работы. Будет лучше, если она примется за нее чуть более подготовленной.
— Хорошо. Делай свое дело.
Я отвернулся. Немного оскорбленности в лучших чувствах не повредит.
— Ну не надо обижаться, Отец, я ведь права!
— Права так права. Приступай. Времени мало.
Она жалобно посмотрела на меня, но на попятный не пошла. Твердость характера. Just as planned.
— Иди сюда, светлячок, — она протянула руку, и Бэрри-Белл послушно устроился у нее на пальце. Ее глаза плавно закрылись.
Какую-то секунду ничего не происходило, а затем она побледнела и схватилась свободной рукой за висок. Бэрри-Белл начал переливаться всеми цветами спектра. Ее губы разжались, она резко и часто задышала. Из-под стиснутых век потекли два тоненьких ручейка.
Суок!
Тонкий и сдавленный вскрик вырвался из узкой груди и расколол пространство на тысячи вращающихся острых кристаллов.
Суок!
Не раздумывая, что и как делаю, я очутился рядом с ней. Моя рука опустилась ей на макушку. И я умер.
Боль, страх, отчаяние, безнадежность! Черные разводы космоса, пронизанные редкими грязно-серыми потеками. Рассыпающаяся память. Идущие трещинами пальцы. Водопад ледяных невидимых слез. Кха-а-а-а!.. Отец… Я поворачивался и уходил, скользнув по ней безразличным взглядом. Я ли? Нет. Я стоял у подножия черного утеса, на вершине которого билась в судорогах фигурка, вырезанная из ночи белым безжалостным сиянием, не рассеивающим тьмы. И в бесцветном небе я видел себя — гораздо лучшего, чем я есть, красивого, сильного и доброго. И этот я — уходил. Сотрясяющаяся на коленях фигурка простирала ко мне дрожащие руки. Ко мне? Нет. К нему.
Я НЕ НУЖНА ОТЦУ не нужна НЕТ не нужна забыта поломана недостойна НЕ СМОГУ СТАТЬ АЛИСОЙ ОТЕЦ ОТЕЦ ОТЕЦ ОТЕЦ ОТЕЦ ОТЕЦ ОООООАААААА не нужна зачем ЗАЧЕМ зачем БЕСПОЛЕЗНА хлам ХЛАМ я не хлам Я НЕ ХЛАМ нет отец подожди я не хлам Я ХЛАМ бежать бежать прочь прочь бежать ВСЛЕД вслед ноги в кровь взгляд ВЗГЛЯД презрение отвращение ЗАЧЕЕЕЕМ почему чем за что нетнетнетнетнетнетнет прости ПРОСТИ МЕНЯ я буду хорошей девочкой я буду хорошей девочкой Я НЕ БУДУ ХОРОШЕЙ ДЕВОЧКОЙ алиса никогда АЛИСА не смотри не смотри посмотри ПОСМОТРИ ОТЕЦ не надо не надо не надо БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ ООООООО чем прогневала УЙДИТЕ ВСЕ уйдите уйдите уйду уйду навсегда не добегу ослабею упаду умру умереть УМЕРЕТЬ СМЕРТЬ спасите СМЕРТЬ СПАСИ МЕНЯ НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!
И я рванулся к ней вверх по обрыву, обдирая колени и руки.
Я чувствовал ее слезы, ее неумолчный крик, растворяющее Вселенную в своих ядовитых волнах безграничное, черное горе. Хватался, подтягиваясь, за сухие колючие кусты, шиповник и терновник рвали мои ладони. Ломал ногти и зубы, проскребая ступени в камне. Там, наверху, металось и клубилось облако черных нитей, скрывшее неподвижно лежащий силуэт. Волосы?
Не смей.
Словно сотни отравленных стрел, пряди ее волос ударили сверху, сметая меня с обрыва. Я чудом удержался, отбиваясь левой рукой. Потом, сжав зубы, переполз выше. И еще выше. Тонкие, гибкие иглы хлестали меня, впивались в тело, толкали назад, но я уже не разжимал пальцев — лишь мотал головой, оберегая глаза.
Метр. Еще один. Как больно! Не смей. Не пей чужую боль. Не поддавайся мороку. Я уже близко. Вверх. Вверх. Дьявол! Черная нить полоснула по щеке. Я поймал ее зубами и перегрыз, выплюнув вниз. Обрыв! Вершина!
Толчком рук я бросил тело вверх, ухватившись за край и перекинув ноги через него. Она лежала неподвижно на залитой секущим светом обсидиановой площадке — обнаженная, маленькая, безучастная ко всему. Волосы метались вокруг нее, словно гигантский клубок разъяренных змей.
Раскидывая черные пряди кулаками, я подбежал к ней и рухнул на колени. Мои руки упали ей на плечи.
Не смей умирать, Суок. Я запрещаю тебе ощущать это. Забудь. Забудь. Забудь! Отдай это мне. Я сражусь с этим мороком сам. Вернись из ночи. Вернись сейчас же! Выплюнь отраву. Это не твое. Слушай мой голос.
Молчание. Распростершись в пыли, она слабо содрогалась под взглядом ложного меня, что по-прежнему презрительно глазел на нас с неба. Извиваясь и со свистом рассекая воздух, волосы тянулись к нему.
Хуй тебе на клюв, ублюдок.
Я ухватил две ближайшие пряди и с размаху всадил их себе в грудь.
А-о-ох!.. Ее боль сразу обрушилась на меня костоломной лавиной. Но у меня не было костей. Внутри жгло потоком огненных слез. Но у меня не было внутренностей. Я стал сосудом, вместилищем для чужого горя, и теперь пил его взахлеб, до дна, как пустынник, добравшийся до оазиса. Изгибающиеся пряди вросли в меня, оплели изнутри, свернулись кольцами. Я втягивал их в себя все быстрее и быстрее.
