После первого бокала Габи оживилась, и стала более раскованной. Она смеялась, комментировала веселые моменты фильма, и подкладывала еду в тарелку Виктора.
— Какой у нас будет второй тост? — спросила она, напоминая Виктору, что пора наполнить бокалы.
— За нашу встречу. Прекрасную встречу, прекрасный вечер в наше тревожное время.
Абсолютно неясно, в чем же тут ловушка, думал Виктор. Ко сну не клонит, каких-то аномальных изменений не чувствуется, кахетинское в голову не ударяет — такое впечатление, что выпил кружку пива. Похоже даже, что вино сильнее действует на Габи. Обольщать Габи тоже не умеет, разве что считает, что путь к сердцу мужчины идет через желудок. Слишком много для того, чтобы просто потерять бдительность. Не будем сбрасывать со счетов самое простое — Габи простодушная немецкая разведенка, постоянно влезающая в какие-то истории. Ну тем лучше. Посидим вечер, разойдемся, завтра съездим смотреть Москву.
— По-моему, Орлова здесь вылитая Ли Перри... Ах! Бык! Бык на балу! Смотрите, смотрите, сейчас будет очень смешно! — И Габи вновь схватила Виктора за рукав.
— ...Боже, как сентиментально, — сказала она, как только Орлова закончила петь "Сердце в груди бьется, как птица". — Давайте смягчим это еще одним бокалом и покончим с горячим и закусками. Вы знаете, я почти не пью вино, но за два последних дня произошло столько событий... Хочется сбросить этот груз.
— И в компании это сделать проще.
— Причина, почему я вас позвала, не в этом. Но — я расскажу после тоста.
— Третий — за дам. То-есть, за очаровательную хозяйку этого милого, хоть и временного уголка.
— О боже, сейчас вы наговорите мне комплиментов и я растаю. Нет, что я говорю — тост мне понравился, — и она посмотрела на Виктора через вино в бокале.
Затрещал телефон. Габи со вздохом опустила осушенный бокал и подошла к письменному столу.
— Халло? — произнесла она игриво, и ее брови тут же удивленно взметнулись вверх. — Неужели? Какая жалость...
— У них что-то не в порядке с машиной кофе, — обратилась она к Виктору. — Они извиняются и просят подождать еще полчаса.
— Нормально, — кивнул Виктор. — Я чувствую, что прямо сейчас в меня торт не влезет.
— Да, мы согласны! — крикнула Габи в трубку и плюхнулась обратно на диван. — Я тоже чувствую, что переела. Погода вызывает аппетит.
— Как раз досмотрим кино.
— Оно меня рассмешило и растрогало. Я хочу признаться, что вы мне не безразличны. Нет-нет, не надо делать из этого далеко идущих выводов. Мне интересно с вами разговаривать, слышать ваше мнение о поэзии, о жизни... Смотрите, смотрите, сейчас начнется драка!
"Все-таки хотят пришить сексуальные домогательства", подумал Виктор. "Почему так примитивно? Хотя... А может, наоборот? Может, они исходят из того, что попаданец не боится вляпаться в скандал с примитивным хипесом? Вляпается либо лох, — а лоха бы расшифровали еще в Брянске, — либо попаданец, который знает себе цену. Допустим. Извечный вопрос — ну и чего делать? Раскрываться или наоборот? Подождем развития."
Кино продолжалось, но Габи никак не пыталась спровоцировать в Викторе интереса к себе. В дверь постучалась та же утонченная девушка, убрав посуду и поставив кофе. В воздухе повис непередаваемый аромат; Виктор вспомнил, что такой же он почувствовал лет сорок назад в кафе где-то в районе Киевского вокзала.
"Интересно, этот стройный рум-сервис работает на нас или на них? Хотя их тут наверняка проверяют."
— О, да это настоящий "Herztraum mit Fruechten"! — воскликнула Габи, попробовав торт. — Как в пекарне у Крюгера на Вассерверкштрассе.
— На Вассерверкштрассе? — задумчиво переспросил Виктор. — Там была пекарня?
"Пусть ломает голову над невинным вопросом. Был ли я на Вассерверкштрассе, откуда слышал про пекарню и прочее."
— Это другая Вассерверкштрассе. Не в Берлине. И у Крюгера сбоку была розочка из крема, а здесь нет крема и все заглазировано желе. Но это неважно, как вы находите?
— Абсолютно неважно. Лишь бы не на Ульменштрассе.
— Я одно время жила на Ульменштрассе. До развода. Боже, как это было давно...
Хор торжественно вывел "Тот никогда и нигде не пропадет!" на фоне титров. Затем на экране появилась Мирей Матье и с энтузиазмом начала петь "Когда же взойдет заря, товарищ?" — про Октябрьскую революцию. Габи встала с дивана и приглушила звук.
— Не любите французской эстрады?
— Ее все любят. А мадемуазель Матье обожают даже реваншисты, хотя она сторонница де Голля. Ее у нас называют второй Эдит Пиаф. Просто бравурные песни вызывают не слишком приятные воспоминания. Жаль, что в гостинице нельзя использовать свечи. Даже неоновых нет. А при свечах так хорошо сидеть и разговаривать.
— О чем?
— Например, о кино. Знаете, я убедилась, что русское кино — не развлечение и не пропаганда. Это самовыражение, которое государство ограничивает рамками общепринятого порядка. Эти рамки довольно свободны. Неделю назад в институте устроили просмотр фильма, он назывался "Разбудите Мухина", нас тоже почему-то пригласили...
"Сегель здесь тоже снял эту комедию?"
— Там студент из нашего века попадает в разное прошлое?
— Точнее, оно ему снится, и он пытается его менять. Это философская притча. Мне запомнилась фраза, которую говорит инквизитор. "Ты совершил тяжкий грех, сын мой. Нельзя быть умнее своего века. Ты во все вмешивался."
— Ну, а если человек не вмешивался? Если попал в другой век, и просто хотел жить, как все? Добывать пищу своим умом и руками? А век в его жизнь вмешался. Вот надвигается ядерная война, и к человеку пришли, и говорят: ты можешь помочь, ты из другого времени, попытайся спасти себя и всех нас. Что делать?
— Да... Если человек не пытается менять время, время пытается изменить его.
— И потом, что значит, быть умнее века? В прошлом тоже неглупые люди. Можно знать будущее, предупредить о явных ошибках, но другая дорога может привести к другим ошибкам. О которых там, в будущем, даже не задумывались, потому что там свои проблемы.
— Вы говорите, как человек из будущего, — улыбнулась Габи.
— Каждый ученый смотрит на мир из будущего, которое он пытается увидеть.
— С вами очень интересно. Хотите еще торта?
Виктор заметил, что от двойного кофе с ликером на щеках Габи расцвели розы, а глаза начали сиять.
— Спасибо, он очень сытный. Если вы тоже не хотите, можно эту половину оставить на завтра.
— В холодильнике есть место... У них очень крепкий кофе. Вам не жарко?
— Нисколько. Можно у вас руки помыть?
— Конечно! А я позвоню, чтобы убрали посуду.
Габи действительно вызвала официантку; пока тонконогая красавица устраняла следы ужина, она удалилась в душ, и, похоже, не только вымыла руки, но и освежила разгоряченное лицо — с ее губ исчезла помада. В движениях Габи стало чувствоваться некоторое волнение, радостная возбужденность, она немного прибавила звук телевизора и присела на диван рядом с Виктором. На экране шел видовой фильм о достижениях страны к годовщине революции, в закрома сыпалось зерно, из ворот завода выезжали самосвалы, и на борт сверхзвукового лайнера подымалась вереница пассажиров. "Рукотворная птица, созданная в конструкторском бюро Мясищева, связала скоростным мостом столицу нашей страны со столицей Китайской Народной Республики..."
"Так вот он какой, загадочный М-65 до Пекина!"
— Мы говорили о кино... Вчера я смотрела по телевидению фильм "Западня", русский фильм по рассказу американского писателя...
— Драйзера.
— Да-да. Там актриса, которая играет Имоджин, еще очень похожа на Одри Хепберн в фильме "Завтрак у Тиффани", но это не Хепберн.
— Жанна Болотова, наверное?
— Я не помню. Но фильм... Я очень хотела бы вам об этом рассказать. Это больше похоже на европейское послевоенное кино. Главные герои, мужчина и женщина, ведут игру. Она хочет скомпроментировать журналиста порочной связью, он хочет влюбить ее в себя, чтобы она рассказала планы продажных политиков. Это ему почти удается, она дает показания, но когда они расстаются, она его целует, и ловушка захлопывается. Весь фильм — игра, скольжение на краю бездны, гениально передано состояние души людей, втянутых в интригу. Он шел как раз после того, когда господин Зигель предложил следить за вами. Понимаете, во мне все перевернулось...
— Поэтому вы плакали?
— Да, все оказалось так близко... Вы не знаете многого. Перед отъездом со мной говорил один штатский чиновник с выправкой офицера, расспрашивал, готова ли я выполнить поручения ради отчизны. Я сочла это обычной формальностью, я раньше никогда не ездила в Россию. Меня спрашивали коллеги, почему от меня требуют заполнять столько бумаг, анкет, каких-то тестов, хотя я никогда не была связана с секретными исследованиями. Наконец, столько медицинских справок — требовали ли их русские? Некоторые лица из благотворительных фондов, которые встречались с господином Зигелем, больше похожи на военных в штатском. Я даже догадываюсь, чем его могли шантажировать. Но меня не шантажировали. Меня проверяли, готова ли я в трудный час исполнить свой долг, как добропорядочная немка...
— И что же это за долг?
— Они не договаривали. Но ведь я была готова исполнять, не задумываясь. И вот этот фильм... Во мне все перевернулось.
— Неужели это кино так подействовало?
— Вы вправе мне не верить... Мне кажется, мы с вами в такой же игре, как и в этом фильме. Только у Драйзера герои играют сами, а вами и мной играют огромные и беспощадные государственные машины.
— Вас мучает чувство беспомощности?
— Да. Я не знаю, какой должна быть развязка игры. Когда на карте судьба Европы, судьба одного человека не значит ничего. Мне страшно, Виктор. Мне страшно, потому что я одна. Нет близких людей, ничего, за что я могла бы уцепиться и хотя бы почувствовать необходимость жертвы, которую от меня обязательно потребуют. Я не готова жертвовать, я не знаю, ради кого это надо.
"Нервный срыв? Решила раскрыться?"
— И что вы собираетесь делать?
— Знаете, я не труслива. Когда мне угрожает опасность, мне хочется броситься навстречу ей, чтобы скорей наступила развязка. Вам тоже наверняка знакомо это чувство. И я...
В воздухе повисла тяжелая пауза. Виктор смотрел на Габи, в ее широко раскрытые глаза, и ждал завершения фразы, боясь неосторожным словом заставить девушку снова уйти в себя.
— ...В общем, я знаю, как ускорить развязку.
23. Третий дубль.
"Надеюсь, это не самоубийство?" — мелькнуло в голове у Виктора.
— Может, сначала проясним ситуацию? — спросил он. — Все-таки вы не одни, нас двое.
— Не беспокойтесь, я не собираюсь совершать какой-нибудь страшный поступок. Кино подсказало мне выход. Мы должны поцеловаться.
— Думаете, меня или вас хотят шантажировать?
— Не обязательно. Но если нас подталкивают к сближению, мы должны это показать. Нашим, вашим, все равно. Может, ваши хотят, чтобы я потеряла голову, может, наоборот. Если мы сделаем это сознательно, мы сохраним здравый рассудок и силы, чтобы выпутаться. К тому же в этом отеле, скорее всего, ваши кинокамеры, а не наши.
— Интересный ход мыслей.
— Вы же сами предложили мне подыграть профессору. Теперь подыграем вашей стороне.
— Ну, если вы думаете, что здесь наши кинокамеры, по логике здесь должны быть наши микрофоны.
— Ну и пусть. Я устала ждать неизвестности.
Габи встала и выключила телевизор, затем подошла к дивану и протянула руку Виктору.
"Дурацкое положение. С другой стороны, хоть что-то будет ясно."
Он взял руку Габи и поднялся. Рука была холодна, так, что Виктор испугался, не плохо ли у нее с сердцем. Внезапно Габи отстранилась от него ладонью левой руки.
— Нет, — сказала она, — нет, я так не могу сразу. Давайте поступим так: выпьем брудершафт и поцелуемся.
"Что-то подсыплют в бокал?"
— А поскольку в шпионских фильмах в таких случаях что-то подсыпают в бокал, предлагаю вам налить вино и выбрать бокал.
"Может, ее собрались отравить? Подставить, как с Незнамовой? Второй раз одно и то же — это малоубедительно..."
Они переплели локти, и Виктор вновь почувствовал терпкий вкус кахетинского. Габи закрыла глаза и вытянула губы; Виктор взял ее за плечо и осторожно поцеловал, чувствуя под пальцами легкую дрожь тела девушки. Габи выдохнула "Фу-ух", подошла к дивану и присела, поставив бокал на столик.
— Ты поцеловал меня, как жену, уходя на работу, — сказала она.
— Представь себя женой, — ответил Виктор, присаживаясь рядом. В комнате ничего не происходило. Тикал будильник, за окном слышалась песня подгулявших граждан.
— Не могу, — вздохнула Габи. — Я совсем забыла, как чувствовать себя женой... Ты чувствуешь?
— Я не могу чувствовать себя женой.
— Я о другом. Ничего не произошло. На улице лежит белый снег, нас двое и ничего не происходит.
— А что должно произойти?
— Наверное, ничего, — с легкой грустью в голосе сказала она. — Наверное, у меня просто очень богатая фантазия и мнительность. Придумала целую шпионскую историю. Забудь все, что я наговорила.
"А может, все проще? Она столько раз намекала на одиночество. Может, она просто хочет ласки и боится, что на нее будут смотреть, как на доступную?"
— Может быть, мы просто неправильно целовались?
— А как надо?
— Например, так...
Виктор притянул Габи за плечи к себе и припал к ее губам, придавив к спинке дивана. Габи замычала и сделала слабые попытки вырваться; но ее руки тут же ослабли и начали гладить Виктора по спине. Ее левое колено непроизвольно подтянулась вверх, ткань платья поползла назад, обнажая бедра. "Хватит, довольно", внезапно прошептала она и отстранила Виктора, подавшись вперед.
— Что ты наделал... — произнесла она, глядя широко раскрытыми глазами перед собой.
— Ты же сама хотела.
— Что ты обо мне будешь думать?
— Что ты потрясающая. И что ты обязательно должна быть счастливой.
— Я... Я сейчас рассержусь, — неуверенно сказала Габи и Виктор заметил, что она начинает раздувать ноздри.
— Разве у вас в Германии запрещены связи с иностранцами?
— Я не знаю. А у тебя? У тебя могут быть неприятности?
— А мне все равно. Ты же сама говорила, что камеры тут наши.
— А тогда... — Габи на мгновение замолкла, и в ее глазах появилось что-то вроде отблеска надежды. — Может быть, тогда нужен третий дубль?..
— О-о, ты европеец? — томно простонала Габи, когда ее губы стали свободными. — Я думала, русские сразу набрасываются на женщину, если она позволила поцелуй.
— Ты этого боялась или надеялась?
— Боялась... немножко. Боялась, что ты будешь неосторожен. Надеялась, что ты... ну, скажем, положищь руку на колено и она скользнет... чтобы я была готова...
— Примерно так?
— О-оо... да, так хорошо... Мне хочется тянуть эти минуты...
Она взяла Виктора на запястье, но лишь чуть прижала его руку, чтобы ладонь его сильнее чувствовала тепло под тонкими узорами ажурного чулка.
— Лучше, чем профессор?
Габи откинула голову и из ее рта вырвался короткий смех.
