Лорд Гаральд отправился к Магистру. Для Короля с королевой в ближней роще раскинули шатер. Аннабел пожелала остаться на открытом воздухе, и тогда на траву, чуть припорошенную желтыми листьями, кинули разноцветные покрывала. Король с королевой сели. Поблизости расположились Артур и капитан Ральд. Отдельным кружком устроились актеры, Плут, Гильда с отцом, Менестрель.
Стоял ясный, безоблачный день. Березы стряхивали поблекшие листья. Плясунье не сиделось на месте. Не в силах побороть нетерпение, она бродила меж белых стволов. Заприметила отдельно стоявший клен, собрала ворох листьев и вскоре короновала себя золотисто-алой короной. Украдкой бросила взгляд на мужа. Артур, хоть и заходился от беспокойства, ответил восхищенным взглядом.
Вскоре показалась процессия. Впереди — лорд Гаральд на горделивом иноходце. Следом шагали Магистр и Драйм (Артур и остальные дружно уставились на его перевязанную руку). Замыкали шествие королевские дружинники.
Король обратился к Ральду:
— Сторонников Магистра вывести из замка и обезоружить. Разберемся с ними позже.
Ральд, отдав приказ дружинникам, вопросительно посмотрел на Короля: "Зачем возиться с этими негодяями? Пусть убираются".
— Чтобы они кинулись грабить округу? Нет, капитан. Кому место в темнице, туда и вернется. Остальным службу найдем. Отберите среди своих людей самых надежных и обыщите замок. Магистр не успел вывезти награбленное. Выставьте караул.
Процессия приблизилась. Драйм держался на ногах твердо, шагал легко. Воины закричали, приветствуя его. Драйм ответил взмахом руки. Гильда с Плутом не выдержали, бросились навстречу. Вскочили и остальные, подошли ближе. Артур порывисто обнял брата.
— Все в порядке, — твердил Драйм, здоровой рукой отпихивая Либурне, выросшего словно из под земли.
Магистр был одет в темный дорожный плащ — ни шелков, ни драгоценностей. "С лица спал, — отметил Плут. — Я бы его и не узнал в толпе".
Магистр только от лорда Гаральда узнал, кто ныне носит венец. На Короля с королевой взирал угрюмо, на Артура — пренебрежительно, на Плута — с яростью, на актеров — с ненавистью. По Гильде с Оружейником скользнул глазами — не помню таких. Так же посмотрел на Менестреля — и невольно задержал взгляд.
Артур кивнул Драйму.
— Говори.
Драйм плечом повел: что тут говорить?
— Твой брат не может пожаловаться, — выпалил Магистр. — Не всякого гостя я принимал, как его. Лучшие покои отвел, кушанья со своего стола посылал.
Лицо Артура исказила непередаваемая гримаса издевки, ненависти и презрения. И тут Драйм промолвил:
— Это правда.
Артур онемел. Гонец Магистра, стоявший меж двух стражников, решил: "Я, кажется, ясновидящий".
— Может, он и руку сам себе искалечил? — процедил Артур.
— Верно. Сам, — живо подтвердил Магистр.
— Ты... — начал было Артур, но тут Драйм положил здоровую руку ему на плечо.
— Оставьте. Он говорит правду.
— Ты что, выгораживать его взялся? — вскипел Артур.
— Нет, — Драйм смутился. — Просто я... Чтобы не бояться.
— Ясно.
Артур обернулся к стражникам, охранявшим гонца.
— Отпустите его.
Гонец исчез в мгновение ока.
Магистр окинул тяжелым взглядом Короля с королевой, потом обратил к Артуру белые от бешенства глаза.
— Ты, я вижу, опять в милости. За какие же заслуги тебя так жалуют? За то, что Стрелка пытался убить да королеву год взаперти держал? Неужто людям нравится, когда их предают? Похоже на то. Ты был жесток — и вновь возвысился. Я милости расточал, и вот — всеми покинут. И лорды оставили, и Лурх — плевать, что власть ему дал, войско доверил. Даже Гирсель-щенок, которого я на улице подобрал и два года кормил. Ладно. Теперь вам с этими тварями управляться. Ох, нахлебаетесь! Еще вспомните меня. Я дал этим псам свободу. Они и радуются. Друг друга обкрадывают, детьми своими торгуют, бражничают, распутничают...
— Ты скроил их по своему образу и подобию, — холодно произнесла Аннабел. — Что ж сетуешь? Освободил их от совести...
— Моя совесть чиста. Ничего дурного я не делал.
— Конечно, — издевательски засмеялся Артур. — Где тебе знать разницу между хорошим и дурным.
Магистр уставился на него в упор. Спросил с ухмылочкой:
— Красть — хорошо или дурно? — указал пальцем на Плута. — Что ж этот вор у вас в героях ходит?
Плут возмущенно дернулся, но его опередил Менестрель. Заговорил спокойно:
— Убивать — хорошо или дурно? Один — ребенка защищал, бандита сразил. Другой — вдову зарезал ради денег. Один — добро сотворил, другой — зло. И ты не лги, будто добро и зло могут меняться местами. Сказать, что спасший ребенка гнусность содеял, а вдову умертвивший — благо, — не осмелится никто и через сто лет.
Не отвечая Менестрелю, Магистр с гаденькой улыбкой обратился к Артуру.
— А человека оборотнем объявить, живому пышные похороны устроить, это как: добро или зло?
У Артура запылали щеки. Плясунья сжала кулачки — нет горше муки, чем когда унижают того, кого любишь. Артур, едва сдерживаясь, ответил:
— Я за содеянное сполна расплачиваюсь, — и добавил сквозь зубы: — особенно за то, что тебе силу дал.
Яростью сверкнули глаза Магистра. Он вскричал:
— Хороша благодарность! На престол тебя возвел, от всех хлопот избавил. Посмотри, как расцвела страна. Кругом замки прекрасные высятся, лавки ломятся от заморских товаров...
Флейтист со Скрипачом переглянулись и в такт покачали головами. Оружейник присвистнул. Артур нарочито внимательно осмотрелся по сторонам, сказал с нескрываемым сарказмом:
— Да, красота неописуемая. Особенно изгаженные леса и поля глаза радуют.
— Замки построены, потому что народ ограблен, — поддержал Оружейник. — Лавки ломятся, потому что никто ничего купить не может — не на что.
— Да и где ломятся? — вмешался Флейтист. — Разве что — в столице. А в маленьких городах и деревнях... — он только рукой махнул.
— За два года ты разрушил то, что создавалось десятилетиями, — сказала Аннабел. — Никакие захватчики так бы не преуспели.
— Я разрушил? — переспросил Магистр. — Все королевство — я один? А может, ваши драгоценные подданные постарались? Я лишь преподавал урок — они учились. И с какой готовностью!
— Да, верно, ты научил их не думать друг о друге, не заботиться о близких, не щадить тех, кто слабее. Ничему другому ты научить и не сумел бы. Зло способно только разрушать.
— Добро без зла невозможно, — в голосе Магистра появились снисходительные, поучающие нотки. — Они существуют вместе, как горы и долины, свет и тень, день и ночь...
Менестрель усмехнулся.
— Ты и впрямь воображаешь, будто ночь, сменяя день, о своей выгоде печется? Зло начинается там, где ради собственной корысти топчут других.
Магистр раскрыл рот, но тут его перебила Плясунья, потерявшая всякое терпение.
— Добро без зла невозможно? Попробуй мне доказать, Шорк, что если перестанут измываться над женщинами и детьми, мир рухнет. Или женщина, над которой не надругались, не поймет сладости любви?
— Или мать, у которой не убили ребенка, не испытает вполне счастья материнства? — подхватила Гильда, утратив свое обычное спокойствие.
Шорк глянул на Плясунью так, что ей захотелось спрятаться за спины друзей. Вытянув жирный палец, Магистр потряс им у нее перед носом.
— Знаю, почему ты меня ненавидишь. Моим актерам рукоплескали. А на твои пляски никто нынче глядеть не хочет.
— Неправда! — вскипел Флейтист.
— Правда, — засмеялся Магистр. — И от твоей музыки всех воротит.
— Нелегко нам придется, — заметил Король. — Надо будет вновь у людей хороший вкус воспитывать.
Шорк исподлобья посмотрел на зеленоглазого властелина и понял, что разговор окончен. Снова оглядел всех — словно ножом полоснул.
— А вы неплохо спелись. Кто править станет? Одна королева при двух королях, одна жена при двух мужьях...
Пальцы Артура сомкнулись на рукояти "Грифона". Шорк отпрянул в сторону, испуганный не столько движением Артура, сколько взглядом Короля.
— Вы дали слово! — Шорк побледнел до желтизны, привалился к березовому стволу.
Король отвернулся. Артур спросил, поигрывая клинком:
— К чести и милосердию взываешь? Поверил, что они существуют?
Вложил меч в ножны.
— Убирайся, пока цел.
Шорк не заставил себя просить дважды. Вскоре темная фигура скрылась за гребнем холма. Все провожали его глазами. Артур в сердцах воскликнул:
— И такая гадина будет ползать по земле. Многим еще жизнь испоганит. Может, следовало взять грех на душу, прикончить? Я ему слова не давал.
Король ответил:
— Нет. Пусть уходит.
Остывая, Артур думал: "Побродит голодным, может, чему и научится. Я тоже, пока сыт был, любил рассуждать о единстве добра и зла. А когда мой замок сгорел, мне в спину выстрелили, на мою женщину напали — быстро поумнел. Понял: зло уничтожает добро, как бесстыдство — стыд, бессердечие — сердечность, бессовестность — совесть. И если добро называть светом, то зло — не тень, даже не ночь, а беспросветность".
...Когда отряд готов был к выступлению, лорд Гиром, не решавшийся более говорить с Королем, обратился к Артуру:
— Милорд, испросите у Их Величеств прощение для моей супруги.
Артур невольно улыбнулся.
— Здесь никто с женщинами не воюет. Зовите вашу супругу. Давно вы женаты?
— Только две недели.
Капитан Ральд махнул рукой, дружинники расступились, и появилась леди Амелия — лицо сияет белизной, рыжие волосы зачесаны надо лбом, платье расшито жемчугом, золотые браслеты охватывают тонкие руки. Правда, губы ее чуть побелели и дыхание стало неровным.
Леди Амелия склонилась пред Королем и королевой. Лорд Гиром, стоявший за ее спиной, в волнении комкал край плаща. Король посмотрел на леди Амелию и отвернулся. Аннабел перебирала лошадиную гриву и глядела сквозь леди Амелию.
Супруга лорда Гирома отступила в сторону, обернулась и послала лорду Артуру долгий призывный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Плясунья поднялась на цыпочки: взгляд леди Амелии ей очень не понравился. Артур издал короткий смешок. Сказал лорду Гирому:
— Поздравляю, милорд. Вы получили добродетельную супругу. А главное — ловкую. Несомненно, вкусите счастья.
Издевка, звучавшая в его голосе, Плясунью весьма ободрила.
* *
*
— Да... — Гильда окинула взглядом родной дом. — Да...
Остальные стояли, онемев. Первым обрел голос Плут. Жизнерадостно осведомился:
— Что, попросимся к Королю в Тург?
...Слух о бегстве Оружейника разнесся быстро. Замки взломали, утварь растащили, из окон вынули цветные стекла, ставни отодрали, входную дверь сняли с петель. Как обнаружила Гильда, обежав дом от чердака до подвала, трудолюбивые соседи умудрились даже вынести огромные кровати, которые прежде необходимо было разобрать. Вообразив, как пришлось попотеть грабителям, Оружейник расхохотался.
В трапезной хозяева обнаружили двух незваных гостей: натужно сопя, они отдирали доски со стен. Нимало не смутившись появлением владельцев, продолжали свою работу и были очень недовольны, когда их попросили удалиться. Осыпая Оружейника бранью — мол, нечего бросать свое имущество и вводить в соблазн честных людей, они, наконец, ушли.
— Ох, — вздохнул Флейтист. — Все воры в своей честности уверены. Как Шорк.
Оружейник только рукой махнул.
Прибежали родичи, немало друзей собралось. Закипела работа. К вечеру навесили двери и ставни — Гильда разрисовала их яркими красками; набили свежей соломой тюфяки; сколотили стол; поставили чурбаки, на них доски настелили — чем не пиршественный зал? Знакомые дровами да съестным поделились; друзья принесли — кто ложки, кто плошки; и хоть каравай пришлось нарезать тонкими, почти прозрачными ломтями, а вино разбавлять водой до бледно-розового цвета, начался самый настоящий пир.
По одну сторону стола сидел Оружейник, его старшие дочери, зятья и внуки. По другую — музыканты, Гильда, Плут, Менестрель, Плясунья, отважившаяся ради друзей на целые сутки расстаться с мужем. Смех и разговоры не смолкали до самого вечера. Рассказам не было конца. Пришлось вспоминать все, что случилось за два года: появление Стрелка и актеров, освобождение Менестреля. Гильда поведала сестрам, как Артура спасали, как из города выбирались переодетыми — теперь это казалось забавным. Разумеется, не умолчала о подвиге Гирселя. Недолго прожил, зато скольким жизнь продлил...
Вечером, когда в окнах затрепетали огни, и по стенам домов заскользили длинные тени, в новую дверь постучали.
— Не заперто! — хором закричали Гильда с отцом, высовываясь в окно.
Человек, стоявший на крыльце, поднял голову, и они узнали Драйма. Гильда поспешила навстречу.
За плечами Драйма висел дорожный мешок, через руку был перекинут теплый плащ.
— Я пришел насовсем... — неуверенно начал Драйм.
— Попробовал бы не прийти, — ответствовала Гильда.
Прошло немало времени, прежде чем они поднялись в трапезную. Тут Драйм, наконец, заметил, что стряслось с домом. Вознегодовал.
— Почему вы никому не сказали? И Король с королевой, и лорд Артур, и лорд Гаральд охотно помогли бы.
— Оставь, — перебила Гильда, — у них забот хватает.
Взяла Драйма за руку и повела к столу. Плут с Плясуньей вскочили, желая дать Драйму место. При этом они нечаянно сбили чурбан, и музыканты повалились на пол, остальные бросились их поднимать, воцарилась полная неразбериха. Все хохотали. Драйм чуть не с ужасом оглядывался по сторонам. Знал, что такое — лишиться дома. Оружейнику, правда, повезло: стены и крыша уцелели.
Наконец доски поправили, и все расселись.
— Руки-ноги на месте, инструменты — тоже, тайник не нашли, — заявил Оружейник, — не пропадем.
— А я и приданое припасла, — подхватила Гильда, — вот, взгляни.
И водрузила на стол расписной горшок, привезенный из Дарля — единственный уцелевший.
— Ну? — гордо спросила она. — Не пожалуешься, что бесприданницу взял?
Драйм не выдержал, расхохотался, обнял Гильду за плечи. Менестрель потянулся за лютней.
— Примите песню в дар.
"Придет-пройдет, забыл-влюблен", —
Ромашка на порожке,
Так хороша и так проста,
Чудесный знак в пути.
Какой-то ясень или клен
Рос под чужим окошком
И так отчаянно мечтал
В саду твоем расти.
В твоем саду из диких трав,
Летающих по ветру,
Неувядающих цветов,
Плывущих по воде,
Где тополь, благородный граф,
Вздыхал о юной вербе,
Отшельник, странствующий дуб,
Молился за людей.
А ива, косы по ручью,
Клонилась, не ломалась
И все печалилась тайком,
Считая за беду,
Что некий ясень или клен,
Тоска ее и жалость,
Был по рожденью обречен
Расти не в том саду.
Разрушим чары колдовства,
Садовую ограду,
Прикажем именем творца,
Весеннего луча,
Чтоб все родные дерева
Вдруг оказались рядом,
Чтоб мудрый странствующий дуб
На счастье их венчал.
Пусть осень листья унесет,
Снег заметет дорожки,
Верны предчувствию весны
Влюбленные сердца.
