Если Португальская империя и ее агенты-иезуиты были средством, с помощью которого Европа открыла остальной мир, то они также были основным средством, с помощью которого остальной мир открыл для себя Европу. Распространение европейских технологий, языков, религии, права, научных и медицинских знаний действительно началось с португальцев и к середине XVII в. уже оказало глубокое влияние на остальной мир.
Португальцы привезли с собой в Африку и Бразилию корабли, огнестрельное оружие, а также новые знания и технологии, ранее совершенно неизвестные. Они также принесли с собой грамотность, которая была практически неизвестна за пределами областей мусульманского влияния. В Африке эти аспекты европейской культуры оказали лишь ограниченное влияние, и португальцы проявили гораздо большую склонность к принятию африканской культуры, чем африканцы к принятию европейского образа жизни. Однако в Бразилии влияние Португалии было глубоким и продолжительным. В Азии португальцы нашли цивилизации, чья культура и технологии во многих отношениях были гораздо более развитыми, чем их собственные. Тем не менее, географическая и навигационная наука Португалии, а также ее военные и военно-морские технологии сыграли значительную роль, позволив португальцам так прочно утвердиться в морских регионах Азии. Японцы были особенно любопытны и восприимчивы к новым аспектам европейской культуры, и в 1584 г. несколько японских юношей были отправлены в Лиссабон и Рим (где их принял Григорий XIII)46. Нигде это восхищение европейскими пришельцами и их странными кораблями и вооружением не проявляется лучше, чем в различных их изображениях, выполненных мастерами бронзового литья из Бенина и резчиками по слоновой кости из Сьерра-Леоне, или в знаменитых ширмах намбан-бёбу, где японские художники изобразили каждую деталь кораблей, одежды, лошадей, оружия, и даже зонтики различных социальных классов португальских торговцев и миссионеров.
В 1513 г. Албукерки писал королю: "Люди, с которыми мы ведем войну, уже не те, что прежде; и артиллерия, оружие и крепости теперь соответствуют нашим обычаям"47. Тем не менее, примечательно то, что азиаты и африканцы относительно медленно усвивали эти новые технологии и адаптировали их для своих собственных целей. Были, конечно, исключения. Японцы научились производить огнестрельное оружие, подражая португальцам, и за несколько десятилетий эта новая технология произвела революцию в военном деле, а вместе с ним и в политике Японии. Уже в 1549 г., всего через шесть лет после прибытия первых португальцев Ода Нобунага разместил заказ на 500 мушкетов и в войне 1551 г. впервые применил пушки. К концу столетия японские замки были облицованы камнем, и даже утверждается, что японцы построили первый броненосный корабль 48. В других странах Азии внедрение европейских военных технологий слишком часто означало вербовку португальцев-ренегатов в качестве наемников — профессиональных мушкетеров или артиллеристов — наряду с армиями, которые во всех других отношениях оставались традиционными.
На первый взгляд такое нежелание африканских и азиатских обществ адаптироваться кажется признаком культурной атрофии или традиционализма, препятствующего адаптации. Однако, возможно, здесь снова сказываются евроцентрические предположения. Это правда, что крупные португальские нау с их тяжелой артиллерией при определенных обстоятельствах могли бы стать грозным оружием, как и португальские аркебузиры, но изучение португальских военных кампаний на Востоке и в Африке показывает, что после героических первых дней Алмейды и Албукерки португальцы постепенно переняли местные методы ведения войны и стали вербовать азиатских и африканских солдат для ведения боевых действий. К 1540-м гг., когда Жуан де Кастро создал свои знаменитые рисунки португальского флота в Красном море, стало ясно, что португальцы, как и их азиатские коллеги, полагались на весельные галеры и фусты, а не нау, и что большая часть их сражений носила рукопашный характер, в котором огнестрельному оружию отводилась лишь скромная роль. Более того, португальские вооруженные силы в основном состояли из чернокожих или японских рабов или солдат, набранных на месте, таких как ласкарины в Шри-Ланке или тонга в Восточной Африке. Другими словами, технология не считалась решающей в ведении войны, и азиаты и африканцы, видя, какую скромную роль она играла для самих португальцев, не видели особой необходимости перенимать ее.
Единственным явным исключением из этого правила были португальские крепости, защищенные артиллерией. Здесь португальцы достигли и долгое время сохраняли технологическое превосходство, которому азиатские и африканские противники не спешили подражать и которое позволяло Португалии поддерживать военное присутствие в Азии, чего в противном случае при их небольшой численности было бы невозможно достичь.
Источники могущества Португалии
Если технология играла менее решающую роль, чем можно было бы предположить, исходя из евроцентристского взгляда на прогресс, проблема того, как объяснить могущество Португалии на Востоке и в Африке, оставалась бы нерешенной. Как могло такое небольшое число европейцев из бедной и слаборазвитой страны утвердиться в качестве господствующей силы на трех континентах и так долго сохранять эту власть против более богатых и гораздо более многочисленных противников? Более того, португальцы смогли сохранить эту власть даже тогда, когда их собственные институты были пронизаны коррупцией, а раздоры и разногласия внутри их крошечных общин угрожали парализовать их деятельность. Утверждение, что португальцы смогли воспользоваться отсутствием единства среди своих противников и что они всегда находили союзников среди местных правителей и населения, нельзя считать полностью удовлетворительным ответом 49. В конце концов, во многих случаях враги Португалии на самом деле объединялись против них, как в 1509 г., во время осады Диу в 1538 и 1546 гг., или при нападении на Гоа в 1571 г., или в Восточной Африке в 1631 г. Однако все эти серьезные попытки вытеснить португальцев потерпели неудачу. Трудно не прийти к выводу, что в каждом случае решающую роль оказывала морская мощь и что, когда господство на море было потеряно, как при Ормузе в 1622 г. и Малакке в 1641 г., за этим следовало поражение. Морская мощь позволяла португальцам быстро перебрасывать людей и припасы в любую угрожаемую точку, и именно их способность концентрировать ресурсы там, где они были необходимы, снова и снова оказывалась ключом к выживанию и победе.
Португальская империя была всемирным государством. Ни одно другое государство в то время не могло действовать на такой обширной территории и координировать действия буквально на тысячи морских миль. Какой бы несовершенной она ни была, португальцы обладали системой связи и способностью мобилизовать ресурсы, которые позволяли использовать серебро Южной Америки, вооружение Нидерландов, корабли, построенные в Португалии, Дамане или Бразилии, а также рабочую силу Азии и Африки для службы буквально в любой точке мира. Даже величайшие из азиатских держав не могли и отдаленно повторить это. Только турки были близки к тому, чтобы повторить глобальное распространение португальской власти, но их основные интересы были на Ближнем Востоке и в Средиземноморье, а не в тех областях, где они могли бы эффективно бросить вызов португальцам.
Португалия и крах современного государства
Последняя тема, требующая рассмотрения, заключается в том, как необычная история португальской экспансии вписывается в возникновение современного государства. Очевидно, что по мере того, как португальская деятельность распространялась на четыре континента и разделявшие их океаны, маленькому и бедному средневековому королевству Португалии пришлось развивать институты, которые бы контролировали эту экспансию и управляли новыми возникающими поселениями. Это было тем более важно, поскольку португальская Корона, в отличие от своей кастильской современницы, стремилась управлять обширной коммерческой монополией и напрямую контролировать деятельность всех своих агентов за рубежом. Государство, каким его представлял дон Мануэл, было поистине выдающимся творением: португальский монарх будет управлять коммерческими монополиями по всей Атлантике и Индийскому океану, и все солдаты и чиновники этой империи находились бы на его прямом жаловании, несли ответственность перед ним и подчинялись regimentos, которые пытались бы контролировать чуть ли не все мелочи их повседневной жизни. Не должно было быть ни конкистадоров с частными контрактами, ни какого-либо банка, захватывающего части этой империи в счет уплаты долгов, возникших перед ними у Короны, таких как дар Венесуэлы, предоставленный Карлом V Вельзерам в 1524 г.
Централизованное бюрократическое государство, которое планировал создать дон Мануэл для управления своей империей, намного опережало современную практику в Европе, и его кастильские современники стремились подражать ему, хотя и только после того, как они усвоили тяжелые уроки методом проб и ошибок. Хаос, насилие и геноцид, которые сопровождали кастильскую экспансию, в конечном итоге, спустя четыре десятилетия, вынудили кастильскую монархию напрямую вмешаться и создать бюрократические институты для обеспечения соблюдения власти Короны. Таким образом, в самом прямом смысле иберийская экспансия оказалась повивальной бабкой для новых экспериментов и форм правления, а также новых концепций государства и его власти.
Однако реальность португальской экспансии сильно отличалась от теории. У Португалии не было квалифицированных кадров для укомплектования бюрократического аппарата, а у короля не было средств для того, чтобы содержать профессиональную армию солдат и государственных служащих. Вместо этого империя питала и помогала увековечить систему патримониальной политики, в которой патронаж Короны, чрезвычайно раздутый за счет бесконечно умножающихся должностей и командований в империи, поддерживал традиционную квазифеодальную знать и ее последователей. Система крепостей под управлением капитанов стала своего рода "клептократией", в которой капитан и его иждивенцы жили за счет ограбления как казначейства, так и местных moradores, и перекачивая государственные ресурсы в свои карманы. Иезуит Гонсало Мартинс, обычно использующий моральные характеристики для описания социальных и политических отношений в империи, писал:
"От самых старых до самых молодых редко встречаются люди, которые выполняют свой долг. Рвения к службе короне немного. Португальские подвиги редки. В администрации процветало взяточничество, боевой дух угас; доблести не существует, а трусость процветает"50.
В конце концов Португальская империя потерпела крах, потому что португальское государство не смогло модернизироваться.
Стремления дона Мануэла просто не могли быть удовлетворены, а приватизация империи, которая произошла так быстро после 1540 г., помешала короне перестроить свои внутренние институты. Португалия не модернизировала ни свои вооруженные силы, ни свою систему образования, ни свой чиновничий аппарат, и империя, вместо создания современного государства, в конечном итоге была ответственна за фатальную задержку своего развития. Пьер Вилар, хотя и писал об Испании, использовал слова, которые в то время идеально подходили к Португалии:
"Сервантес иронично, жестоко, но в то же время нежно попрощался с этим образом жизни и с теми самыми феодальными ценностями, исчезновению которых в мире невольно способствовали испанские завоеватели и, как это ни парадоксально, чьему выживанию в своей собственной стране они способствовали ценой разорения. Тайну Дон Кихота следует искать в этой оригинальной диалектике испанского империализма"51.
И все же, если в Португалии современное государство в конечном итоге оказалось мертворожденным, то на местном уровне португальские социальные и политические институты оказались чрезвычайно устойчивыми. Как отмечали многие писатели, португальское общество было сплочено глубоко укоренившимися социальными институтами, которые создали своего рода единство среди португальцев во всем мире и кое-что делали для того, чтобы смягчить "клептократию" капитанов. Благотворительные организации мизерикордии, которые организовывали попечение о сиротах, больных и заключенных, а также присматривали за имуществом умерших, первоначально были основаны в Лиссабоне в 1498 г. и были частью проекта дона Мануэла по созданию централизованной монархии эпохи Возрождения 52. Их можно было найти даже в самых маленьких общинах, таких как афро-португальские в отдаленной долине Замбези. Мизерикордии, конечно, были чем-то большим, чем просто благотворительными учреждениями. Поскольку они происходили из фонда, находящегося под покровительством Короны, членство в них приносило значительный социальный престиж. Мизерикордии, возможно, заботились о больных и нуждающихся, но они также утверждали социальное неравенство и иерархию 53.
Церковь и различные религиозные ордена с их братствами, больницами, школами и отшельническими обителями также были мощными элементами религиозной и культурной жизни общин, разбросанных по всему миру. Роль религиозных братств была особенно важна. Некоторые из них были основаны специально для интеграции чернокожих португальцев или полукровок в жизнь церкви; другие имели своей основной целью защиту женщин, которые были вдовами или сиротами и в противном случае могли бы оказаться особенно уязвимыми 54. Вместе с мизерикордиями они обеспечивали институциональную инфраструктуру, которая обеспечивала большую сплоченность общества. Senados da Camara, учрежденные королевской хартией во всех крупных португальских городах от Макао до Луанды и Баии, помогали консолидировать местный управляющий класс с политическими обязанностями, которые сблизили эти отдаленные португальские общины с Лиссабоном и великими городами родины 55. Хотя в местной иерархии португальцам европейского происхождения всегда отводилось почетное место, во многих частях империи таких reinois не было в достаточном количестве. В этих случаях должности в мизерикордиях, церквях и Senados da Camara занимали члены местных португальских общин этнически смешанного происхождения.
Нигде нельзя увидеть лучше стойкое влияние этих институтов и их способность формировать жизнь сообществ, чем на небольшом острове Сан-Томе в Западной Африке. Члены городского совета и соборные каноники, капитаны ополчения и братья мизерикордии — все они принадлежали к чернокожим правящим семьям Сан-Томе, потомкам освобожденных рабов и предкам forros последующего столетия. Эти люди управляли своей общиной через те же португальские институты, которые также можно было найти в Макао, Гоа, Лиссабоне и Баии, несмотря на изоляцию их собственного маленького островного мира, практически отрезанного от контактов с метрополией.
То, что было верно в отношении государственных институтов, в равной степени верно и в отношении экономики. По мере того, как Португалия получала доступ к несметным богатствам благодаря пиратству, вымогательству и торговле, когда португальские конкистадоры сколачивали огромные состояния, а такие короли, как дон Мануэл, наслаждались беспрецедентным богатством, сама Португалия становилась все беднее и относительно все более и более экономически отсталой. XXI век знаком с феноменом богатства, приводящего к обеднению общества, и огромных ресурсов, ведущих непосредственно к отсталости. Нет никакой тайны в том, почему это происходит. Простые реалии рынка означают, что те, у кого есть средства для оплаты, будут покупать то, что им нужно, вместо того, чтобы производить нужные им вещи самим. Более того, у тех, у кого есть доступ к богатству в виде ренты или дани, не будет терпения или понимания необходимости долгосрочных инвестиций. На самых ранних этапах португальской экспансии действительно наблюдалось развитие экономики, но в основном на островах, где поселенцы создали экономику, основанную на производстве сахара, вина, выращивании пшеницы и разведении крупного рогатого скота, которые можно было экспортировать в Африку, что привело к росту местных отраслей промышленности, таких как судостроение и ткачество. Однако расширение работорговли и, что более важно, основание Эстадо да Индия предоставили доступ к формам богатства, которые можно было получить силой оружия или торговлей, подкрепленной угрозой применения силы. Приобретенное таким образом богатство использовалось для покупки всего необходимого на рынках Нидерландов или Средиземноморья, а тот факт, что специи доставлялись непосредственно в Нидерланды для продажи, означал, что Португалию просто обошла стороной ее собственная империя. Португалия производила мало того, что было нужно империи на Востоке, и отдельные португальцы эмигрировали в поисках возможностей, а не искали их в развитии своего производственного потенциала на родине. Необычайная предприимчивость и дух приключений, которые привели отдельных португальцев во все уголки земного шара в поисках богатства, резко контрастируют с застоем и полным отсутствием предприимчивости, которые они демонстрировали дома. Опять же, в XXI в. есть бесчисленное множество сопоставимых примеров того, как эмигранты демонстрируют большую предприимчивость, которую они не могут проявить у себя на родине — эмиграция приводит к высвобождению сдерживаемой и ограниченной энергии и предприимчивости.
