Убийца ухмыльнулся, но мне не очень-то помог цинизм Свея, хотя мыслили мы с ним в одних категориях.
— А теперь мне нужны объяснения, — продолжил Свей, обращаясь ко мне. — Меня сказочка про белого бычка не устраивает. Что это за карта, и кто тебе её дал?
Я рассказал, ничего не скрывая. Да и что было скрывать?
— Значит, у нас ещё один союзник, — медленно проговорил берсеркер. — И этот союзник тоже хочет, чтобы мы объединились с Судьёй. Десять дней ты сказал? Ты успеешь за это время?
— Успею, — кивнул я. — Если не умру, конечно.
— Не умрёшь, — Свей хлопнул ладонью по столу. — В тебе я не сомневаюсь. Видел, как все заткнулись, когда ты появился? Ты настоящее пугало для всех наших, да и не наших тоже — среди местных ходят легенды о том, как ты уничтожил Гниющего одним плевком, а это, насколько я могу судить, многое значит. — Босс фыркнул. — Если бы мы выбирали короля по принципу — кто сильнее, тот и заказывает музыку, я бы, пожалуй, молча устроился к тебе в помощники.
Теперь слушайте, что мы будем делать. Я отправляюсь к Судье на переговоры, а ты, Репей, собирай людей, Шапокляк займётся обозом. Через десять дней девяносто процентов войска будет у Каменного Мешка. Когда Доктор вернётся, мы сразу же выступим на Сердце Мира объединённой армией и ломаем жрецам хребет одним ударом. За месяц управимся, если, конечно, не умрём.
— А Судья будет с тобой разговаривать? — поинтересовался Репей. — И как ты планируешь сдерживать жрецов десятью процентами войска?
— Если Доктор говорит, что эта Алая заставит Судью сотрудничать, то всё в порядке. Если же эта гадюка заартачится... ну, вернусь ни с чем, тогда и войска собирать не надо, и ни о каких жрецах можно будет пока не думать.
— Судья может попытаться тебя убить, — сказал убийца.
— Нет. — Свей усмехнулся и, взяв перо, нарисовал прямоугольник, внутри которого изобразил два уха. Рисунок он прикрывал левой ладонью. — Я должен идти сам.
— Как знаешь, — пожал плечами Репей.
— Через пять дней войско и обоз должны быть готовы, — продолжал Свей. — Я как раз пришлю весть от Судьи — выдвигаться в дорогу или нет. Но идти придётся быстро...
Не к Судье собирался Свей. И я готов поклясться, что знаю куда. Три недели назад на юго-запад тайно (даже от меня и Репья) ушли пять наших разведчиков, и никто из них пока не вернулся.
Что будет, когда герои узнают, что Свей ушёл? Дорога займёт около пяти дней, за это время его никто не хватится. Или хватятся? Не появится Свей в первом же посёлке, где у Судьи есть уши и глаза. Что герои будут делать? Начнут искать его? Конечно, тайно... и, конечно же, не найдут. И что они будут делать дальше? Да ничего, досюда идти пять дней, а за пять (даже шесть) дней войско будет собрано. А ведь через десять дней войска Судьи должны стоять в Каменном Мешке — где же им взять ещё день или даже два, ведь в случае конфликта игроки просто так не сдадутся, и даже основным силам героев придётся повозиться, про тех, кто обороняет наши старые владения, я вообще молчу. Просто Свей нашёл удобный предлог, чтобы свалить на юго-запад. Вероятно, нашёл там союзников.
И кто вообще сказал, что герои захотят нас раздавить одним ударом? Я же сам говорил, что мы нужны друг другу. Просто нельзя исключать даже малейшую вероятность удара в спину от любимых "союзников". Драконий Клык показал, что некоторые готовы пойти на всё, чтобы уничтожить чужаков.
Хрен с ними, с героями. Что будут делать жрецы, когда поймут, что войска ушли? Нанесут удар? Вполне возможно. Свей готов пожертвовать местными крестьянами и почти тремя сотнями игроков? Или это часть плана?
— Когда выходишь? — спросил меня Свей.
— Вообще, планировал выйти минут пятнадцать назад, — отозвался я, пиная сумку под столом.
— Тогда иди. Встретимся через десять дней в Каменном Мешке.
Я попрощался с друзьями и собирался уже уходить, но в этот момент в тронный зал ввалился бледный Крыс.
— Шеф! — рыкнул он. — Шеф! Всё пропало! Всё! Осколки Молота пропали!
Про них почти забыли, но по инерции продолжали собирать. А когда я рассказал Свею, что Корд — вполне реальная личность, и что Молот вполне может пригодится, вероятно, чтобы убить им босса Игры, его осколки решили стеречь, как зеницу ока. Даже не смотря на то, что герои к нему никакого интереса не проявляли, хотя должны бы — среди героев десятки, если не сотни, прямых потомков неудачливого бога. Мы собрали половину рукояти и часть самого молота, да ещё у нас была горсть осколков, которые пока не подходили к другим.
И вот теперь он кому-то понадобился. Кому-то, кто мог проникнуть в сокровищницу Свея, запечатанную десятками охранных заклинаний, не потревожив ни одного.
Кажется, я знаю — кому. Или, вернее, знаю, кто на такое способен. Поэтому, решив, что горю уже не помочь, я свалил из взбудораженного пропажей замка. Стоило мне выйти во двор, как ко мне подбежал Оскал.
— Опять втроём, — сказал я псу. — Как в старые недобрые времена. Засиделся в городе?
Оскал слабо вильнул хвостом в ответ, и мы направились к южным воротам.
Лето III
Оскал ушёл, в первую же ночь. Видимо, понял, что мы идём не туда, куда он хочет. А хотел он к детям. Я не спал, когда пёс уходил, поэтому слышал, как он поскуливал и ходил кругами около меня, решаясь на побег.
Что для меня значил его уход? Даже не знаю. Я вернул его к жизни, или к некоему подобию жизни. Примерно так же, как жителей Леса Трупов. Но я не мог думать о нём как о каком-то пройденном, но необходимом этапе своей "прокачки". Мы провели вместе всю зиму, полную холода, голода и чёрных пятен в моей памяти зиму. И пёс был таким, каким нужно — спасал меня, терпел со мной все лишения. Был злобным ублюдком, иначе не выжил бы. Его уродливая морда и ядовитые клыки купались в крови, и он был этому рад, он не знал другой жизни. Раньше жизнь приносила ему лишь боль.
Но я бросил его весной, оставил одного на долгое время. Когда хозяин вернулся, он был рад. Но я опять его бросил, уже в городе. Устраивал дела Свея, строил королевство, пусть и своими методами.
Даже злобная тварь хочет добра по отношению к себе. Я не мог дать его псу. Дети могли. Они его не бросали. Он мог их защищать.
"Не ной, — сказал мне Комок. — Ах, какой я несчастный, все кругом умирают, а те, кто не умирает, бросают меня. Я тебя тоже покину, после нашей победы. Будешь обо мне грустить?"
"Конечно".
"Странный ты человек. Многое с радостью бы от меня избавились при первой же возможности".
"Какой есть. Я — часть Тьмы".
"И Света, а во мне только Тьма, запомни это".
Убедившись, что Оскал ушёл на достаточное расстояние, я уселся и раздул костёр. Тени подтвердили — пёс направлялся к дому Гаи и Локта по прямой, как стрела, дороге.
Что ж, там ему действительно будет лучше. Если там, куда я иду, будет карман, пса опять пришлось бы бросить. В общем, что не происходит, всё к лучшему. Да, остановимся на этой позитивной ноте.
Шорох травы, сминаемой чьими-то сапогами, заставил меня раствориться в Тени. Костёр я тушить не стал — в его свете приближающегося будет видно лучше, его всполохи дадут Тень...
Яркая вспышка света едва меня не ослепила. Кто-то пытался рассеять Тень там, где я только что сидел, вот только я уже далеко от этого места.
— Я тебя вижу, — раздался хрипловатый женский голос. — Не веришь? Поза такая, будто в кустиках посрать сел.
Я выбрался из ложбинки и подошёл к костру, возле которого Судья уже разбирала свою походную сумку. Расстелив на земле одеяло, она скинула пояс с мечом и принялась раскладывать скудный ужин — вяленую мясную стружку и сухари.
— Жри, — грубо сказала она, подталкивая ко мне часть еды.
— На хрена? — в тон ответил я.
— Обычай. Разделив еду, мы становимся вроде как... — Судья задумалась и, кажется, даже смутилась. — В общем, семья всегда ест за одним столом, поэтому разделив еду с другим человеком... — девушка опять замолчала.
Слова "друг", "соратник" не говоря уже о "родственник" в нашем случае не подходили совсем.
— Я понял, — буркнул я, принимая кусок мяса. — Вот только скажи — какого хрена ты тут делаешь?
Судья задёргалась. По крайней мере, её нижняя губа начала подрагивать будто от страха.
— Я сегодня была в Зелёном Берегу, проверяла новобранцев. А когда обедала, ко мне пришла женщина в белом платье...
— Теперь ясно. Дала карту и сказала идти в указанном направлении.
— Нет, дала вот это. — Судья вытащила мой амулет, составленный из височных костей, и кинула мне на колени. Я даже не знал, что он у меня пропал. Видимо, поцелуй от Алой имел ещё и корыстные мотивы. — И сказала, чтобы я догоняла тебя, иначе она быстро найдёт другую Судью.
— Она может, — буркнул я.
— Я это быстро поняла. Кто это такая?
— Дочь Игрока.
Судья сплюнула и зло выругалась. Игрока здесь не любили. Интересно, откуда здесь о нём знали? Я задал этот вопрос Судье.
— Он частенько появлялся здесь в последнее время, набирал героев, обещая баснословные богатства, и уходил с ними куда-то. Возвращались немногие, а те, что возвращались, были уже другими людьми. — Она замолчала, закусив губу. Чёрт, да она же ещё совсем девчонка. — Мой отец был одним из тех, кто вернулся. Он мне ничего не рассказывал о своём походе с Игроком, но... — Судья замолчала, воспоминания явно были ей неприятны. — В общем, мать говорила, что он сильно поменялся после того, как вернулся.
Наши глаза встретились лишь на долю секунды, но я успел увидеть то, что Судья не хотела мне рассказывать.
...Высокий мужчина лет тридцати грубо держал её за руку. Маленькая девочка, не понимающая, что происходит, плакала. Перед её застланными слезами глазами болтались три мальчика — её братья, и бородатый здоровяк, в котором я признал помолодевшего Гризли, собирал под ногами каждого повешенного костёр.
— Мы должны быть уничтожены, все до последнего. — Отец перевёл взгляд на неё. — Все до последнего. Наше проклятое семя должно погибнуть. Я вырезал бы тебе матку, если бы он не запретил мне трогать тебя. Поняла? — Он поднял девочку на вытянутую руку и зло заглянул её в глаза. — Обещай, клянись, что никогда не ляжешь с мужчиной и не зачнёшь от него ребёнка. Клянись!
— Папа... папа...
Мужчина встряхнул её так, что выбил плечевой сустав.
— Клянись!
— Клянусь! Клянусь!
Он отбросил её к матери, избитой до полусмерти — она пыталась защитить детей.
— Гризли! Клянись, что сделаешь то же.
— Клянусь.
— Хорошо. А теперь...
Кузнец, закончивший с кострами, вытащил нож. Отец Судьи поднял валяющийся под его ногами окровавленный кинжал. И, спустив штаны, они оскопили себя под корень, выбросив ошмётки своей плоти в разгорающиеся костры...
Я рефлекторно поднял руку, защищаясь от удара. Не смертельного, как это обычно бывает, а от обычной пощёчины.
— Ублюдок, — прошипела Судья. — Зачем ты лезешь мне в голову? Кто научил тебя этому?
Я промолчал, а она, абсолютно раздавленная, уселась на своё одеяло.
— Как тебя зовут? — спросил я после долгой паузы.
— Зови меня Судья, Палач. Ты мне не друг и не родственник, чтобы по имени называть.
Я какое-то время молчал, а потом тихо сказал:
— Гризли нарушил клятву.
— Не совсем. К тому времени, как он вернулся в свою деревню, мой отец уже был мёртв, потому клятву можно было нарушить... в какой-то мере... Он оскопил сыновей, а дочери вырезал матку, Гая едва спасла девочку от смерти. А Нервилу он служил, потому что тот заставил его — конунг победил кузница в честном поединке и стал ему господином.
Я не нашёлся, что ответить. В конце концов, безумие, вызванное Скверной, закончило дело, которое начал сам кузнец. Не приходилось сомневаться, что отец Судьи и Гризли в походах с Игроком навидались такого, что поняли — кровь Корда является проклятьем этого мира. Достаточно вспомнить о прошлой и этой Смуте. Не будь у Корда потомков, Гасп не уничтожил бы с их помощью столько человеческих жизней.
Мы смотрели в костёр, я машинально жевал мясо, а Судья, видимо, предавалась мрачным воспоминаниям. В этот момент я почувствовал, будто между нами действительно появляется какая-то связь. Но стоило мне ещё раз посмотреть на неё, как эта воображаемая связь быстро разрушилась.
Девчонка осталась светочем, если так можно выразиться. Она продолжала верить в добро даже после того, что произошло с ней. Во мне проснулась Тьма после доли (с личностной точки зрения — точно) тех мучений, что перенесла она. Судья же продолжала давать людям надежду. Конечно же, не нам, пришлым, а своим землякам. И они верили в неё, видя спасение уже в её существовании. Поэтому девчонка сильна без всяких изменений своего тела или полчищ подпитывающих ещё энергией полутрупов. Вера людей в неё придавала ей сил.
Словно по команде, мы улеглись спать у затухающего костра. Мы уже были на территории жрецов, но не боялись их. У меня был Комок, отсыпающийся, пока бодрствую я, у Судьи, видимо, свои методы защиты.
Я заснул почти сразу.
И мне опять снился чужой кошмар, как это было с Треей. Сначала мне снились какие-то болота с обезглавленными трупами, а потом пришёл кошмар Судьи, чёткий и явный, как воспоминание. Я погрузился в него, словно был участником тех событий.
Улица, залитая кровью, дома со снятыми с петель и выломанными дверьми. На грубо сваленном кострище, разнося по улицам вонь гари, горел отец Судьи. Сама девчонка валялась у костра, её правая рука невыносимо болела. Её мать, избитую, в ободранном платье, раскладывали на брусчатке четыре мужика. Горожане смотрели на них, но никто не вмешивался, то ли от страха, то ли от того, что натерпелись в последние годы от её отца.
— Ну-ка, давай я покажу тебе, что такое настоящий мужчина, — шипел один, — а то твой-то давно уже баба. Был. Не трепыхайся, шлюшка, тебе понравится.
Девочка не понимала, что происходит. Что они делают с её матерью, но знала, что ничего хорошего. Она хотела заплакать, но слёзы покинули её в тот день, как отец убил братьев.
— Погоди, — сказал один из мужиков, — делать это на глазах у девки слишком жестоко.
— Так вырежи их ей. Кром приказывал её не убивать, а уж до остального мне дела нет.
Первый говоривший присел к девочке, наступив ей на грудь, и, потянув за волосы, приставил к виску нож. Шпора разодрала кожу на рёбрах, но она почти не почувствовала боли — слишком большие муки причиняла сломанная рука.
— Твой папа — очень плохой человек, — сказал он, — и за это платите вы с мамой. Ты это понимаешь?
Нож прочертил неглубокую кровавую полосу от одного виска к другому, лоб жгло словно огнём.
— Очень плохой.
Вторая полоса, на сей раз ниже глаз.
— С тобой будет то же, что и с твоей мамой, когда мы отдадим тебя любителям девочек.
Она закричала, когда кровавая пелена сменилась тьмой. А держащий её человек продолжал вычерчивать на её лице кровавые узоры, уже без всякого порядка. Но это продолжалось недолго. Злой человек закричал, и она почувствовала, что его нога исчезла с её груди.
