Он был целиком переполнен Златой, переполнен и душой и телом. Он ни на минуту не сомневался, что никого дороже, чем она, у него нет и не будет. И как станет жить без нее, он не представлял, одна эта мысль наводила на него ужас. Он все время думал, как сделать так, чтобы Елагин уехал, а она бы осталась. Но понимал, что этому не бывать. Злата не тот человек, который подчинится ему; даже в самые близкие мгновения между ними, его не оставляло где-то в глубинах сознания ощущение, что его любимая сохраняет независимость от него. И в какой-то решающий момент, она может проявиться. Вот сейчас это как раз и случилось.
Как ни странно, разговаривали они не так много, как обычно. Чаще всего они сидели рядом, обнявшись, или гуляли, держа друг друга за руки. Игорь поначалу не совсем понимал, почему так происходит, но затем его озарило -просто настала ситуация, когда им не особенно нужны слова. Они и без них прекрасно понимают, что между ними творится; чувства говорят сильней и красноречивей и не требуют словесных объяснений.
Они сидели у себя в номере. Им не хотелось никого видеть, поэтому они не пошли в ресторан на ужин, а заказали его в комнату.
— Вот и наступает наша последняя ночь, — грустно проговорила Злата.
— Что значит, последняя, — возразил Игорь. — Мы же расстаемся не навсегда, просто наступает перерыв.
— Я боюсь перерывов, у меня часто возникает ощущение, что перерыв может стать бесконечным. Перерыв — это всегда до какой-то степени разрыв.
— Не понимаю, Злата, почему перерыв должен стать бесконечным. Будем переписываться, звонить друг другу. А затем и встретимся. Я заработаю деньги — и рвану в Штаты.
Злата немного странно улыбнулась, словно не верила, что это однажды случится.
— Да, так, скорее всего, и будет. Но мне все же тревожно. В наших отношениях возникает совсем другой этап. И я к нему не готова. А ты?
Игорь обнял за плечи Злату и притянул к себе.
— В любых отношениях в какой-то момент всегда возникает новый этап. Иначе они просто разрушаются. Так что это нормально. Нет смысла все драматизировать.
— Я понимаю. И все же... — Злата не закончила фразу.
— Не понимаю, что тебя так тревожит. Мне тоже не хочется с тобой расставаться, но по-другому же никак. Ты сама так решила.
— Понимаешь, Игорь, меня не отпускает ощущение, что речь идет не просто о новом этапе, а о новой жизни. Одна жизнь умерла и рождается другая, совершенно не похожая.
— Мне кажется, у тебя разыгралась фантазия, — недоуменно произнес Игорь.
— Возможно, и все же это ощущение не покидает меня.
— Хорошо, объясни.
Злата задумалась так сильно, что между бровей образовалась вертикальная складка.
— Ту жизнь, которая у нас была, в какой-то степени определял мой отец. Не будь его, мы бы и не познакомились.
— Я этому безмерно рад.
— Я — тоже, но я не об этом. Эта жизнь базировалась на определенных принципах, мы пребывали в определенных условиях. А теперь все кардинально меняется, принципы другие, условия другие, люди другие. Все будет другое. И в такой ситуации очень трудно остаться прежними.
Теперь ненадолго задумался Каракозов.
— Понимаю, о чем ты. Наверное, ты права, я уже в университете ясно почувствовал, как все резко там меняется. Только не понятно, причем тут ты и я. У нас с тобой свой мир и в него мы никого не пустим.
— Так не бывает, Игорь, — не согласилась Злата. — У нас не хватит сил, чтобы не пускать никого в наш мир. Однажды в него обязательно ворвутся.
— Но это зависит исключительно от нас! — воскликнул Игорь.
— Да, от нас. Но папа иногда повторяет: мы не знаем, какие соблазны увлекут нас, сделают своими рабами. Поэтому мы перед ними беззащитны.
— Эрнест Викторович, конечно, мудрый человек, и все же любая мудрость не абсолютна. Не представляю, чтобы самый сильный соблазн мог бы подорвать мою любовь к тебе.
— Я тоже на это очень надеюсь, милый. — улыбнулась Злата. — Тогда не будем больше об этом. У нас последняя ночь — и пусть она пройдет в любви.
Утром они вместе поехали к Злате домой. Елагин их уже ждал. В гостиной стояли пять больших чемоданов.
— Через пятнадцать минут придет такси, — сообщил Елагин. — Он посмотрел на Игоря.
— Знаете, что меня угнетает более всего? — проговорил он. — Недоделанность нашей с вами работы. В лучшем случае мы завершили ее где-то на середине.
— Это не совсем так, я очень многому научился у вас, Эрнест Викторович, — возразил Игорь. — Мне кажется, я стал другим человеком.
— А половина работы — это все равно, что ее не было совсем, — словно не обращая на сказанное Игорем, продолжил Елагин. — Вы еще убедитесь в этом. Но я уже ничего не могу изменить. Простите меня за это.
— О чем вы говорите, Эрнест Викторович! — воскликнул Игорь. — Вы так много мне дали, мне даже кажется, больше, чем родители.
Взгляд Елагина скользнул по своему собеседнику.
— Дай-то Бог. — Он посмотрел на часы. — Такси придет через пять минут. Злата, мы ничего не забыли?
— Папа, мы все проверили несколько дней назад, — отозвалась девушка.
Елагин кивнул головой.
— Я понимаю, что разделяю вас, — вдруг проговорил Елагин. — Я пытался отговорить Злату, но она ни в какую.
Игорь посмотрел на нее, она ответила ему взглядом — и отвернулась.
— Даже не знаю, Игорь, какое вам сказать напутствие, если вообще в нем есть какой-то смысл. — Елагин задумался. — Вдруг пришли на память слова Плотина: "Мы сами красивы, когда принадлежим себе самим, и уродливы, переменяясь в другую природу: мы красивы, когда знаем себя, и безобразны, когда не знаем". Это пятая эннеада. Вроде бы мысль не слишком затейливая, но очень полезная.
Телефон Елагина зазвонил.
— Это такси, — сообщил он и встал со стула.
— Я помогу вам закинуть в такси чемоданы, — вызвался Игорь.
Так как никто не возразил, он покатил сразу два чемодана. Следом за ним тоже самое сделали Елагин и Злата.
Такси стояла у самого входа в подъезд. Они сложили чемоданы в багажник. Елагин сел в автомобиль, Злата же подошла к Игорю.
— Игорь, не будем прощаться, мы уже все сказали друг другу.
— Согласен, — кивнул головой Игорь.
Злата прижалась губами к его рту, он хотел ответить на ее поцелуй, но не успел, оно уже отодвинулась от него и направилась к открытой дверцы машины. Злата нырнула в салон, дверца захлопнулась — и такси сразу же сорвалась с места.
Игорь проводил машину взглядом. Им овладело ощущение, что настал конец миру.
53.
— Вы понимаете, она уехала, а я остался один! — воскликнул Каракозов. — Зачем она так сделала, ее поступок повлиял на всю мою дальнейшую жизнь. Она не должна была так поступать.
Плотин невозмутимо смотрел на истерику Каракозова, казалось, что она нисколько его не затрагивает.
— Успокойся, ты уже десять минут, как потеряли контроль над собой. Это событие произошло очень давно, зачем так о нем волноваться.
— Но у меня ощущение, что оно случилось минуту назад, так свежи мои чувства. Неужели вы этого не понимаете?
— Я все понимаю, но для философа ты чересчур не выдержан. А здесь этого не одобряют. Если хочешь вернуться на землю, надо быть более сдержанным.
Каракозов взглянул на Плотина. Он светился ровным розовым светом. А вот у него, Каракозова, цвета менялись почти ежесекундно, от самых темных до самых ярких.
— Я не должен был ее отпускать, — немного спокойней произнес Каракозов.
— Ты не мог ничего изменить. Пойми, жизнь человека должна зависеть от него самого, а не от других людей. Независимый человек тот, кто идет своим путем.
— Злата мне бы не помешала идти своим путем. Мы были единомышленники.
— Кто знает. В любом случае ты напрасно возлагаешь на ее отъезд вину за все то, что случилось в дальнейшем с тобой. Ты тогда этого не осознавал, но именно то, что произошло дальше, как раз отвечало глубинным твоим чаяниям. Пойми, Елагин в значительной степени навязал тебе свои представления о жизни, заставил думать так, как думал он. И тебе на время показалось, что это тоже твои мысли. Но вспомни, как легко ты отказался затем от меня, от моей философии. Не составило большого труда убедить себя, что она не актуальна.
— А она актуальна, Плотин?
Какое-то время философ молчал.
— Она вечна. А то, что вечно, с одной стороны самое актуальное, с другой — самое не актуальное. Все зависит от человека, на какой он стороне. Человек, который живет вечным, и человек, который живет мимолетным, это два разных вида человека. Люди еще поймут, что, не стремясь к Единому, они готовят собственную погибель. Неужели ты не понял, что все, что с тобой приключилось, именно по этой причине. Это наказание за отказ от вечности.
— Хотите сказать, что я последовательно шел к той автомобильной аварии?
— Именно так. Я наблюдал за тобой и предчувствовал, что что-то подобное случится. Только точно не знал, когда.
— Могли бы и предупредить, — проворчал Каракозов.
— Здесь строго запрещается вмешиваться в земные дела, за это наказывают. Я ничего не мог предпринять, хотя и очень хотел. Я чувствовал свою близость к тебе, возможно, примерно такую же, как когда-то к Порфирию.
Каракозов вздохнул.
— И все же мне очень грустно, я только что снова пережил один из самых тяжелых моментов моей жизни. После отъезда Златы, я целую неделю ни спал, ни ел.
— Но потом снова стал нормально спать и есть. Все это временно, а все, что временно, то не подлинно. Эмоции ушли — и все нормализовалось.
— Далеко не сразу.
— Время тут не имеет значения, значение имеет лишь конечный результат.
— Значит, мои чувства к Злате были не настоящими?
— Настоящими, но не долговечными. Когда человек отказывается двигаться к Единому, в нем все быстро меняется. Сегодня одно, завтра другое. Если нет ощущения вечного, то он очень переменчив и сам не знает, что с ним случится. Пока же, прощай.
Плотин, как обычно, исчез почти мгновенно. На этот раз Каракозов даже не стал провожать его взглядом.
54.
Игоря беспокоила очередная сессия. Он боялся, что не сможет ее сдать так же успешно, как все предыдущие. И дело было не в знаниях, а в отношение к нему со стороны преподавателей. Прежний их состав любил и уважал его, как лучшего студента на потоке, но от него осталось всего несколько лекторов. А вот на счет новых он был не уверен.
Больше всего беспокойства вызывал у него Радугин. После того памятного разговора он не предпринимал усилий снова побеседовать с ним, перетащить на свою сторону. Не то, что он совсем не обращал на него внимания; нередко Игорь ловил на себе его не совсем понятный ему взгляд, но этим все и ограничивалось. Что думал при этом преподаватель, ему оставалось только догадываться.
Это вызывало у него беспокойство. Если бы Радугин прямо заявил о своих намерениях в отношении его, ему, Игорю, было бы спокойней. Когда известно, что тебе грозит, можно к этому хоть как-то подготовиться, а тут полная неизвестность.
Но когда начались экзамены, Игорь с радостью убедился, что никто специально не придирается, преподаватели относились к нему вполне беспристрастно. И все же Радугина он продолжал побаиваться, слухи о том, что тот весьма жесткий и беспощадный экзаменатор упорно ходили среди студентов, что не внушало оптимизма Игорю.
Экзамен, который принимал Радугин, был последний. Когда Игорь входил в аудиторию, то испытывал самый настоящий мандраж. Но все прошло более чем успешно, Радугин выслушал его ответы по билетам, не задал ни одного дополнительного вопроса, поставил: "отлично" и отпустил. Когда Игорь вышел в коридор, то почувствовал едва ли не настоящий прилив счастья. И что самое неожиданное — чувство благодарности к преподавателю. Вот уж чего, чего, а такого он от себя не ожидал. И представить не мог, что будет чувствовать что-то хорошее в отношении этого человека.
Как всегда на каникулы он уехал туда, куда ехать в последние годы не хотел, — к себе домой. И не ошибся в предчувствиях. Отчуждение с родителями оказалось еще сильней, чем в прошлый раз. Поэтому дома он проводил мало времени; сразу после завтрака, взяв книгу, на целый день уходил на речку. Купался, загорал, читал. Возвращался ближе к ночи, ужинал и ложился спать.
Родители не возражали против такого распорядка его дня, они тоже чувствовали, что между ними и сыном выросла такая пропасть недопонимания, что ее уже не преодолеть.
Самое странное было то, что и со Златой он общался не так уж много. Они переписывались, иногда разговаривали по видеотрансляции, но это было не так интенсивно, как он предполагал при расставании. Что-то нарушилось в их механизме взаимоотношений, а что он не понимал. Злата в основном рассказывала, как привыкает к Америке, насколько тамошняя жизнь отличается от жизни в родной стране, но при этом почему-то совсем мало говорила про отца. Игорь тоже о нем не спрашивал, а в свою очередь сообщал о том, как отдыхает в своем родном городке, пересылал фото его красивых мест. При этом они почти не касались своих чувств, словно эта тема была запретной.
О Злате Игорь думал много и часто, но не совсем так, как раньше, а как-то отдаленно. Как будто бы она уже прочно закрепилась в его прошлом, а вот в настоящем места ей находится с трудом. Ему было неприятно от таких мыслей, но изменить их направленность не получалось, они прочно засели в голове и постоянно двигались по неизменной траектории.
Игорь лежал на траве, смотрел на плывущие по небу облака — и не мог понять, что же с ним в действительности происходит. Вся его предыдущая жизнь в университете порушилась; было два близких друга, теперь их нет, была горячо любимая девушка — теперь она далеко. Был любимый преподаватель — он уехал. Что же у него осталось в наличии в таком случае? Получается, что практически ничего, ему снова приходится начинать все с нуля. Ситуация напоминает ту, когда он только что поступил на факультет; тогда он был один в большом, незнакомом городе и вот теперь он снова один. Пусть Москва уже для него не совсем чужая, он неплохо ее изучил, но беда в том, что он вновь в ней со всех сторон окружен забором одиночества. И от этого становится не по себе.
И все же, когда каникулы окончились, он с радостью покинул отчий дом и отправился в Москву, в университет. Но вскоре затосковал и тут. Раньше у него здесь было два друга, теперь же Андрей больше с ними не жил, а с Вениамином отношения совсем разладились. Хотя по-прежнему они обитали в одной комнате, но от былых разговоров до утра не осталось и следа; в лучшем случае они обменивались репликами на бытовые темы, но чаще всего предпочитали вообще не разговаривать.
По началу Игоря такая обстановка сильно напрягала, но затем он постепенно стал к ней привыкать и с какого момента стал мало обращал на нее внимание. Но, несмотря на это, продолжал испытывать большой дефицит общения.
Не лучше дела обстояли и на факультете. Здесь окончательно возобладал курс, который продвигал при содействии декана Радугин. Вместо философии им все больше читали лекции о разных видах патриотизма, об особенности национального пути и ненависти остального мира за это к стране. Каракозов даже подумывал: а не перевестись в другой университет. Совсем не обязательно учиться в Москве, когда существует столько альтернативных вариантов.
