— Холодает. Как зиму на улице коротать станете? — заговорил с ней Николас при следующей встрече.
— Ты из Компании, да? — спросила она снисходительно. Единственная здесь не знала ни его имени, ни имени его деда. Николасу это очень даже нравилось. — А ты молоденький совсем — кукушонок. Выговор получишь, если меня не приведёшь, так?
Голуби облепили её плечи и голову. Николас развёл руками, не отвечая ни да, ни нет.
— Вы бы смогли ухаживать за птицами в почтовой башне.
— Боюсь, ваши люди не примут мои пути.
— Ради меня они сделают исключение. А вы сделайте его ради птиц. Нашим дрессировщикам далеко до вашего искусства, они только и умеют, что силой подчинения добиваться.
— А ты понимаешь, — развеселилась она. — Птица должна быть свободна, как душа, иначе век её будет короток, а дружба — вероломной.
Клаудия взяла его за руки и закружила по осеннему парку, разбрасывая палую листву из-под ног и разбрызгивая серую воду из луж.
— Ты же знаешь, что такое полёт, а, кукушонок?
— Вы даже не представляете! Но птицы улетают на зиму в тёплые края, а мы нет. Поэтому... соглашайтесь! Вам нужна крыша над головой.
Она сдалась, когда Николас пообещал часто её навещать и защищать от нападок других членов Компании.
* * *
Завтракал Николас в общей трапезной, уставленной длинными рядами столов, вместе с остальными одарёнными. Там он часто пересекался с оборотнем Жюльбером, который зазывал его в компанию любителей развлечений и острых ощущений.
— Чего ты на плац больше не ходишь? — пихнул он Николаса в плечо, когда остальные уже разбрелись по своим делам. — Боишься, что я не проиграю тебе так быстро, как в прошлый раз?
— Но ты не сомневаешься, что проиграешь? — отшутился Николас.
— Мастер Жюльбер! — донёсся с порога ломающийся голос юного оруженосца. — Мастер Келвин просит помочь ему заездить кобылу.
— Ту истеричную, из маток? А сам не может? — снисходительно прищурился Жюльбер.
— Она его уже три раза сбрасывала. В последний раз так неудачно, что у мастера Келвина в спине что-то хрустнуло и теперь он еле ходит.
Оборотень повернулся к Николасу:
— Не хочешь попробовать? Или боишься, что на лошадях я тебя обскачу?
— Я, конечно, не зверолорд, но укрощать диких тварей умею. Беда в том, что вождь запретил мне "перенапрягаться" до приёма во дворце.
— Мы никому не скажем! — хлопнул его по плечу Жюльбер. — Да и верховая езда занятие куда менее опасное, чем поединки на мечах. Ну же, не будь таким правильным занудой, как наш "мальчик-мессия". Или боишься?
Николас покривился.
— Только чтобы защитить честь Ноэля.
Они вышли на улицу. На засыпанном песком плацу воины упражнялись в верховой езде и конных боях. Рядом стояло продолговатое здание конюшни, из окон которой на улицу пялились лошадиные морды.
Крепкий Сумеречник гонял на привязи по кругу поджарую кобылу. Яркой гнедой масти, её лоснящиеся бока отливали вишнёвым цветом на солнце, а шелковистая грива рыжела на концах. Высокая животинка, с длинной гибкой шеей и широкой грудью, правда, мышцы ещё не наработала.
— Это Вестфольда. Четырёхлетка, — пояснил неудачливый Келвин. — Великолепное животное. Вёрткая, сильная, устойчивая, бесстрашная. А какая чуткая, просто чудо, — нахвалил он кобылу. — Достанется тому, кто её заездит. Справишься с её норовом, и она твоя. Насколько бы мне не было жалко отдавать её в чужие руки.
Келвин подвёл кобылу к скамейке для посадки в седло. Николас вставил ногу в стремя, похлопал кобылу по крутой шее и лёг на седло животом. Она терпеливо дождалась, пока Николас не перекинет ногу через заднюю луку. Он сел и выпрямился, поймав второе стремя правой ногой. Келвин повёл кобылу по плацу.
Шаг у Вестфольды оказался высокий, тряский, но очень ритмичный. Охотник быстро приноровился и, не набирая повод, вытолкнул седло поясницей. Кобыла затрусила неспешно. Келвин встал в центр и придерживал её за верёвку. Жюльбер одобрительно кивал и показывал поднятый вверх большой палец.
— Отвяжи, — попросил Николас, окрылённый успехом.
— Уверен? — опасливо спросил Келвин.
Николас с Жюльбером одновременно кивнули. Он снял верёвку с удил и отошёл в сторону.
Постепенно набирая повод, Николас поехал шире. Попробовал повернуть влево-вправо, замедлить, остановить и снова поехать широкой рысью. Аллюры Вестфольда держала сама, понукать лишний раз не требовалось.
Проблемы начались на галопе. Стоило Николасу расслабиться, как кобыла закусила удила и понесла. Он пытался завернуть её — она только трясла головой и рвала поводья из рук. Охотник передёрнул удилами и попытался осадить, но кобыла взвилась на дыбы. Николас пихал её вперёд, но ничего не выходило. Вестфольда оттолкнулась от земли и взмыла в воздух, извиваясь по-змеиному. Вцепившись в её шею ногами и одной рукой, второй Николас хлестнул по мохнатым ушам. Только тогда кобыла приземлилась на все четыре ноги. Охотник съехал в седло, взмокший, с полыхающим от напряжения лицом.
Они проехали несколько кругов шагом, потом рысью. Кобыла заметно горячилась. Николас снова попытался набрать повод, но, едва переведя дух, бешеная скотина поскакала козлами, подкидывая задние ноги выше головы. Он держался лишь чудом, даже в боку закололо. Вот уж точно, верховая езда — не чета поединкам на мечах.
Кобыла выгнула спину горкой, пытаясь вышибить его из седла. Когда не вышло, она снова задёргалась, как припадочная, хрипела натужно, по шее и бокам сочилась белая пена.
Потеряв терпение, Николас передёрнул руками слишком резко. Кобыла подхватилась и зашагала по плацу на задних ногах. Охотник рванул поводья у самых удил. Вестфольда только опустилась на землю, как вдруг снова взвилась на дыбы и, потеряв равновесие, начала заваливаться назад. Вот-вот раздавит незадачливого всадника!
Николас оттолкнулся ветроплавом и откатился по песку в сторону. От удара вышибло дух, кровь грохотала в ушах.
Вестфольда подскочила, обсыпав песком, и понеслась вокруг конюшни. Жюльбер с Келвином надрывали животы от хохота.
Справившись с головокружением, Николас поднялся и потёр ушибленную спину:
— Вы же говорили, что она устойчивая!
— Так она на галопе устойчивая, а не на этом безобразии, — потешался оборотень. — А ты крепыш! Мы делали ставки, сколько продержишься. Ты превзошёл все наши ожидания.
Николас сплюнул и поковылял ловить зловредное животное, пытаясь отдышаться. Колени всё ещё подрагивали.
Повезло: далеко лошадь убежать не успела. Не повезло: за углом конюшни её подманил кусом яблока Ноэль и ухватил за поводья.
— Что именно из "не перенапрягаться" и "подождать до приёма" ты не понял? — строго спросил он в то время, как кобыла ласково облизывала его ладонь. — У тебя теперь синяк на всю спину будет. Хорошо ещё, что ничего не сломал. Тоже мне объездчик диких тварей.
— Это... мелочи, — пристыженно пожал плечами Николас и потянулся за поводьями. — Ты ведь не скажешь деду?
— Я-то не скажу, но за остальных не поручусь, — не подпустил его к лошади Ноэль.
Николас выглянул из-за угла. На плацу вокруг Жюльбера и Келвина уже столпилось с десяток воинов. Все покатывались со смеху, громко обсуждая происшествие.
"Хорошо! Пускай Жерард побьёт меня тростью, но Ноэль же тут совершенно ни при чём".
— Отдай! Надо закончить на хорошем... — Николас погладил кобылу по мокрой от пота морде, но та недовольно прижала уши и сверкнула белками глаз.
— Нет! Ты говорил, что лидер должен проявлять твёрдость. Ты сядешь на эту кобылу только под моим присмотром и только после того, как разрешит вождь, — Ноэль неумолимо сложил руки на груди.
Николас недовольно хмыкнул:
— Но не со мной же. Меня уже поздно воспитывать!
— Так не веди себя как ребёнок, — осадил его Ноэль и повёл кобылу вдоль конюшен.
Глава 31. Приём во дворце
1569-70 гг. от заселения Мунгарда, Дюарль
Им не влетело только потому, что вскоре явился портной для последней примерки костюма, а вечером Жерард объявил, что завтра они предстанут перед королём.
— Ты, мой внук и я проедем на белых лошадях во главе торжественной процессии по главным улицам Дюарля. Простые люди тоже должны познакомиться с тобой. Постарайся не опозориться, от тебя зависит наша репутация, — напутствовал Николаса вождь.
Ноэль переминался с ноги на ногу рядом:
— Если он не хочет ехать со мной, я уступлю ему руководство парадом.
— Да мне всё... — Николас осёкся, перехватив его внимательный взгляд. — Я бы не отказался от твоей поддержки во время этой дороги.
— Ноэль? — Жерард вопросительно повернулся к нему.
— Если вы настаиваете... — упрямо ответил тот.
— Мальчики, что за капризы? Не доводите старика до сердечного приступа! Чтобы завтра оба были на высоте! — прикрикнул на них вождь.
Они хмуро переглядывались. Почему с Ноэлем так сложно? Зачем любое неосторожное слово принимать на свой счёт? Всё будет в порядке, хватит волноваться из-за пустяков. Даже если Николас облажается, то не велика беда. Вот уж народным героем никогда становиться не хотелось.
Следующий день с утра они собирались как на свадьбу. Парикмахеры брили Николаса и стригли, заплетали волосы в церемониальную причёску, пудрили и без того бледное лицо, мазали эфирными маслами. Тщательно разглаживали складки на тёмно-синем костюме, расшитом тонкой серебряной нитью, выправляли манжеты и воротник. На голову надели широкополую шляпу с большим пером. Николас мотал головой, наблюдая, как его край то возникает, то исчезает из поля зрения.
К полудню во дворе собрались все важные члены Компании верхом на нарядных лошадях. Николас запрыгнул на одного из трёх одинаковых белых жеребцов, Ноэль в роскошном чёрном с серебром костюме оседлал второго. Жерарду помогли забраться на третьего. Вождь в строгой коричневой одежде без украшений и даже вышивки стал почти незаметным. Верно, на то был расчёт.
Под звуки фанфар и бой барабанов они вошли в городские ворота. На улицы вывалили празднично одетые люди, махали руками, кричали, бросали под копыта цветы и пригоршни зерна. Ноэль ехал впереди. Спину держал прямо, словно проглотил кол, смотрел только вперёд и нервно перебирал повод.
Жерард держался в тени по правую руку от него, Николас — по левую. На него были направлены все взгляды, на него указывала пальцами ребятня, о себе он слышал шёпот. Жерарду казалось, что в свете славы внука Утреннего всадника его собственный засияет ярче, хотя Ноэль смотрелся бы куда внушительней без мишуры. Такой сдержанный, тихий, вдумчивый. Вот бы он сбросил оковы послушания, которыми опутал его дед, и стал собой настоящим, достойным восхищения и уважения.
Охотнику же хотелось надеть маску, спрятаться от суеты и хоть немного побыть одному.
Пышный, похожий на праздничный торт, дворец Дюарля находился в центре города. Его окружал неестественно аккуратный парк с лебединым прудом, где выводили трели бородавчатые квакушки.
Возле ворот процессию уже ждали разодетые придворные и вельможи. У проездов к парадной лестнице стояли богато украшенные экипажи. Лакеи принимали лошадей и учтиво кланялись гостям.
Процессия поднялась по широкой парадной лестнице и вошла в золочёные двухстворчатые двери. За ними последовал освещённый свечами в массивных канделябрах холл, который вёл в огромный бальный зал. Потолок был разрисован красочными фресками в золотых ободьях, кружились и звенели хрусталём люстры. Сверкали радужными бликами задрапированные золотистыми тканями стены. Пасторальные сцены на гобеленах задавали фривольный тон.
Гостей собралась уйма, играл оркестр, из многочисленных дверей входили и выходили люди. Шёпот гулом отражался от стен. Стоило Сумеречникам войти, как все взоры обратились на возглавляющую процессию троицу. От такого внимания можно было рехнуться. Николас представлял перед глазами мутное стекло, за которым всё виделось размытыми тенями.
Гомон стих. Люди расступились, образовав проход от узорчатых дверей из белого дерева до золотого трона, обитого красным бархатом. Первыми в зал прошествовали вооружённые саблями охранники, и лишь после их сигнала из дверей показался монарх под руку со спутницей.
— Его величество, король Норикии, Орлен XIII.
Лет тридцать пять на вид, одет он был ещё элегантней, чем гости: кружевное жабо выглядывало из сверкающего парчой голубого камзола, золотые банты украшали узкие бриджи, блестели в свете свечей сапоги с филигранными пряжками. Здесь запрещалось в чём-либо превосходить его. Разве что Ноэлю он уступал в росте и крепости телосложения, впрочем, чёрный костюм первого хорошо это скрывал.
На голове у короля был парик с пышными белыми кудрями. Слой пудры на холёном лице маскировал следы возраста. А уж красота его спутницы и вовсе захватывала дух. Пышные волосы медового оттенка, украшенные незабудками, струились до колен. Горделивая осанка, стройные плечи. На тонком нежном лице с точёными чертами не было ни одного изъяна. Чистая алебастровая кожа сверкала не хуже алмазов в тугом ободе ожерелья на длинной шее. Аппетитными формами круглилась приподнятая корсетом грудь в квадратном вырезе платья из золотисто-оливковой парчи, широкая юбка подчёркивала взбитые бёдра. Но больше всего поражали яркие нефритовые глаза на пол-лица, такие выразительные, будто в них жил иной мир, волшебная грёза.
Когда король устроился на троне, а его спутница — в более скромном кресле рядом, Жерард едва заметно подтолкнул своих подопечных в спины. Они приблизились к Орлену XIII медленным церемониальным шагом.
— Польщён честью приветствовать вас на балу первым, Ваше величество, — Ноэль поклонился и поцеловал подставленную руку. — Позвольте представить вам вну... — он осёкся, поймав на себе настороженный взгляд Николаса. — Моего дорогого друга, лорда Комри.
Хоть до кого-то дошло! Охотник не сдержал улыбки и тоже поклонился.
— Весьма рады лично познакомиться с вами.
— Вы внук Утреннего всадника? Много наслышаны и о его, и о ваших подвигах, — заинтересовался король.
— Со всем уважением, но мои скромные достижения вряд ли сравнятся с великими деяниями моего знаменитого предка, — ответил Николас.
— Что же вы так себя не цените? Вы ещё столь юны, а уже объездили весь Мунгард и видели такие чудеса, которые многим даже не грезились. Поделитесь с нами!
Светская велеречивость давалась Николасу с трудом, а уж когда просили рассказать о том, что ему казалось сумасшедшим сном, слова застревали в горле и не желали лезть наружу.
— Не перечь королю! — шепнул на ухо Жерард, неожиданно оказавшийся рядом.
Николас едва сдержал дрожь, но всё же обрёл голос. Он говорил долго, забыв о словах, сосредоточился только на смысле. Все любят красивые сказки, уродливому и постыдному в них нет места. Вот Николас и представлял так, словно это были сказки, которыми увлекалась маленькая Герда. Только о ней, о проклятой крови Белого Палача он умолчал.
— Как же это величественно! — восхитился Орлен. — Мы так вам завидуем! Вот бы нашёлся смельчак, который доставил бы сюда птицу Гамаюн, и мы насладились бы её пением.
