— Доктора не лечат трупы, Гарри. Что ты так смотришь на меня? Я умерла, разве ты этого ещё не понял?!
Глава 26. Последний дар.
Есть грань, за которой железо уже не ранит
БГ.
— Да ладно! А по виду так ты вполне себе бодрая для мертвеца, — Гарри осторожно провёл тыльной стороной ладони по её щеке, — тёплая вот даже.
— Гарри, я серьезно! Я умерла, умерла по-настоящему и никто бы меня уже не спас. Если бы... — она отвернулась.
— Если бы что?
— Если бы меня не выпихнули обратно! Совершенно бесцеремонно и с мерзкой усмешкой.
— Подожди, доктор говорил, что ты возвращалась семь раз. Так это не ты... в смысле, не ты сама?
— Ну, в том-то и дело! Ты не представляешь, как это... мерзко!
Он ошеломленно уставился на неё.
— Да ты о чем?! Ты же вернулась, ты... ты со мной. Разве это не счастье, что так случилось?
— Счастье?! Счастье, Гарри?! Меня вышвыривали назад, как глупого котенка, который лезет в воду. Это так унизительно! Боюсь, я вряд ли смогу тебе объяснить, чтоб ты понял. Я до сих пор вздрагиваю, когда чувствую снова эту силу, которая меня хватала и выкидывала обратно. Бесцеремонно, грубо... ффу, пакость!
— Да, ты права, я не могу понять, о чем ты говоришь. По-моему, мы должны благодарить судьбу за такой шанс.
— Во-первых, не судьбу, а твоего старого знакомого, во-вторых, вряд ли ты обрадуешься, когда узнаешь всё целиком.
— У тебя злобный тон, Гермиона. И частично это направлено и против меня тоже, правда, я не понимаю, почему.
— Извини! Я не хотела. Правда. Просто, ты же знаешь, как я не люблю, когда из меня делают человека второго сорта. А тут — даже помереть как все не дали.
— Ну и повод для злости! — хохотнул он.
— Скажи, ты же рассказывал, что у тебя был вокзал?
— Ага, вроде того.
— А у меня аэропорт.
— Серьёзно?!
— Да уж куда серьезней! Хитроу, рейс Лондон-Перт. И Снейп, в качестве бесплатного приложения.
— У тебя был Снейп?!
— Да, представь себе, мне вот так повезло!
— С ума сойти! И о чем вы говорили?
— Гарри, ну а как ты думаешь? Он опять ругался.
— Этот человек совершенно неисправим. Неужели хотя бы в такой момент нельзя было удержаться?
— Гарри, ты уверен, что это вообще был он? Это вполне мог быть какой-нибудь отголосок моего подсознания. Впрочем... он объяснял такие вещи, которые моё подсознание вряд ли могло знать.
— Ну точно, всё сходится! Мне Дамблдор тоже рассказывал всякие вещи.
— Ты так радуешься, как будто речь идет о поездке на один и тот же курорт.
— Прости. Так чем всё кончилось?
— Болью, Гарри! Жуткой, невыносимой болью.
— Ты о чём?
— Куда я, по-твоему, попадала, когда возвращалась?
— А, ну да! — он опустил голову.
— Балбес! Недаром Снейп тебя ругал на чём свет стоит.
— Меня-то за что?
— Как за что? Он сказал, что ты так и не сделал того, о чем он тебя просил.
— Это отдать тебя в качестве жертвы, что ли? Ага, сейчас! Не дождутся!
— Если бы ты так и сделал, всё стало бы намного проще. Для всех.
— Если бы я так и сделал, я бы уже давно умер. Или ты думаешь, я смог бы себе простить подобное?
— Ладно, не будем снова на эту тему. В общем, мы беседовали, потом я говорила сакраментальную фразу "ну, мне пора к Гарри", и меня снова швыряло в это тело, снова наваливалась боль, я теряла сознание, и через некоторое время опять всё по новой. Тот же аэропорт, тот же зал, те же кресла. Снейп ругается, мы обсуждаем ситуацию, он сообщает, что объявили мой рейс, я говорю "нет, я к Гарри" и опять! Я думала, что это никогда не кончится, думала, что в один прекрасный момент просто сойду с ума.
— Доктор боялся, что это может произойти.
— Доктор тут не причем.
— Кстати о докторе, а что это за разговоры, что заклинание ангела-хранителя — черная магия?
— Кто тебе сказал?
— Сметвик.
— Он просто осёл! Не слушай его. Это всё страшные сказки, которые специально распространяют, чтобы маги не знали, что есть заклинания, которые не всякому доступны. Это рушит доктрину равенства.
— Не могу поверить, что слышу это от тебя.
— Гарри, ты же должен меня знать, я умею признавать факты. А это факт. Есть такие заклинания. Правда, это не доказывает, что одни маги лучше других, это всего лишь говорит о том, что мы все разные. Ну, так что в этом плохого?
— Ничего, — пожал он плечами с улыбкой, — я так вот очень рад, что мы с тобой такие разные. Это открывает всякие приятные возможности.
— Это что — была пошлая шуточка? Не надо, я всё равно не оценю. Тем более, в моем состоянии. Придется тебе подождать некоторое время, чтобы я смогла их понимать.
— Какое? — он продолжал ехидно улыбаться.
— Ну-у, по моим оценкам, если меня выпишут через две недели, на работу я вернусь на третью, а... всякие прочие занятия можно, стало быть, через месяц, если осложнений не будет.
— Ага, вот так значит! На работу можно, а прочие занятия — потом, попозже.
— Га-арри! — позвала она его тоненько. — Скажу тебе по секрету, как бы ты скоро не начал мечтать об обратном.
— Да ни за что на свете!
— Ты же не знаешь, о чем мы разговаривали в том самом аэропорту, — она тяжело вздохнула, — и что я никак не могу заставить себя начать рассказывать.
— Может быть, попозже, когда ты немного окрепнешь?
— Нет! С какой радости я тогда устроила весь этот спектакль? Сейчас, а там... будь что будет.
— Ладно, — он кивнул, — я слушаю.
— Он... Оно... Это... к тебе очень благоволит.
— Ты имеешь в виду...
— Ха...
Он прижал палец к губам.
— Да. Он.
— И чем я ему приглянулся?
— Тем, как ты распорядился Дарами. К тебе по очереди попадали все, но ты не стал их рабом. Тем, что уничтожил второго, негодного хранителя. Ну и последняя история, тоже... Старые боги на Древних очень, очень злы.
— Постой, а Дамблдор?! Разве он не распоряжался Дарами достойно?
— Гарри, Дамблдор — не хранитель. Это, во-первых. И потом... я не хотела тебе говорить в прошлый раз, чтобы тебя не огорчать, но Дамблдор соблазнился камнем, оттого и пострадал.
— В каком смысле?
— Он вызвал свою сестру.
— Правда? Хорошо, и что же? Я тоже вызвал своих родителей.
— Ты вызвал и отпустил. А он — нет! Не смог. Он всю жизнь страдал от чувства вины, и когда появилась возможность что-то исправить, попытался, думая, что его любовь окажется сильнее запретов. И был проклят!
— Откуда ты это знаешь?
— От Аберфорта. Старший брат хотел поделиться с ним новостью, пытался оправдаться.
— Почему он тебе рассказал?
— Потому что я с ним беседовала, Гарри, потому и рассказал. Или ты думаешь, у него много собеседников?
— Да уж. Хотя он и сам виноват, мог бы и вылазить на люди, хоть изредка.
— Для того, кто всю жизнь ведет нелюдимый образ жизни, это тяжеловато. Но поделиться ему есть чем, поверь.
— Верю. Так и что дальше? В нашей с тобой истории.
— В твоей, Гарри, истории. Я тут так — сбоку припёку.
— Не наговаривай на себя!
— Да я и не на себя. Всё на тот же грёбаный мёртвый вихрь!
— Гермиона, ну как ты выражаешься?!
— Да пошёл он в задницу! Ненавижу!
— Ну, успокойся уже. Всё кончилось.
— Ничего не кончилось. Всё только начинается.
Он выжидательно посмотрел на неё.
— Понимаешь, у него довольно странное представление о дарах. Он решил закончить всю эту историю на тебе.
— Какую историю?
— Да с Дарами Смерти же! Все потомки братьев, и твои предки, Гарри, в том числе, оказались прокляты и провели несчастную жизнь, окончившуюся, так или иначе, плохо. Теперь, сами Дары уничтожены, из потомков остался ты один. Но проклятие-то никуда не делось! Не смотри на меня так. Нет бы взять и как-то убрать его! Но это чудище решило по-другому! Оно решило, что на тебе всё и завершится, никаких больше хранителей, никаких больше несчастных потомков Певереллов. Понимаешь, что это значит?
— Признаться, пока не очень. Если бы так, меня проще было убить.
— Проще. Но тебе решили оказать благодеяние. И заодно выполнить контракт до конца. Всё ещё не понимаешь? Он будет убивать твоих детей! Наших с тобой детей! Сколько бы их не было, он их всех заберет. Сегодняшний — только начало!
— Подожди... — он пытался остановить её пересохшим от волнения ртом. — Но как же? Это же не мой...
— Не имеет значения! Без разницы, чей он будет. Если ты назовешь его своим ребенком, он его заберет. А ты НАЗВАЛ его своим ребенком, не далее, как вчера.
— Но при чем тут ты?! — заорал он. — Это же я виноват, я проклят, я — хранитель! При чем тут ты?!
— Ох, Гарри, я для него — дорогая тебе собственность. Ты же слышал, как он меня назвал тогда? Ненавижу, ненавижу! Уф!
— Но это же всё не так!
— Какая разница? Ты защищал меня, прикрыл собой, не желал отдавать, я — самое ценное твое достояние. "Безссделушшка"! Или ты думаешь, он понимает, что такое любовь? Я обречена теперь быть твоей женой, Гарри, обречена, вот в чём ужас!
— Ужас?! — опешил он. — Разве ты не хочешь ею стать? Я думал...
— Господи, Гарри, да я ничего в жизни так не хочу, как этого!
Он пожал плечами.
— Ну как ты не понимаешь?! — на её глазах выступили слёзы. — Разве так я хотела, чтобы мы соединились?! Разве такого будущего желала? А теперь получается, будто всё решили за меня. Это похоже на то... на то... что со мной происходило в этот год. Меня снова будто насилуют, Гарри! Тобой — вот что ужасней всего! И ещё наши дети... Боже!
Она разрыдалась, не в силах больше сдерживаться, а он сидел, как чурбан и не знал, что ему теперь делать, что сказать. Он никак не мог переварить то, что услышал. Получается, что это действительно было никакое не счастье, что её возвратили назад. Её послали отбывать повинность! Она должна была рожать детей, которых будет забирать эта тварь!
— А если мы не будем этого делать? — спросил он твердо.
— Ты о чем? — отозвалась она, всхлипывая. Он дотянулся до столика, взял салфетку и осторожно промокнул слезы с её лица.
— Кто нас заставит заводить детей? Не будем этого делать. Что тогда?
— Тогда? — она помотала головой. — Не знаю. Тогда контракт не будет выполнен, наверное, он будет ждать до тех пор, пока мы этого не сделаем.
— Это что же получается, мы будем жить вечно?! — усмехнулся он. — Ведь тебя возвратили, несмотря на то, что не было никаких шансов выжить. Получается, мы бессмертны, пока не заведем ребенка?
— Хм, — она слабо улыбнулась, — не думаю, что он согласится ждать так долго. А как ты считаешь?
Он почесал в затылке.
— Ну, судя по тому, что у него впереди вечность, ему должны быть по барабану подобные мелочи.
— Но мы же, рано или поздно всё равно выйдем из репродуктивного возраста.
— Раз ты сказала, что речь идёт и о приемных детях тоже, выходит — это не имеет значения.
— Мне надо подумать. Возможно, обсудить всё с коллегами. Ситуация какая-то фантастическая. Всё же не думаю, что нам стоит испытывать его терпение и рисковать жизнью понапрасну. Может и не прокатить в следующий раз.
— Я снова затащил тебя в ужасные неприятности, Гермиона. По моей вине ты...
— Замолчи! Прошу тебя! И послушай меня внимательно. Ты же хочешь, чтобы я стала твоей женой? Надеюсь, хочешь? Или нет? После всего, что произошло?
— Да, да, да!
— Тогда не смей больше мне говорить о своей вине передо мной! Мы оба в этом завязли. С самого начала, ты помнишь? С Пушка, с тролля! Мы вместе, и вместе за всё отвечаем. Если попробуешь снова каяться, будешь дожидаться меня с работы до часу ночи, и проклинать тот день, когда на мне женился! Впрочем... — она слегка улыбнулась, — ты и так будешь проклинать.
— Вот уж нет!
— Тогда поцелуй меня.
Он наклонился и осторожно приложился к её губам, тут же почувствовав жуткий привкус эликсира, так что невольно пришлось скривиться.
— Не нравится?! А придется делать это очень часто, Гарри Поттер!
— Что, пить эту гадость, которая у тебя на губах?
— Нет, балбес, целовать меня! И не только. И всё... остальное придется делать часто. Очень часто!
— Ого!
— Вот и "ого"! Раз всё так случилось с нами, тебе нужно будет постоянно меня отвлекать. Придумывать что-то, чем занять моё свободное время, иначе я очень быстро превращусь в стерву. Ты ещё не знаешь, какой невыносимой стервой я могу быть!
— В жизни в это не поверю!
— Не верь, не верь. Посмотрим, как ты заговоришь, когда я начну каждый день нудить и пилить тебя по каждой ерунде. Начну к тебе придираться, глупому обормоту! Так что тебе придется мной заниматься. Основательно заниматься. Ты готов к этому? Всё еще хочешь на мне жениться?
— Конечно, я готов. Даже уже начинаю выдумывать нам занятия. Правда, всегда считал, что ты то уж себе заскучать не дашь.
— Гарри, ты же не хочешь, чтобы я приходила с работы и тут же усаживалась за неё вновь, так ведь?
— Ну уж нет!
— Вот поэтому я запланировала, что дома буду посвящать работе не более двух часов в день, за исключением особых случаев.
— И когда же это ты успела всё спланировать?
— Сегодня утром, когда причесывалась.
Он вдруг вспомнил этот момент. Неожиданно он всплыл перед ним — ярко, зримо, словно произошёл только что. Её зачарованные глаза в зеркале, то, как она разрыдалась и бросилась к нему в любовном порыве. Тогда казалось, что впереди их ждут только счастливые времена. И потом сразу следом всё, что на них обрушилось. Теперь, кажется, больше никаких препятствий, но горький привкус ужасного "дара" словно висел в воздухе, а на самом деле, внутри них самих. Он пока ещё не мог до конца понять, осмыслить то, что она ему поведала, он и о детях-то никогда до этого всерьез не задумывался, хотя Джинни как-то раз в письме заикнулась по поводу его планов на этот счет. У него не было никаких планов. Он просто жил, просто работал, просто общался с окружающими и не думал о себе, как об особой единице — родителе. Для него все мысли об этом являлись простым наблюдением со стороны за другими. Хотя Андромеда и твердила, что из него выйдет отличный папаша... она так и говорила — "папаша", но даже общение с маленьким Тедди не приводило его в какое-то особое состояние, то самое, которое, вроде как, должно навевать желания самому стать отцом. Так что пока он не чувствовал вообще никакого внутреннего дискомфорта по этому поводу. Возможно, когда-нибудь что-то такое и могло возникнуть, но сейчас ему хотелось заботиться только об одном человеке — том, который лежал сейчас перед ним, укрытый простыней. Гермиона ещё сама была во многом похожа на большого ребёнка. Умом он понимал, что для женщины подобная угрожающая перспектива воспринимается гораздо серьезней, но именно что умом. Понять, что она чувствует по этому поводу, он не мог. И не собирался даже пытаться, просто принимал к сведению на будущее быть осторожным с некоторыми темами, чтобы не вызвать у неё плохую реакцию. Ему хватало собственных переживаний о её самочувствии, и о том, как они будут строить свою совместную жизнь. Гораздо больше его волновала внезапно открывшаяся перспектива не иметь возможности умереть. Он усмехнулся про себя странной иронии жизни. Волдеморт все свои силы потратил на то, что досталось ему самому совершенно даром, но добился прямо противоположного. Более того, сам он не просто не стремился к обладанию этим, но считал для себя, скорее, проклятием, раз уж оно так огорчало его любимую женщину.
