Остаётся только импровизировать.
Ведь я и так целый день строю из себя того, кем не являюсь. Сильного — хотя внутри всё дрожит, как у новичка перед первым заданием. Умного — хотя половину решений принимаю на интуиции, потому что времени на анализ нет. Уравновешенного — хотя хочется кричать, бить, ломать. Лояльного — хотя с каждым часом всё труднее верить, что эта система вообще способна на справедливость.
Может быть, прокатит и в этот раз. Может быть, старик увидит в моих словах то, что хочет услышать. Может быть, я смогу сыграть роль — ещё одну, ещё немного. А потом... потом посмотрим.
Пока что — шаг за шагом. Без лишних движений. Без эмоций. Без правды.
Пока что — я тот, кем они хотят меня видеть.
А кем я хочу быть — уже не важно.
* * *
Поздний вечер медленно перетекал в ночь, но кабинет Хокаге всё ещё был освещён. За открытым окном тянулся тёплый осенний воздух, насыщенный запахами сладостей, жареного риса и фонарного масла. Праздник официально завершился, но Коноха продолжала жить — смех, музыка, редкие всполохи фейерверков. Люди не спешили расходиться, и Хирузен это понимал. Он стоял у окна, как обычно, с трубкой в руке, вглядываясь в город, который знал лучше, чем самого себя.
Он глубоко затянулся, и дым лёг в воздухе, как занавес между ним и городом. Мысли возвращались к разговору с Кейтаро, что только что закончился. И теперь, в тишине, он прокручивал его снова — не из необходимости, а из любопытства. Да, глазастый засранец его сегодня приятно удивил.
"Если кто-то ломает актив, не имея на то санкции — это уже не шалость, а подрыв". Он повторил про себя, с тем же удовольствием, что и час назад. Фраза была хлесткой, точной, без лишнего пафоса. Сказанная не с эмоцией, а с расчётом. И именно поэтому — весомая.
Так вот ты какой, настоящий Кейтаро Учиха? Циничный. Прагматичный. Умеющий думать и анализировать. Не мальчик, не просто шиноби — начинающий политик, который уже умеет говорить так, чтобы его слушали. А, главное, слышали.
Хирузен снова затянулся. Дым стал плотнее, расползаясь по комнате, как будто мысли искали пространство, чтобы развернуться. Кейтаро не пытался оправдываться и не искал одобрения, предпочёл обозначить позицию ясно и чётко: "Оружие, которое не уважают, перестаёт быть оружием. Оно становится игрушкой". Вот она, точность. Просто — правда, сказанная вслух.
Он усмехнулся. Если бы таким был Фугаку...
Если бы вместо гордого, упрямого, обиженного Учихи перед ним тогда стоял такой циничный и расчётливый Кейтаро — они бы договорились. Не о мире, нет. О балансе и выгоде для всех. И не было бы никакой резни. Куча сильных шиноби осталась бы в живых, что только пошло бы на пользу Деревне.
Фугаку хотел влияния для клана. Кейтаро, как показал сегодняшний разговор, думает о стабильности для всей Деревни. Фугаку отвечал гордостью на каждый намёк на компромисс. Кейтаро — расчётом и холодной логикой. Разница — не в мотивах, а в горизонте виденья ситуации.
Хокаге выдохнул. Он не был идеалистом. Никогда. Просто временами — слишком уставшим стратегом, которому приходилось выбирать между плохим и ещё худшим. Но сегодня он увидел в мальчишке не просто потенциал, а зеркало. И в этом зеркале — не импульсивного подростка, а рассудительного собеседника. Не того, кто просит, а того, кто предлагает конкретные решения и берёт на себя ответственность за последствия.
Надо подумать, как привязать его сильнее, подумал Хирузен. Не через приказы — через интерес. Через задачи, которые требуют именно такого взгляда. Через ответственность, которую он сам готов брать. Мальчишка не боится последствий — он их просчитывает. Это редкость.
А ещё — Сэми Сарутоби. Девочка сегодня тоже порадовала. Возможно, стоило надавить на неё сразу, когда она начала демонстративно игнорировать намёки Главы клана, но, как ни странно, всё обернулось даже лучше, чем можно было ожидать. Теперь её изменение отношения к напарнику после тяжёлой и опасной миссии не вызовет ни вопросов, ни подозрений — всё будет выглядеть естественно, почти закономерно.
Доклад поступил ещё до встречи с Кейтаро: краткий, сухой, без попыток интерпретации. Совместная прогулка, спокойный разговор, визуальный контакт, отсутствие напряжения. Со стороны они выглядели как красивая пара. Даже если это всего лишь внешнее впечатление, оно работает. Люди обращали на них внимание. И это было именно то, чего он хотел.
Хирузен не рассчитывал на бурную симпатию или показную близость. Он не ожидал от Сэми страсти или театра. Он дал ей задачу — сблизиться. Не влюбиться, не очаровать, а создать доверие. И она справилась. Кейтаро не отстранился, не закрылся. Он принял её рядом. А это уже результат.
Хирузен задержал взгляд на оконном стекле, где отражался тусклый свет фонаря. Всё складывалось — медленно, но в нужную сторону. Кейтаро начал втягиваться, Сэми справилась с задачей, внешняя картинка выглядела убедительно. Он мог бы быть доволен. Почти.
Именно когда всё начинает складываться — когда люди действуют по плану, когда связи укрепляются — особенно заметны те, кто мешает. Не по убеждениям, не из протеста, а просто по глупости. А глупость, если её не остановить, может привести к серьёзным последствиям.
Третий снова затянулся. Он чувствовал раздражение — не вспышку, а устойчивое, нарастающее. Не потому что был бессилен, а потому что всё стало предельно ясно. То, что произошло, нельзя назвать случайностью или недоразумением. Это было нарушение, и оно касалось не только одного джинчурики — оно угрожало всей системе.
Те, кто избил Узумаки, — идиоты. Не просто жестокие, а опасные. Возможно, они не осознавали, что делают. А возможно — осознали, и всё равно пошли на это. В первом случае — глупость, во втором — сознательная провокация. И то, и другое требует немедленного ответа. События восьмилетней давности могли повториться, но теперь не было Минато, чтобы встать между Конохой и катастрофой. Не было человека, готового закрыть всех собой. Не было щита. И не будет. Сегодня никто не спасёт Деревню в одиночку — она должна защищать себя сама. Через порядок. Через страх. Через систему, которая не терпит самодеятельности.
Этих недоумков придётся наказать — жёстко и публично. Не ради мести, а ради профилактики. Чтобы каждый, кто решит, что можно тронуть джинчурики, вспомнил, чем это обернулось для предыдущих. Чтобы даже в пьяной болтовне не возникало желания шутить на эту тему. Чтобы страх был не перед ребёнком, а перед механизмом, который отвечает за его безопасность — и не прощает ошибок. Наказание должно стать не просто расплатой, а напоминанием: в этой системе есть границы, и пересекать их — дорого. Даже для тех, кто привык считать себя безнаказанным. И это будет первый и последний раз, когда он позволит подобному пройти через личное решение. В следующий раз система должна сработать сама — без ожидания, без колебаний, без необходимости вмешиваться лично. Потому что если она не реагирует автоматически, значит, она не работает. А неработающая система — это уже не порядок, а угроза.
Но сначала — убедиться. Он не собирался рубить с плеча. Нужно точно знать, что это была их инициатива. Не чей-то приказ, не провокация, не попытка сыграть в чужую игру. Если за этим стоит кто-то ещё — разговор будет другим. Глубже. Жёстче.
Он предпочитал не действовать поспешно, особенно когда ситуация касалась не простого нарушения, а возможного умышленного подрыва порядка. Если это была обычная глупость — её накажут соответственно. Но если кто-то сознательно пытался дестабилизировать ситуацию и спровоцировать конфликт, потребуется более тщательная проверка. Для этого он привлечёт Морино Ибики — тот умеет выявлять ложь, отличать личную инициативу от исполнения приказа и способен быстро определить, где искать источник проблемы. Ему не потребуется подробный инструктаж — достаточно указать направление.
Но главным вопросом станет не только то, кто ударил, но и почему никто не остановил. Где была охрана? Почему оружие деревни оказалось без присмотра в день, когда улицы были полны людей, а риски — очевидны? Это не просто халатность. Это сбой. И если охраной занимались АНБУ, то вопросов ещё больше. АНБУ не ошибаются. Если они исчезли — значит, их убрали. Вопрос — кто и зачем.
Если это халатность — виновные будут наказаны. Жёстко. Без права на оправдание. Если на это был чей-то приказ — нужно выяснить, чей. Потому что если за этим стоит Данзо, или кто-то из его людей, разговор будет другим. Потому что слишком уж много в последнее время стал брать на себя старый друг. Пора его приспустить на землю.
Ибики должен выяснить всё: кто отвечал за маршрут, кто подписал смену, кто знал, что Узумаки будет один. Потому что если это не случайность, а чья-то недоработка — она должна быть зафиксирована и устранена. Без эмоций. Без оправданий. Просто — как сбой, который нельзя повторять.
Хирузен медленно опустил трубку в подставку. В комнате стало тише, как будто даже воздух прислушался. Он подошёл к столу, открыл один из ящиков, достал тонкий свиток и развернул его. Пальцы двигались спокойно, но в движениях уже чувствовалась решимость. Короткий приказ, без лишних формулировок: проверить обстоятельства инцидента, установить инициаторов, доложить лично. Он свернул свиток, вложил его в папку со срочными исходящими документами и аккуратно закрыл ящик, будто ставя точку в размышлениях. Но не в дне.
Взгляд снова скользнул к окну — за стеклом всё ещё звучала музыка, и где-то вдалеке, над крышами, вспыхнул последний фейерверк. Хирузен потушил свет, и кабинет погрузился в вязкую тишину, в которой мысли продолжали двигаться, как дым, не спеша, но целенаправленно.
Завтра он обязательно зайдёт в госпиталь — не из жалости и не ради утешения, а потому что это необходимо. Узумаки исполнилось восемь, и он по-прежнему один: без друзей, без семьи, без тех, кто мог бы стать опорой. Но у него есть память — цепкая, восприимчивая, готовая удержать любой жест, который можно будет потом назвать важным. Подарок должен быть простым, не вызывающим вопросов, но достаточно заметным, чтобы воспринимался как знак, как напоминание. Чтобы, когда джинчурики начнёт вспоминать, кто был рядом, он вспомнил не тех, кто молчал, а того, кто пришёл.
И он обязательно скажет, спокойно, без пафоса, но с весом: виновные будут наказаны. Строго. Публично. Не ради мести, а ради порядка. Чтобы Наруто знал — его трогать нельзя. Потому что теперь он под защитой. Пусть запомнит: Третий Хокаге не был ему другом, не наставником, не отцом. Но всегда относился хорошо. А это несет обязательства.
Хирузен задержал дыхание, выдохнул, и, прежде чем покинуть кабинет, коротко отметил: завтра — госпиталь, подарок, разговор. Всё должно быть вовремя. Всё должно быть точно. Чтобы мальчишка понял, что не остался один. И когда придёт время выбирать, он выбрал долг, а не эмоции.
* * *
Вечер уже сдвинулся в ночь, когда Рин получила приглашение. Не приказ — приглашение. Но в клане Хьюга такие нюансы не меняли сути. Если Хиаши-сама желал разговора, отказы не существовали.
Она пришла вовремя. Внутренний двор был пуст, фонари горели ровно, ветер почти стих. В комнате, куда её провели, было тихо. Ни чайной церемонии, ни формальностей. Только глава клана — за низким столом, в позе, не допускающей суеты.
Рин поклонилась. Глубоко. Сдержанно.
— Присаживайся, — сказал он, не поднимая взгляда.
Она села. Спину держала прямо, руки — на коленях. Дышала ровно.
— Ты гуляла сегодня, — произнёс он, будто констатируя погоду.
— Да, Хиаши-сама. С подругами.
— И встретила Учиху Кейтаро.
Пауза. Не вопрос. Утверждение.
— Да, — ответила Рин. — Случайно.
Хиаши-сама наконец посмотрел на неё. Взгляд — ровный, проникающий. Не резкий, но такой, от которого хотелось говорить только правду.
— Ты узнала его сразу?
— Не сразу. Он изменился. Но... шрам на брови — я помню, как он появился.
Хиаши-сама кивнул. Медленно. Как будто отметил что-то важное.
— Ты не подошла сразу.
— Я... не была уверена, что это уместно.
— Но подошла.
— Да.
Он молчал. Рин ждала. В клане Хьюга молчание — тоже форма речи.
— Ты считаешь, он изменился?
— Да, Хиаши-сама. Он стал другим. Взрослым. Сдержанным. Уверенным.
— Ты думаешь, он опасен?
Рин задумалась. Это был вопрос, на который нельзя было ответить поспешно.
— Он стал сильнее. Но не чувствуется угрозы. Скорее — решимость.
Хиаши-сама снова кивнул. Потом — откинулся чуть назад, сложив руки.
— Учиха Кейтаро — один из немногих Учиха, кто пережил ту ночь. Его статус... нестабилен. Но его поведение — достойно внимания. И наблюдения.
Рин не ответила. Она уже поняла, к чему ведёт разговор.
— Ты была с ним в одной команде. Ты знаешь, как он думает. Как реагирует. Ты — не чужая.
— Я не близка ему, — сказала она. — Мы не были друзьями.
— Но ты — знакомая. И ты — из клана, с которым он не враждовал. Это достаточно.
Пауза. Потом — тихо, почти как шёпот:
— Мы хотим знать, что он ищет. Что он строит. И что он скрывает.
Рин кивнула. Без лишних слов.
— Ты не будешь шпионить. Ты будешь служить на благо клану Хьюга и Конохагурэ. Продолжишь выполнять миссии, как куноичи. Скорее всего, вы станете пересекаться в Деревне. Если Учиха заговорит — слушай. Если он спросит — отвечай. Но не навязывайся. Не дави. Не вмешивайся.
— Поняла, Хиаши-сама.
Он замолчал, но через несколько секунд добавил:
— И ещё. Ты помогла джинчурики.
Рин не дрогнула.
— Да.
— Ты знаешь, что тебе говорили о нём?
— Да. Не вмешиваться. Не приближаться. Не реагировать.
— И ты нарушила это.
— Я — куноичи Листа. И он — тоже. Я не могла пройти мимо.
Хиаши долго смотрел на неё. Потом медленно кивнул.
— Учиха взял на себя ответственность?
— Да. Он сказал это вслух. Перед свидетелями.
— Хорошо. Тогда ответственность — его. Но ты должна понимать: в таких ситуациях ты не просто Рин. Ты — Хьюга. И всё, что ты делаешь, — отражение клана.
Рин склонила голову ниже.
— Понимаю, Хиаши-сама.
— В следующий раз — докладывай. Даже если действуешь по совести.
— Да.
Он не сказал "свободна". Но взгляд его стал чуть мягче. И Рин поняла — разговор окончен.
Она поклонилась. Глубоко. И вышла.
На улице было прохладно. Фонари горели ровно. А внутри — уже не было сомнений.
Теперь она знала, зачем её вернули.
Эпилог.
Наруто пришёл в себя не сразу. Сначала — рассеянный свет, будто сквозь мутное стекло, потом — глухой шум, похожий на отдалённый гул, и только потом — тяжёлое, вязкое осознание того, что тело не слушается, будто каждая мышца принадлежит кому-то другому. Он узнал это место сразу, без сомнений: белые стены, запах антисептика, матрас, который вроде бы мягкий, но всё равно давит в спину, оставляя ощущение чуждой, больничной заботы. Госпиталь Конохи. Он бывал здесь слишком часто, чтобы считать это случайностью — чаще, чем хотелось бы, чаще, чем позволительно для обычного мальчишки. Обычно ненадолго: пара часов, максимум день. Он не любил задерживаться. Сбегал при первой возможности, даже если ирьенины ворчали и грозились сообщить Хокаге. Но сейчас сбежать не получалось. Сейчас тело было чужим, неподвижным, как будто его заперли внутри.
