Наноробот, настроенный на определенный вирус, выжигает H1N1 даже у заболевших, которых вакцинировать поздно. Типа, полицейский спецназ, проводящий глобальную зачистку. Понятно, что наноробот абсолютно бесполезен против H2N1 или там H1N2, он же не рецепторы блокирует, отсекая сразу группу вирусов или там ядов. Наноробот просто разбирает на составляющие строго конкретный вирус, и больше, во избежание проблем, не делает в организме вовсе ничего.
Великие доктора... Или, хотя бы, обученные нормально, по полному циклу, а не нахватавшиеся по верхушкам, как я... Могли бы придумать наноробота, который режет все вирусы вообще. Не только грипп, а и столбняк, дифтерит, корь, что там еще бывает. Лично для меня загадка, как эти самые вирусы отличать от живущих в крови антител, собственно лейкоцитов и прочего. Так что в сложности я предпочел не вдаваться.
И так, в общем-то, неплохо получилось. Нарком здравоохранения, Николай Александрович Семашко, вовремя подсуетился, обменял некоторое количество доз на необходимую медтехнику. Так у нас появились хорошие образцы рентгеновских аппаратов, скальпелей, шприцев, поворотных кроватей для осмотра и ухода за лежачими больными; да много еще чего появилось. Дзержинский заикнулся было про секретность, но падла-аватар, положа руку на “Капитал", поклялся: лекарство никто на Земле повторить, к сожалению, не способен. Как ни жаль планету, а больше ста тысяч доз чудо-вакцины Советская Россия дать не может: у самих миллионы заболевших.
Так вот, Гражданскую Войну, потери от эмиграции, от болезней, удалось уменьшить, по самым грубым оценкам, примерно на четверть.
Может, и на половину, да с учетом имелась огромная проблема.
Сплошь и рядом человек встречал довоенного знакомого, а тот старого приятеля не узнавал. Ссылался на пережитый тиф, контузию, раны, просто ужас войны. Иногда все устраивалось хорошо: старый друг помогал новому все вспомнить, семья узнавала потеряшку по родинке в нужной точке, и тому подобное. Благо, раздел “Ищу человека" во всех газетах мой наркомат размещал уже больше года. Люди распробовали, анкеты заполнять худо-бедно научились. В этой связи обучение грамоте, знаменитый “ликбез", по всей стране шел на ура. И даже отпечатки пальцев сдавали охотно, без малейшего принуждения: вдруг тебя, контуженного-беспамятного, семья ищет? Вдруг найдет как раз по папиллярным узорам на подушечках? К осени девятнадцатого процесс воссоединения разметанных войной семей шел уже во всю ширь.
Ну, а заполняющаяся анкетами картотека для чекистов — это так, побочный эффект.
В эту картотеку и обращался удивленный “старый друг" во втором, плохом, случае. И старательные девочки в форме простым сравнением карточек внезапно выясняли, что забывчивый “новый друг", не желающий признавать брата Колю, например, из белогвардейцев. Или вовсе в банальном розыске за разбой-грабеж. А документы взял с убитого. С красноармейца или просто подходящего фигурой и лицом человека.
Правда, выявлялись таких случаев считанные единицы. Не выявленных было, наверняка, сотни тысяч.
Поэтому оценить урон от Гражданской не получалось без общегосударственной переписи, а для этого надо хотя бы общее государство. Союз-то пока еще только яростно, до хрипа, обсуждали на заседаниях Совнаркома.
Голод в Поволжье нас миновал. Да, неурожай случился. Но в данной истории махновское Приазовье не занималось фигурной резней по кому попало, а сеяло и запасало хлеб. В Приазовье живет много немцев-колонистов, и сельхозтехники у них не то, чтобы навалом, но и не штучные образцы.
И красные армии не рвались за всеми зайцами сразу, и рабочие с большинства заводов не усеяли костьми заволжские степи. Так что за приазовский хлеб можно было культурно заплатить керосином и ситцами, а не свинцом и нагайками продотрядов.
Наконец, заводы пищевого порошка расползлись уже широко между Брестом и Волгой и появлялись местами даже за Уралом. Санитарные врачи проверяли их, как обычные мельницы или там пирожковые. Процедура не составляла проблем из-за крайней простоты производства.
Обычный заводик состоял из распиленной вдоль железнодорожной цистерны. Два полученных больших корыта, отмытые и луженые оловом, помещались в отапливаемом сарае, где накрывались от мусора простенькими рамами, остекленными в одно стекло для лета, чтобы мусор не падал. На зиму, для тепла, устанавливали вторую такую же раму поверх. Рабочие топили печку-водогрейку, где углем, где дровами. Раз в два часа вертели с натугой и матерком тугие колеса насосов, нагоняя теплую водичку под крышу, в расходный бак, откуда она уже самотеком шла по корытам. В корытах цвела хлорелла, удваивая собственную массу каждые сорок восемь часов.
Когда под зацветшей водой не различался уже рисунок на дне мерной чашки, содержимое корыта прокручивали на обычном сепараторе, как из молока сметану крутят, и отделяли прибыток: жидкое зеленое тесто, до которого коровы были сами не свои.
Хлорелла делилась без выходных и праздников, так что все, не съеденное коровами, высушивали на обычных ситах, без грамма хай-тека. Полученный порошок паковали в мешки и несли на склад. Когда же и там закончилось место, пустили на продажу, стали выдавать сотрудникам в часть зарплаты. Зеленый порошок в неурожайные годы кто-то попробовал добавить в хлеб — и не умер. И даже рассказал, что лепешки пресные, не особенно сытные. Но зато зеленая мука есть постоянно, засуха ее не жжет, ливни не мочат, не выбивает град, не губят на корню заморозки, жучки да плесень. А вкус в голодный год и вовсе дело десятое. Вон, уксусом заправить, и ничего. Забить урчащий желудок хватит.
Большие заводы пищевого порошка строились уже со стационарными бетонными ваннами, с большими сушилками. На каждый большой завод назначался куратор-биолог — пока что от Наркомата Информатики. По мере подготовки кадров планировались передать все это в Наркомпищепром, но пока что за качеством следил студент-возвращенец, а на головных опытных предприятиях даже профессор. Так что в больших заводах уже рисковали разводить криль и выпускали рыбную муку.
Заниматься пищевым порошком начали еще в восемнадцатом году, имея в виду именно вот смягчить последствия неурожая двадцатых. Неудивительно, что готовившаяся три года индустрия вывезла. Сукин кот аватар меня даже в известность поставил мимоходом, без подробностей: выкрутились и выкрутились.
Вообще, как-то дико звучит: “я меня в известность не поставил".
Что со мной происходит?
Где я настоящий?
Хрен теперь поймешь. И линкор, плывущий в теплых бирюзовых водах Адриатики — я. И революционный матрос-анархист Корабельщик, по которому напрасно вздыхают барышни Наркомата Информатики — тоже я. И сотни миллионов нанороботов, собирающих сведения в Москве, приводящие их в удобопонятную форму — снова я.
Значит, голод в Поволжье минус. Легко получилось? В общем, да: всего-то прокомпостировал Махно за дисциплину, вот Батька и организовал анархическую республику. Я же только убедил Совнарком не давить всех инакомыслящих под ноль. Фигня вопрос, на моем месте любой бы справился. Суперлинкор я, или где?
Правда, Троцкого и Тухачевского больше нет с нами, но где же вы видели приготовленный омлет без молодецкого удара по яйцам?
Наука более-менее движется тоже. Начав изучать вопрос эмиграции, я поразился, помнится, двум вещам.
Во-первых, инженеров уехало не так уж много. Философов, художников и писателей намного больше.
Во-вторых, даже уехавшие рубили концы далеко не сразу и вовсе не потому, что имели какие-то идеологические расхождения с новой властью. В конце-то концов, бетон и в Африке бетон. Один квадратный сантиметр кирпича выдержит одиннадцать килограммов что при царе, что при Керенском; и точно так же один квадратный сантиметр стали выдержит две тысячи сто килограммов. А сварной шов со всеми ослабляющими коэффициентами — всего лишь тысячу пятьсот тридцать, и никакой трудовой энтузиазм тут не помощник.
Подавляющее большинство уехало из-за того, что разрушенная начисто страна просто не могла предложить нормально оплаченную работу на заводах: две войны снесли промышленность в ноль. Построить же новые заводы снова оказалось не на что.
В эталонной истории деньги получили сплошной коллективизацией, прошедшей по стране как небольшая война: минус два миллиона. На этом-то переломе застрелился Маяковский. В эти-то годы великий химик Ипатьев, сагитировавший много коллег помогать Ленину, не вернулся из Берлина: Ипатьеву там на конгрессе шепнули, что-де им заинтересовалось НКВД. В эти-то годы сел Туполев, а за ним почти все авиаконструкторы того времени.
Тогда полностью сменилась вся система власти, все люди в ней. Союз двадцать седьмого года и союз тридцать седьмого — небо и земля.
На данной ветке истории страна пока что двухголовая. Нет монополии у коммунистов-большевиков, левые эсеры вполне достойно уравновешивают их как в Совнаркоме, так и в местных советах. Буржуйские карикатуристы рисуют новым гербом двухголового орла с лицами Ленина и Чернова. Газетчики поумнее рисуют Змея-Горыныча о двенадцати головах, добавляя туда Махно, Капсукаса от литовско-белоруссов, Колесова из Туркестана, и вообще всех председателей многочисленных советских республик.
Наконец, самые умные рисуют еще и крымского Верховного, того самого князя-флотоводца, как часть многоглавой “гидры социализма".
Правда, с редакциями самых умных происходит всякая ерунда. То подерутся мальчишки-рассыльные, да и рассыплют подготовленный к завтрашней печати набор, в смысле: стальные рамки со вставленными в строгом порядке буквицами. То парижский клошар или чистенький английский бомж-офицер, ненужный отход прогремевшей Войны, с тоски заночует на пороге редакции. Прольет спьяну виски, подожжет его неловко раскуриваемой трубкой или там сигаретой... То просто припрутся из рабочих кварталов коммунисты с “инсталляцией звездюлей", перформансом по всем правилам нового искусства. “Почему у вас такая странная шпага, синьор? — Это арматура, прекрасный сэр!"
Пока что никто не уловил связи между числом голов “гидры социализма" и статистикой неудач; ну, конечно, это стоит мне определенных усилий. Как и удержание в одной упряжке “лебедя, рака и щуки" в лице большевиков, эсеров и анархистов. Так я же суперлинкор. Как сильны мои мощные лапы, вот.
Нет на территории будущего Союза монополии на власть — коммунисты шевелятся. Местные советы в самом деле конкурируют за людей и в самом деле решают их проблемы, а не просто передают вниз указания Москвы. Плюс, еще никуда не делся Махно на юге. Будешь крестьян прессовать, окончательно к нему сбегут. Вот задачка: Приазовье и надо бы ввести в создаваемый СССР, и хотелось бы его сохранить несколько на отшибе. Чтобы, так сказать, карась не дремал.
Двадцать второй год — год образования СССР. Лапы там или не лапы, а я суперлинкор “Советский союз". Чем ближе эталонная дата тридцатое декабря, тем чаще я вспоминаю: не будет СССР — и мое существование так или иначе схлопнется. Поэтому соблюдение канона в данном конкретном вопросе для меня дело шкурное. По словам Сун-Цзы, “путь существования и гибели".
Жить хочется.
Черт. Пришлось в попаданцы уйти, чтобы жить захотелось?
Интересно. Надо потом из себя вернуться и обдумать.
Покамест мне удалось вычеркнуть почти половину от бывших в реальной истории человеческих потерь. И есть надежда, что Второй Мировой здесь не случится. Но надежда, если честно, слабенькая. Да, Германия пока что в одном с нами блоке, Венгрия тоже. Японии не до нас, завязла в своих проблемах. Китай в судоргах рождает Коммунистическую Республику.
Зато американцы, французы и разные прочие шведы с ужасом вертят пущенный в продажу “Красный глобус".
Дело же не в том, что у коммунистов жены общие. Вон, у полинезийцев то же самое. А дело все в том, что ни полинезийцы, ни коммунисты не входят в мировую систему торговли, не опутаны кредитами Рокфеллеров, Вандербильдов, Морганов, Шиффов и прочих бойцов невидимого фронта. Полинезийцы по бедности, а коммунисты идейно. Каждая красная клякса на глобусе — упущенный рынок емкостью ровно столько долларов, сколько там населения. Один-то доллар наскребет всякий.
А в стране ковбоев... Кстати, Маяковский туда собрался туристом, надо не забыть расспросить по возвращении... Так вот, в стране ковбоев любой мальчишка с коротких штанишек знает: “Всякий доллар в чужом кармане суть оскорбление".
Поэтому Второй Мировой войне, скорее всего, быть. И, рубль за сто, начнут после моего отлета. Во избежание новых букв “Z" на других местах планеты.
Люди вокруг СССР остались прежними. Противоречия между странами и блоками сохранились, а некоторые так даже и выросли. Например, в эталонной истории Германию обложили репарациями по самые уши. А здесь Советская Россия четко сказала: “руки прочь!" И никакой “старый тролль Клемансо", никакой стоящий за троном полковник Хаус, не смогли проигнорировать двадцать семь красных обложек, поднятых в Зеркальной Галерее Версаля. Хрен вам, а не платежи с Германии! Это наша корова, и мы ее доим!
Буржуи переглянулись и, понятное дело, затаили. Рано или поздно нарыв лопнет; следовательно — надо как-то выкручиваться, чтобы Вторая Мировая произошла между буржуями с их противоречиями. А за проливом, наверняка, британские ученые уже ломают голову над зеркальной задачей: как заставить воевать между собой социалистические страны. Потому как противоречия не только между империалистами бывают, вон хотя бы Троцкого спроси...
За сравнением вариантов и застал меня вызов Пианиста.
Пианист впервые воспользовался вживленной меткой!
Разумеется, я-Корабельщик сразу отложил все дела, подключился к метке и глазами заместителя прочитал доклад. Затем прошел в ходовую рубку и выдал командиру корабля новое полетное задание. Цеппелин возвращался из Анадыря, попутно проведав золотоносный район Колымы и алмазносный Вилюй. До Москвы оставались добрые сутки лету, но полученные новости заставили сменить курс на Киев.
* * *
На Киев по всем фронтам наступала красивая золотая осень. Прелые листья тоненько пахли сидром, синее небо радовало глаз. После занятий ученики школы-коммуны номер двадцать семь выходили в город, ежась от звонкой октябрьской свежести. Мерзнуть в нетопленных спальнях никто не хотел, так что пацаны совали нос буквально везде и всюду. Называлось это красиво и хищно: “Свободная охота", как у прославленных красвоенлетов в фильме “Два ордена". По сути же мальчишки высматривали плохо лежащие дрова. Или целые кирпичи, а еще металлолом. Такие находки госпункты приема меняли все на те же дрова.
В подвал Васька заглянул без особенной охоты: не слишком-то он любил ступеньки. А особенно такие вот крутые, узкие и скользкие, по которым и здоровыми ногами особо не поскачешь. Чай, не козленочек. Но в подвале нашлись целые на вид бочки, да сколько! Тут, пожалуй, выходило рублей на двадцать золотом. Коммуна платила добытчику десятую долю, а на два рубля золотом ух много может купить мальчишка в Киеве! В самом большом игрушечном магазине Васька давно приценивался к набору для сборки планера: рубль серебром. А за два рубля, пожалуй что, можно и модель самолета купить. С маленьким настоящим моторчиком, пускай даже резиновым. Если принести модель, так на совете коммуны можно уже авиакружок всерьез...
