— Вы уже решили, и теперь мы видим, что нам вас не остановить. Идите за Тайрой. Но кочерга ваша пускай подождет снаружи.
— Кочерга? — переспросил я, недоуменно нахмурившись.
— А вот тебе и прозвище, — Камориль обернулся к Никс.
Та скривилась.
— Чего это?
— Мы настаиваем, — ответила женщина.
— Ну и ладно, — Никс надулась, — и подожду. Только долго там не возитесь, хорошо? Тут темно и страшно. Я костер разведу! Придумала!
— Постараемся, — пообещал ей я.
— Кричи, если что, — сказал Эль-Марко.
— А может, ты с ней останешься? — спросил я у него.
— Вы идете, или нет? — поторопила нас Тайра Кои.
Я посмотрел на Никс, на Эль-Марко и на Камориль.
— Так, — сказал я, — Камориль, Эль-Марко — оба оставайтесь с Никс. Я сам пойду. В конце концов, у каждого воина есть такое дело, которое он должен сделать, и должен сделать сам. Пойдемте, Тайра. Друзья подождут меня снаружи.
Камориль явно хотел что-то сказать, но не сказал: махнул рукой и отпустил с миром, сошел с крыльца и щелкнул зажигалкой, закуривая.
Я же двинулся вглубь темного, пропахшего гнилью и сыростью дома следом за тощей женщиной в сером, волосы которой были так длинны, что доставали ей до середины бедра и стелились за ее спиной, как тонкая, почти невесомая тюль.
Мы прошли насквозь три комнаты, заполненные каким-то невнятным хламом вроде совиных чучел и пустых картинных рам, и вышли в четвертую — такую же темную и пыльную, как все остальные, но чуть менее захламленную, побольше размером и с маленьким окошком под самым потолком.
Нормальный человек бы ничего здесь не разглядел — в такой-то атмосфере. Но мне света хватило.
Я увидел инвалидное кресло, стоящее посреди комнаты на старом выцветшем ковре. В кресле сидел толстый обнаженный мужчина с кожей мучнистого оттенка. По его туловищу, деформированному множеством жировых складок, на кресло спускались такие же седые, как у Тайры, волосы, и такие же длинные.
Еще у него не было ни рук, ни ног, и культи терялись в этих блеклых волосах и нависающем сверху сале.
Он смотрел на меня бесстрастными, усталыми глазами, едва заметными за тяжелыми веками, и по его круглому лицу блуждала ласковая улыбка.
И я не смог заставить себя что-либо сказать.
Я даже поздороваться не смог.
— Чем будешь платить? — прошелестел он алчным полушепотом.
Я вздрогнул.
Тайра стояла справа от меня. Она как-то даже расправила плечи, и, когда Родн произнес свои слова, торжественно задрала вверх острый подбородок.
Я снова посмотрел на Родн Кои и проговорил, стараясь, чтобы по голосу моему нельзя было ничего прочесть:
— А чем вы обычно берете?..
Родн Кои ответил не сразу. Очевидно, ему просто понравилось меня разглядывать. Или он пытался... прицениться?..
— Памятью, — наконец ответил он.
— Вот как, — кивнул я.
Памятью он берет. Надо же. Он что... забирает, впитывает в себя память просящих? А что он дает взамен? Чем торгует? Весь тот хлам в трех комнатах — не его ли наторгованное имущество? Мол, если память кончилась — тащите вещи... Но зачем ему такая цена? Ну, очевидно же, — затем, чтобы задним числом проживать чужие жизни. Своя-то, наверное, не сладка. Горька, как лекарство, или пресна, как парафин. Ну, до определенной степени. То, что забрало у него руки по середину плеча и ноги по середину бедер, оставило ему хотя бы его мужское начало.
Какое мерзкое существо, а. Хоть и человеческое — до кости. Вроде бы. Как бы.
Камориль бы он, наверное, понравился. Своей дикой извращенностью — как экспонат цирка уродов хотя бы. А Николу Тайра правильно сюда не пускала — рано ей голых седых толстяков-инвалидов наблюдать, ой, рано. Даже мне, пожалуй, не как раз. Я бы, честно, мог бы — не смотрел.
Все эти мысли пронеслись в моей голове секунды за три. Прерывать моих рассуждений Кои не стали — Тайра чинно стояла справа, Родн молча смотрел на меня со своего импровизированного трона.
Я заметил, что на его щеке осталась крупица овсяной каши.
Беда с этими чтецами. Беда.
— И что я могу получить, если, например, предложу вам воспоминания тридцати лет? — спросил я.
Родн моргнул.
Хм. Я что-то не то сказал?..
Тайра вздрогнула и быстро зашептала:
— Вы, конечно, можете отдать нам тридцать лет, но взамен нам придется обеспечить вам три дюжины дней наслаждения. Я бы не рекомендовала вам начинать с такой глубокой дозы, ваше тело может не выдержать. Предложите, согласно ритуалу, для начала хотя бы полгода или год, проверьте, как вы это перенесете. Может быть, вам захочется растянуть удовольствие на подольше...
Я посмотрел на нее хмуро и тяжело.
— Вы, стало быть, торгуете забытьем? — спросил я.
— Мы продаем мечты, — прошептал Родн Кои, хотя смотрел я на Тайру.
Я обернулся к нему.
Он предлагает совсем не то, что мне от него нужно. Но попробовать все-таки стоит.
Я вынул из-за пазухи золатунное ожерелье — "вместилище" моей памяти. Бусины тускло блеснули в свете луны, так удачно заглянувшей в маленькое окошко.
— Мне нужен человек, который сможет сломать в моей голове те замки, на которые это ожерелье заперло мою память. Иначе говоря, я здесь затем, чтобы память вернуть, а не чтобы ее потерять.
Оба Кои молчали.
— Мы не сможем вам помочь, — сказал Родн.
— Почему? — спросил я настойчиво.
— Идите к нам, — произнес Родн, — встаньте перед нами на колени и мы прикоснемся к вашему лбу и все вам расскажем.
— Словами мне расскажите, — фыркнул я. — Чай, язык не отвалится!
— Язык — самое ценное, что у нас есть, языком мы вам все и расскажем...
Ну да, ну да. Магия на прикосновении... А чем ему еще меня касаться, ежели не языком?..
И когда я представил себе эту фантасмагорию — как я буду становиться на колени перед этим человеческим существом, а оно будет облизывать мне лоб — во мне взыграла нечеловеческая ярость и исступленная, обычно молчащая гордость.
— Хорошо, — проговорил я тихо, оборачиваясь к Тайре. — Что, вы говорите, я должен сделать?..
— Идите к нам, — стала повторять она, — встаньте перед нами на колени и мы...
И в этот момент я размахнулся и отвесил ей правым кулаком в лицо, быстро, сильно, практически моментально. Тщедушная женщина повалилась на пол мешком, скорее всего, оглушенная болью. Вероятно, я сломал или вывихнул ей челюсть. Не важно. Сейчас это все не важно.
Родн дрожал всеми своими необъятными телесами и шипел, как змея. Я сделал два шага по направлению к нему, когда перед моими глазами вдруг разверзлась белая бездна, и я потерял всяческую ориентацию в пространстве. Я, кажется, даже свалился на пол, сжимая виски, в которые набатом стучалась боль. Раскаленные белые молотки колотились мне в череп, тонкие лезвия полосовали что-то внутри. Казалось, все мое тело горит, скручивается, растет и гниет одновременно. Это была мигрень чудовищной силы, похмелье богов, отчаяние людей, сжигаемых в печах живьем.
Через всполохи белого пламени на белом фоне страдания, что длилось, казалось, целую бесконечность, ко мне пришли простые слова "Не пугайся".
И потом, еще через одну вечность, исполненную опустошающей боли, я расслышал продолжение этих слов: "Он просто не сможет к тебе пробиться. Если первый раз не смог".
И свет рассеялся, и наступила тьма.
Я понял, что ладони мои упираются в шершавый ковер. Я почувствовал всего себя, и понял, что цел. Я встал, сначала на четвереньки, а потом с трудом, но все-таки поднялся на ноги. Голова кружилась и болела, но уже не так. Эта легкая боль казалась теперь комариным укусом по сравнению с болью выдираемого наживо зуба. Я сфокусировал взгляд на Родн Кои: тот все еще дрожал, но уже не шипел.
— Вы, значит, с сестрицей — одно, — проговорил я, не спрашивая, но утверждая, — и, когда я коснулся ее, я коснулся тебя. Но тебя просто ударом не вырубить. Вон сколько в тебе всего. И ты попытался проникнуть в мою голову. Но зачем тогда, скажи мне, весь этот цирк с коленями и языком, если сестрица вполне может быть твоими руками?..
— Тебе не понять, — злобно прошипел Родн Кои.
Я сделал еще один шаг по направлению к нему.
— Стой, где стоишь!
— А то что? — спросил я.
— Я твоя последняя надежда на то, чтобы вернуть память! — Родн Кои повысил голос, и он оказался свистящим и как будто простуженным.
— Ага, — улыбнулся я невесело. — Поверь мне, даже это — далеко не самая большая моя жизненная неудача. Кроме того, — я подошел совсем близко к его креслу, а потом обошел его сзади, — ты еще этого не понял, но это я — твоя последняя надежда. Или, думаешь, ты и в таком состоянии своему брату помочь сможешь? Ну так вот я, в отличие от тебя, нормальная, хорошая, добрая и теплая надежда, та самая, которая придает сил в трудный момент.
— Ты что делаешь?! — запаниковал Родн, когда я взялся за ручки кресла.
— Ну, не на себе же мне тебя тащить, пирожок, — ответил я, прилагая усилие, чтобы сдвинуть кресло с места.
Очевидно, в последний раз это делали давно. Да и ковер мешался. Я, что уж там таить, после нападения чтеца на свою психику был малость слабоват, но мне все-таки хватило сил, чтобы сдвинуть его коляску с места. А дальше дело и того веселее пошло.
— Не смей! — кричал Родн Кои. — У меня агорафобия! Я должен оставаться здесь! Рабы наслаждения уже идут сюда! Они порвут тебя на розовых карасей!
— О, как заговорил, — умилился я, — надо будет запомнить метафору. А вообще — не дергайся. Мы с тобой, веришь ли, не такие уж и разные. Я даже не знаю, кому из нас больше повезло — мне или тебе. Честно — не знаю.
— Ты за это еще поплатишься! — рычал Родн Кои, но сделать ничего не мог. На кресле его удерживали ремни, протянутые между складок жира и промеж ног — так что, извиваясь, он даже с кресла не соскользнул бы.
Я докатил плюющегося словесным ядом чтеца до самой входной двери и открыл ее с ноги. Оказалось, она открывалась вовнутрь. Раньше открывалась. Ну бывает. Что уж мне после того, как я ударил тщедушную женщину. Пару выбитых дверей я себе, так уж и быть, как-нибудь прощу.
Прежде, чем выкатывать Родн Кои под свет луны, я вышел туда сам, чтобы проверить, как там без меня Камориль, Эль-Марко и Никола.
Увиденное слегка меня озадачило: Никс и Эль-Марко сидели на лавочке, Камориль вольготно развалился прямо на крышке стола, смоля сигаретку и поглядывая в синие небеса. В нескольких метрах от стола вповалку лежало человек пять бомжеватого вида без каких-либо признаков жизни. А, нет. Оборванцы все же дышали, а один еще и сопел.
— Это что? — спросил я.
— А, фиг их знает, — ответил Камориль. — Выползли из окрестных канав. Пытались прорваться в дом.
— А вы?
— А мы уложили их обратно спать, — поведал Эль-Марко. — Чтобы тебе не мешали.
— Людишечки, — протянула Никс презрительно.
— О, — смекнул я.
— Никс, — проговорил Эль-Марко наставительно, — Зря-зря-зря ты так. Мы не так уж от них отличаемся, не надо так говорить...
— Так, Камориль, — я не стал дослушивать, — дай мне свою рубашку.
— Это зачем это? — удивился некромант. — Мне медленно снимать ее, убивать спящих бомжей и петь?
— А, ну тебя, — я махнул рукой и развернулся, на ходу стягивая с себя майку.
— Во дает, — протянул мне в спину некромант.
Я вернулся во тьму ветхого домика и обнаружил Родн Кои там же, где его оставил. Чтец, разве что, материться перестал. Я набросил свою майку ему на стратегически опасные для восприятия Никс места и, снова поднажав, выкатил кресло наружу.
Родн Кои весь аж съежился.
Я подкатил инвалидное кресло к столику, на котором теперь уже сидели Камориль и Никс. Эль-Марко стоял рядом, закатывая рукава.
— Ребята, знакомимся, — произнес я. — Это — Родн Кои, он же — Родион Сизый, брат Тайры Кои и одно из вместилищ их единого на двоих сознания. Ну, и родственник Абеляра Никитовича, как я понимаю. Вот такие пироги с гипсокартоном. Чтец, лжец, и, вероятно... хотя кто его знает.
— Сейчас мы все узнаем, — заулыбался Эль-Марко, характерно шевеля пальцами обеих рук. — К гадалке не ходи.
Я указал на целителя.
— Эль-Марко Кападастер. Штопальщик и... как там вас еще называют? Коновал.
— Камориль Тар-Йер, — сам представился некромант, — кондуктор и трупоед, раз уж у нас сегодня ночь нетривиальных прозвищ.
— А почему кондуктор? — спросила Никс. — Кто это все вообще придумывает?
— Потому что, как бы, проводник душ на тот свет, — проговорил Камориль замогильным полушепотом. — У-у!
— Ой, — вздрогнула Никс.
— А это — Никола Рэбел, огонек, — завершил я представление своих друзей.
Родн Кои молчал. Ему, очевидно, было страшно. Он, что ли, правду про агорафобию сказал?.. Да ну.
Камориль обратился ко мне:
— Так, ну и что этот молчаливый юноша, он тебе помог?
— Не совсем, — замялся я. — Полагаю, этих ваших оборванцев он призвал себе на помощь. Он довольно сильный чтец, торгующий забытьем типа наркотического. Очевидно, в обход Заповеди.
— Да уж, — протянул Камориль.
— Я вырубил его сестрицу. Надо было для этого что-нибудь вещественное использовать, но я об этом запоздало подумал. В общем, он попытался через нее проникнуть мне в голову — так что я теперь знаю, чего ты натерпелся от Зореи.
Я поглядел на Родн Кои — не покажет ли он чем-нибудь, что имя "Зорея" ему знакомо. Но нет, чтец не шелохнулся. Я продолжил:
— Имя Абеляра Никитовича его, очевидно, никак не трогает, и зачем именно Абеляр нас к нему послал тоже не ясно. И если Абеляр хотел, чтобы Родн Кои ему помог, то... как?.. В его-то состоянии. В общем, я предлагаю не думать, а довериться чутью и интуиции. Итого у нас есть только два варианта.
И я слегка приподнял правую бровь. Камориль сначала нахмурился, а потом, поняв, чего я от него хочу, широко улыбнулся:
— А-а, ты предлагаешь убить и его, и сестрицу? — проговорил он радостно. — Так сказать, избавить от напрасных мук унылой жизненной тщеты? Или поглощающим сдать? Если убьем — то это будет весело. Они ж наверняка боль друг друга чувствуют. Я таких еще ни разу не пытал! А если сдадим, то могут какой артефакт в награду дать, чернодырые, небось, давно на этого толкача зубы точат...
— Ну нет, — отмахнулся я. — На самом деле я предлагаю его вылечить и с сестрицей в покое оставить, мы же не звери какие. Я и так уже им неприятностей причинил, а ведь за помощью пришел. Что мы, изверги, что ли? Врываться вот это, уклад менять... Мы же добрые.
— Хватит разыгрывать свое дрянное шапито, — злобно прошипел Родн Кои. Он смотрел куда-то вниз и говорил, брызжа слюной: — Нас никому не вылечить. Только протезы. Деревянные обрубки. Целители — шайка бездарей. Сначала у нас не было только кистей и стоп. И что дало их лечение? Тела становилось все меньше и меньше. Они наращивали конечности, а те не приживались и отпадали. Сгнивали. Воспалялись. Пять раз. Пять гребанных раз мы прошли эту кровавую баню! А потом у нас кончились деньги и нас вышвырнули вон. И кто вы такие, чтобы приходить и врываться в нашу жизнь?
— Слушай, ты, — тихо и спокойно проговорил Эль-Марко. — Я сам не в восторге от гильдии целителей. А знаешь, почему? Знаешь, зачем маги собираются в гильдии? За тем же, зачем собаки собираются в стаи. От того, что сам по себе, в одиночку, целитель беспомощен, наг и слаб. Как ты сейчас, только хуже. Целитель — как смазливая девчушка в расцвете лет, гуляющая по опасному району с декольте до пупа. У них есть то, что нужно всем. Но даже эта красотка, имея ножичек, может покалечить или убить. И то, что в гильдии тебе не помогли, еще раз подтверждает мое убеждение: не каждому суждено исцелиться, как и не каждый достоин того, чтобы быть исцеленным.
