Дон Диего ответил, что приказ о начале судебного разбирательства исходил от Адмирала и что в его отсутствие он не может подчиняться ничьим распоряжениям, поскольку Адмирал обладает верховными правами по отношению к любым полномочиям Бобадильи. В то же время он попросил копию королевского патента с тем, чтобы послать ее своему брату, в компетенцию которого входило это дело. Бобадилья заметил, что поскольку дон Диего не располагает никакими полномочиями, то нет смысла предоставлять ему эту копию. Он добавил, что раз уж предъявленные им полномочия не произвели должного впечатления, то придется ему предъявить свои права уже в качестве губернатора, чтобы показать им, что не только они, но и сам Адмирал находятся в его власти.
Островитяне с тревогой ожидали дальнейших шагов Бобадильи. На следующее утро он явился к обедне, исполненный решимости заявить о тех своих полномочиях, на которые он мог получить право, лишь проведя подробное расследование и получив доказательства злоупотреблений Колумба. Когда служба закончилась и колонисты, сгорая от нетерпения, столпились у дверей, Бобадилья в присутствии дона Диего и Родриго Переса приказал зачитать другой королевский патент, назначавший его губернатором Нового Света.
Когда грамота была зачитана, Бобадилья по традиции принял присягу, а затем потребовал от дона Диего, Родриго Переса и всех присутствующих повиновения королевскому указу, на основании которого он вновь приказал выдать ему заключенных. В ответ дон Диего и его сторонники выразили почтение к письму государей, но вновь подчеркнули, что мятежники содержатся в крепости по приказу Адмирала, а предоставленные ему монархами полномочия выше тех, которыми наделен Бобадилья.
При виде такого неповиновения, которое, к тому же, произвело впечатление и на простой народ, начавший сомневаться в его власти, Бобадилья пришел в бешенство. Он предъявил третье письмо монархов, приказывающее Колумбу и его братьям сдать крепости, корабли и другую королевскую собственность. Чтобы окончательно расположить к себе колонистов, он зачитал также и дополнительный мандат, датированный 30 мая и предписывающий ему уплатить задолженности всем, находящимся на королевской службе и обязать Адмирала также уплатить свою долю долга.
Этот последний документ толпа встретила восторженными криками, так как вследствие скудости казны многим из них уже давно не выплачивалось жалованье. Упоенный своей все возрастающей значимостью, Бобадилья вновь потребовал выдачи заключенных, пригрозив, что если потребуется, он возьмет их силой. Получив отказ, он направился в крепость для осуществления своих угроз.
За охрану крепости отвечал Мигель Диас, тот самый арагонский дворянин, который когда-то нашел приют у индейцев на берегах Оземы, завоевал любовь женщины-касика Каталины, узнал от нее о расположенных неподалеку золотых копях и убедил своих соотечественников поселиться в тех краях.
Когда Бобадилья приблизился к крепости, он увидел, что ворота заперты, а Мигель Диас стоит на крепостной стене. По его приказу вновь были зачитаны верительные грамоты, которые затем подняли вверх, чтобы начальник крепости мог рассмотреть подписи и печати, после чего Бобадилья вновь потребовал выдачи заключенных. Диас попросил копию королевского патента, но Бобадилья ответил ему отказом, сославшись на то, что заключенным вынесен смертный приговор и они могут быть казнены в любую минуту, а значит медлить нельзя. В то же время он заявил, что если ему не выдадут осужденных, он будет вынужден пойти на крайние меры, а вся ответственность за последствия ляжет на Диаса. Недоверчивый начальник крепости вновь попросил дать ему время для раздумий, а также копию письма, объяснив, что он подчиняется Адмиралу, который от имени короля отдал ему приказ охранять эту крепость и который открыл все эти земли, и что как только он прибудет, он выполнит любые его распоряжения.
В душе у Бобадильи все вскипело. Он собрал прибывших с ним из Испании солдат и матросов, а также весь местный сброд и призвал их помочь ему захватить заключенных, предупредив их, однако, что никто не должен пострадать, если только не окажет сопротивления. Толпа криками выразила свое одобрение, так как Бобадилья уже успел сделаться ее кумиром. Ближе к вечеру он во главе своей разношерстной армии отправился штурмовать крепость, в которой не было гарнизона, а неприступным было лишь название, поскольку она была рассчитана на оказание сопротивления голым и плохо вооруженным индейцам. Рассказ об этом событии звучит в известной мере смехотворно. Бобадилья предпринял стремительный штурм ворот, которые распахнулись от первого же толчка, открыв свободный доступ в крепость. А тем временем его рьяные прислужники приставили к стенам лестницы, как будто они собирались брать крепость приступом, преодолевая отчаянное сопротивление ее защитников. Комендант крепости Мигель Диас и дон Диего де Альварадо в одиночестве стояли на стене, обнажив шпаги, но сопротивления не оказывая. Бобадилья беспрепятственно и триумфально вошел в крепость. Заключенных нашли в одной из камер закованными в кандалы. По приказу Бобадильи их привели к нему на крепостную стену, где он задал им несколько вопросов, а покончив с этой формальностью, поручил их заботам судебного исполнителя по имени Хуан де Эспиноса. Вот так дерзко и поспешно вступил в должность наместника Франсиско де Бобадилья. Он нарушил предписания монархов, объявив себя губернатором, но не расследовав деятельность Колумба. Он продолжал действовать в том же духе, как будто все было решено еще я Испании, а он был прислан лишь для того, чтобы отстранить Адмирала от управления делами острова, а не для того, чтобы выяснить, как он это управление осуществлял. Он поселился в доме Колумба, присвоил себе его оружие, золото, столовое серебро, драгоценности, лошадей, а также все его письма и рукописи, как общественного, так и личного, характера, включая и самые секретные бумаги. Он не стал составлять опись захваченной им собственности, вне всякого сомнения, считая ее конфискованной в: пользу короны, хотя и выплачивал из принадлежавших Адмиралу средств жалованье тем, кому последний задолжал. Чтобы еще больше расположить к себе людей, он на следующий день после того, как захватил власть, издал декларацию, разрешающую свободную добычу золота в течение двадцати лет с выплатой в пользу правительства только одной одиннадцатой части вместо одной третьей, как раньше. В то же время он в недопустимо пренебрежительном тоне отзывался о Колумбе, утверждая, что ему поручено прислать его домой в оковах, и что ни самому Адмиралу, ни кому-либо из представителей его рода никогда более не будет позволено управлять этим островом.
Глава 3
Колумбу приказано явиться к Бобадилье
(1500)
Когда до Колумба, находившегося в форте Консепсьон, дошли известия о самоуправстве Бобадильи, он посчитал, что все эти беззаконные и необдуманные действия совершаются каким-то излишне предприимчивым путешественником вроде Охеды. Поскольку правительство, очевидно, разрешило совершать частные экспедиции в Новый Свет, то теперь следовало ожидать, что на его пути постоянно будут появляться такие дерзкие нарушители закона, претендующие на право вмешиваться в дела колонии. После отплытия Охеды на остров, вызвав кратковременный переполох на побережье, высаживалась еще одна экспедиция. Как оказалось, ею командовал один из Пинсонов, а разрешение на совершение экспедиции с целью открытия новых земель было выдано правительством. Ходили слухи, что по острову блуждает еще один отряд, однако вскоре подтвердилась их беспочвенность.
Узурпация власти Бобадильей напоминала беззаконные действия его предшественников. Он силой захватил крепость, а следовательно, и город. Он издавал наносящие ущерб правительству указы, рассчитанные лишь на то, чтобы добиться поддержки населения, а самого Колумба угрожал заковать в кандалы. Трудно было представить, что подобные излишества могли быть действительно санкционированы королевской четой. Сознание своих заслуг, неоднократные заверения в полном уважении со стороны монархов, а также торжественно пожалованные ему пожизненные привилегии не позволяли Колумбу рассматривать все происходящее в Санто-Доминго иначе, как вопиющее беззаконие, совершаемое либо каким-то проходимцем, либо человеком, который сам не ведает, что творит.
Чтобы оказаться ближе к Санто-Доминго и получить более достоверную информацию, он направился в Бонао, которое после того, как в нем поселились и начали возделывать близлежащие земли несколько испанцев, начало приобретать облик Поселения. Не успел он туда прибыть, как из Санто-Доминго явился алькальд. Он объявил о назначении Бобадильи губернатором и предъявил копии королевских патентов. Бобадилья не прислал Адмиралу никакого письма, обычные при передаче власти формальности также не были соблюдены, и это глубоко задевало и оскорбляло Колумба.
Он пребывал в замешательстве, не зная, что ему следует предпринять. Было очевидно, что Бобадилья наделен обширными полномочиями, однако он не мог поверить в такое непостоянство и в такую незаслуженную суровость монархов, столь неожиданно лишивших его всех прав. Он попытался убедить себя в том, что Бобадилья был прислан в колонию в качестве главного судьи, в соответствии с просьбой, направленной им монархам, и что ему было также поручено расследовать происшедшие на острове беспорядки. Ему хотелось верить, что все выходящее за рамки этих полномочий было, как и в случае с Агуадо, произволом. В любом случае, он решил действовать исходя из этого предположения и попытаться выиграть время. Если монархи действительно решили принять по отношению к нему суровые меры, то это могло быть вызвано только тем, что его оклеветали. Любая отсрочка могла предоставить им возможность убедиться в своей ошибке и исправить положение.
Тщательно выбирая выражения, он написал Бобадилье радушное письмо, в котором также предостерегал его против необдуманных мер, особенно в вопросах, связанных с добычей золота, и сообщал, что собирается вскоре покинуть остров, передав ему все свои полномочия. Подобные же письма он написал и прибывшим с Бобадильей монахам, хотя и сам признавался в письме к донне Хуане де ла Торрес в том, что сделал это только с целью выиграть время. Ответов на свои письма он не получил. В то же время Бобадилья, храня оскорбительное молчание по отношению к Колумбу, заполнил несколько подписанных монархами бланков и направил письма Рольдану и другим недругам Адмирала, то есть тем самым людям, для отправления правосудия над которыми он был прислан. В этих письмах он в самых любезных выражениях обещал им свое покровительство.
Чтобы предотвратить опасные последствия расточаемые Бобадильей привилегий, Колумб издал указ, в котором утверждал, что поскольку верховная власть была пожизненно дарована ему короной, то как и в случае с Агуадо, захват власти Бобадильей незаконен, а значит и все его распоряжения не могут быть действительными.
В течение некоторого времени Колумб пребывал в тревоге и растерянности, не зная, какую линию поведения ему следует избрать в столь необычной и неожиданной ситуации. Вскоре его сомнения разрешились. В Бонао прибыли помощник казначея Франсиско Веласкес и монах-францисканец Хуан де Трасьерра. Они привезли с собой королевский патент, подписанный монархами 26 мая 1499 года, в котором Колумбу повелевалось оказать Бобадилье полное доверие и повиновение. Последний же предписывал Колумбу немедленно явиться к нему в Санто-Доминго.
Краткое письмо монархов в одночасье лишило его всей власти, равно как и достоинства. Отбросив все колебания и сомнения, он подчинился безапелляционному распоряжению Бобадильи и практически в полном одиночестве отправился в Санто-Доминго.
Глава 4
Колумб и его братья арестованы и в кандалах отправлены в Испанию
(1500)
Слух о том, что прибыл новый губернатор и Колумб теперь в немилости и его должны заковать в кандалы и отправить в Испанию, быстро разнесся по всей Веге, и отовсюду в надежде снискать расположение Бобадильи в Санто-Доминго поспешили колонисты. Вскоре выяснилось, что быстрее всего этого можно было добиться, очернив его предшественника. Бобадилья понимал, что поступил опрометчиво, захватив власть на острове, и что теперь его собственная безопасность зависит от того, будет ли Колумб признан виновным. Поэтому он жадно прислушивался как к публичным проявлениям недовольства, так и к тому, что ему нашептывали недоброжелатели Адмирала, и был рад любому, кто мог выдвинуть против него и его братьев хоть какое-нибудь, пусть и самое нелепое обвинение.
Услышав, что Адмирал находится на пути в город, он занялся поспешными приготовлениями и вооружил войска с тем, чтобы убедить народ в справедливости слухов о том, что Колумб обратился к касикам Веги с просьбой помочь ему оказать сопротивление распоряжениям правительства. Это абсурдное и абсолютно беспочвенное обвинение было, вероятно, придумано затем, чтобы грубые и оскорбительные действия по отношению к Адмиралу и его братьям выглядели как необходимая предосторожность. Брата Адмирала дона Диего схватили, заковали в кандалы и без каких-либо объяснений заперли на борту одной из каравелл.
Тем временем Колумб совершал свое одинокое путешествие в Санто-Доминго, с ним не было ни охраны, ни свиты. Большая часть его людей была с аделантадо, но он отказался и от сопровождения остававшихся с ним. До него дошли слухи о враждебных намерениях Бобадильи, и хотя он знал, что ему лично угрожает опасность, он хотел подобной скромностью продемонстрировать свое миролюбие и устранить все возможные подозрения.
Как только Бобадилья услышал о его прибытии, он отдал распоряжение заковать его в кандалы и отвести в крепость. Такое вопиющее нарушение законности по отношению к этому благородному и почтенному человеку, выдающиеся заслуги которого были известны всем, казалось, шокировало даже его врагов. Когда принесли кандалы, среди присутствующих не нашлось человека, который согласился бы надеть их на него. Одни при виде подобных превратностей судьбы прониклись жалостью и сочувствием к Адмиралу, других удерживало почтение, с которым они привыкли к нему относиться. В довершение всех выпавших на его долю несчастий черную неблагодарность проявил один из его собственных слуг, "презренный и бесстыдный повар", как о нем говорит Лас Касас. "Этот неопрятный тип заклепал своему господину оковы с такой готовностью, как будто подавал ему изысканнейшие и аппетитнейшие блюда. Я был знаком с этим парнем, — добавляет почтенный, историк, — кажется, его звали Эспиноса".
Но и в этом бедственном положении Колумб проявил все свойственное ему величие души. По-настоящему великие люди относятся к оскорблениям, наносимым им людьми ничтожными, с молчаливым и благородным презрением, которое укрепляет их душу и придает им сил. Колумб не мог опуститься до протеста против произвола такого слабого, заносчивого и ограниченного человека, как Бобадилья.
