— Не слишком, — уже в самокате ответствовал я, озирая окрестности.
И, кстати, обнаружил довольно любопытный момент: инсулы теснились не только вокруг Акрополя, но и, например, воздушного порта. И несколько комплексов явно производственных зданий имели окружение жилой застройкой. Всё равно дикари неправильные, осудил я местных.
А вот в хоспиталисе я несколько растерялся — нам с Милой выделялся целый этаж. С палестрой, термой, оранжерейкой небольшой и дюжиной чёрных, в качестве обслуживающего персонала непосредственно этих хоромин. На кой болт нам эти просторы, я не вполне понял, но пусть будут.
Переодеваться нам было не нужно, так что Мила прихватила писчие принадлежности, я — саквояж, да и отправились мы с нашим провожатым. Барахло всяческое в нумере оставив, хотя, по совести, нумером сии хоромы называть можно было лишь по этажу.
Академия Новой Пацифиды была выполнена в виде комплекса зданий красного кирпича с металлизированными островерхими крышами. И декоративными бойницами, высокими и узкими окнами: готика, как она есть. Окружали эти строения центральный, явно искусственный, пруд, занимающий центральное место в этаком ущербном парке. Деревьев было мало, находились они вдоль дорожек, причём на выверенном друг от друга расстоянии. Ну, каждому своё, но я бы этот парк назвал стриженым газоном с парой деревцов.
А Морсгент вёл нас к одному из зданий, где провёл на третий этаж, в явно егойный кабинет. Причём, кабинет ярко иллюстрировал, что сей тип более исследователь, нежели политик: куча всякой проводки, приборы, да и бардак, пусть и не жуткий, но явно имеющийся, указывали на это однозначно.
— Тут немного не прибрано… — проявил замечательные способности к наблюдению наш принимающий.
— Ничего страшного, нам это не слишком помешает, — подал голос я.
Мне индифферентно, Мила положила на колени папку, поверх которой разместила лист, на котором и будет стенографировать, так что пофиг.
— Тогда, господин Терн, не могли бы вы меня просветить в суть вашего визита? — на голубом глазу выдал этот тип, расположившись за столом.
— Посольства, — буркнул я, судорожно пытаясь понять, что вообще тут происходит. — Господин Суторум, я не вполне понял суть вашего вопроса. Вы, если мне память не изменяет, мандатированны департаментом посольских дел Полиса, — на что последовал кивок, и даже бумажку мне сей тип протянул, с вполне обозначенными делегированными полномочиями. — И они вам не сообщили? И вы не понимаете? — недоумевал уже я.
— Кхм, как бы вам сказать, господин Терн… да, не понимаю, — выдал собеседник. — Есть эфирная связь. Которой мы с рядом коллег из Вильно меняемся данными, кстати, должно отметить, что коллеги проявляют небывалую щедрость, — задумчиво отметил он.
— Не откажетесь ли сообщить, в каком смысле “щедрость”? — заинтересовался я.
— В смысле деталей своих разработок и изысканий, — ответствовал Морсгент. — Не требуя ничего взамен. Ну да не суть. Я просто не понимаю, в чём будет заключаться наше “сотрудничество”, — продолжил он. — Как я понимаю, платить за наши разработки академия Вильно не намерена, — выдал этот тип.
— А они столь ценны? — отернился я. — Господин Суторум, я ознакомился с “вашими разработками”, — продолжил я. — И обнаружил: ряд решений чуть ли не на век отстают от современной научной мысли, — не без яда продолжил я. — При этом, — не дал себя перебить я, — практическое воплощение и решения в ряде моментов вполне интересны. Но уж простите, “платить” за это? А за представляемые Академией Вильно данные платить не желаете?
— Желаем, — огорошил меня тип. — Но лишь в случае, если информация, представляемая нашими коллегами будет эксклюзивной, — важно покивал он.
— То есть, вы хотите перевести весь информационный обмен к этакому монетизированному варианту? — осведомился я, на что собеседник довольно покивал. — А межполисные связи?
— А они-то тут причём? — с недоумением уставился на меня усач. — У нас с Академией Вильно денежное дело. Какое отношение политики к этому имеют?
— Может, то, что Академия Вильно находится на обеспечении Полиса и является структурной организацией Полиса? — вопросил я.
— Ах да, простите господин Терн, я и забыл, что у вас этот анахронизм, — выдало это чудо.
— Анахронизм, господин Суторум — деньги за каждый чих ждать, — отернился дипломатичный я. — В ситуации сотрудничества Академий Вильно имеет базу теоретических знаний, которые вы, с вашей “просвещённой” монетарной политикой, просто не сможете провести. Денежек не хватит, да и не даст их никто. И вот, вам предлагают доступ к этим знаниям, получая взамен часть практических результатов. Причём, вложенные Вильно средства порядково превышают результаты ваших исследований. Что ж, хорошо. Давайте говорить на понятном вам языке денег, — оскалился я.
— Мне кажется, господин Терн, вы неуважительно относитесь к разумным порядкам нашей Академии, — прищурился на меня собеседник.
— Почему же, мистер Суторум, как можно не уважать каменные топоры, наскальную живопись, ну и прочие милые особенности старины, — оскалился я, возвращая “анахронизм”.
— Дуэль, тотчас, — с каменной мордой выдал собеседник, чего я, собственно, и ждал.
Вот и посмотрим, насколько этнографы нашей Академии разобрались в психологии этих “деловых людей”. Судя по данным, мне этот бред только поможет во взаимоотношениях. А риск невелик, прямо скажем.
— С тем, что на нас сейчас? — уточнил я, на что последовало эфирное возмущение в мой адрес, завязанное мной бантиком, с ехидной улыбкой.
— Именно так, — с недовольной мордой, что не дали сунуть нос, куда не звали, ответствовал собеседник.
— Какие-то ограничения? — заботливо полюбопытствовал я.
— Никаких, — буркнул Морсгент. — Следуйте за мной.
Ну и последовал я, как и Мила. Последняя, будучи в милые особенности места нашего пребывания посвящена, не слишком волновалась, но всё же волновалась. По плечу меня по пути погладив, на что я ответил кивком и улыбкой.
Спустились мы в просторную прихожую здания, где парочка местных, один из которых был явным терапефтом, со скучающими мордами лиц выслушали о дуэли, равнодушно кивнули. Ну а я саквояж Миле передал, да и тоже девочку незаметно по плечу погладил. Чтоб не беспокоилось. После чего мы с моим… оппонентом заняли места с разных сторон металлического круга, дюжины метров диаметров. Круг вздрогнул и начал опускаться вниз — тут, насколько я понял, стандартное “дуэльное” место, а спуск производился с целью обезопасить зрителей, которых, по совести, и не было ныне.
Опустившись на три метра, круг остановился, один из типов вопросил, готовы ли мы, и возможно ли примирение, на что мы дружно головами покивали-помотали. После чего раздалось противное дребезжание, символизирующее начало дуэли.
Мой оппонент молниеносно метнул руку к набедренной кобуре… и занялся эфирным боданием. Я специально изучал местный кодекс в плане как правил, так и традиций. Ну и вопрос об “ограничениях” не на пустом месте. Так что, не желая устраивать пострелушки (хотя малый калибр стреляла, традиционно тут принятого, и терапефт сводили риск к минимуму) я просто воздействовал эфирно на оружие Морсгента. “Бороться” ему было гораздо проще, объект борьбы “ближе”, да и мускульные усилия. Вот только к такому готов он не был и даже отвёл взгляд на миг, преодолевая эфирное воздействие.
А подняв взгляд он увидел милую улыбку на моей физиономии. И не менее улыбчивый ствол Сурта, направленный ему в чело.
— Термический излучатель? — заинтересовался оппонент, опустив своё стреляло в кобуру.
— Сурт, данский, — подтвердил я, подняв бровь.
— Ах да, господин Терн, вы победили, признаю вашу правоту, — без каких-то обид и прочих дёрганий выдал глава кафедры. — Вернёмся ко мне? — полюбопытствовал он, пока круг поднимался.
— Как вам будет угодно. — ответствовал я. — Хотя, признаться, предпочёл бы открытый воздух, если возможно.
— Возможно, — ответил собеседник.
И отвёл нас на открытую беседку фактически на крыше здания, где был столик, да и некая дама соответствующего колёру заставила стол закусками и кофием.
Пока наш хозяин давал распоряжения, Мила потискала меня, на ухо обозвала “героем”, вызвав искреннее возмущение, и попросила быть поаккуратнее. На что я честно обещал “постараться”.
Ну тут реально, только “стараться” и остаётся: согласно выкладкам этнографов, этакое “давай подерёмся” было просто частью культурного кода многих заокеанских Полисов. Тут это, как ни по-дурацки звучит, не способ “защитить честь”, а скорее один из широко распространённых(!) средств межличностной коммуникации. Что поведение Морсгента очевидно подтверждает, отметил я.
— Весьма изящно, господин Терн, — выдал Морсгент, расположившись за столом. — Впрочем, возможностей противодействовать вашей уловке множество.
— Даже не спорю, господин Суторум, — улыбнулся я. — Я просто, признаться, не желал подвергать наши жизни опасности. Сколь ни невелика она была, — уточнил я. — И давайте не будем поднимать тему того, что я думаю о распространённости поединков в Новой Пацифиде. Спускаться на дуэльную площадку тотчас по подъёму будет положительно смешно.
— И вправду, — хмыкнул собеседник. — Впрочем, давайте к делу. Вне зависимости от итогов нашего поединка, картина работы нашей Академии такова, что знания и деньги не разделимы. Просто “обмен” будет… — задумался он. — Да в общем-то, невозможен.
— А не могли бы вы, господин Суторум, в общих чертах, просветить меня во взаимоотношения Полиса и Академии? — заинтересовался я. — И финансирование. Признаться, я в курсе, что Полис не финансирует Академию в достаточной мере…
— Вообще-то, ни в какой, — огорошил меня собеседник. — Впрочем, расскажу, много времени это не займёт.
И вправду, заняло это четверть часа, а я, мягко говоря… фрустрировал. Как и Мила, судя по взгляду. Итак, Полис финансирует парк, озеро, уборщиков парка и реставрацию внешнего вида зданий. И всё!
Ни грантов, ни чего подобного. Обучение платное, чиновник за академическое образование платит либо из своего кармана, либо кредитуется Полисом. Соответственно, Академия существует на продаже разработок или их воплощении, на финансируемых производственниками (и Полисом, выступающим просто как заказчик) исследованиях и плате со студиозов.
Плюс, есть некоторая внутренняя конкуренция кафедр. Как за студиозов, приносящих прибыль (Академии в целом также, но часть денежки со студентов оставались на кафедре). Плюс, ряд разработок идёт в “карман” только кафедры, либо вообще одного разработчика. Приличным считается “поделиться”, но на уровне традиций.
В общем, махровая коммерция, причём толком неотраженная в наших академических данных. Подобная “модель” существовала лет сорок, со слов нашего лектора. А данным в Вильно не менее полувека.
И выходит в рамках озвученного, прикидывал я, что “сотрудничать” с Новой Пацифидой или с академией — глупость бессмысленная. В рамках “буквы и духа послатости” мне надлежит налаживать “сотрудничество” с конкретной кафедрой. Именно “Эфирной Энергетики”, кою и представляет Суторум. А всё остальное не только лишнее, но и вредное.
— Благодарю вас за рассказ, господин Суторум, — кивнул я. — Мне надо проконсультироваться, если вы не возражаете, — на что собеседник развёл лапами, мол, надо значит надо. — Но перспективу сотрудничества взаимовыгодного я вижу. Хотелось бы обсудить его, скажем, завтра.
— В обед? — предложил-спросил Морсгент, на что я кивнул. — Тогда до завтра, господин Терн, госпожа Сулица.
— До завтра, только один момент, господин Суторум, — коварно улыбнулся я. — Послушайте мою с начальством беседу, — на что собеседник, недоумённо нахмурившись, кивнул.
На том и распрощались. Специально обученный погонщик самоката доставил нас в хоромы, где, оставшись вдвоём, Мила бросилась мне на шею.
— Ормондушка, ты аккуратнее будь, страшно, — признала моя овечка.
— Вариантов не было, — пожал плечами я, осуществляя “антисоглядатайное” воздействие. — В этом бардаке заокеанском никому ничего, кроме денег, и не надо. А если и надо — так не признаются. Скинули нас на Суторума ентого. Вроде бы и самый заинтересованный, так и ему “вроде интересно”. А на деле думал, как бы от нас отделаться, судя по физиономии. Ну а про дуэльки их ты и сама читала. Либо его на конфликт вывести, ну и потом уже как “свой” говорить, либо посольство нынче же закончилось бы, безрезультатно, — подытожил я.
— И всё одно аккуратнее будь, — применила неотразимый аргумент подруга, на что я согласно покивал.
Да и задумался. Тяжело будет с этим Морсгентом работать, да и вообще в Полисе сем: у них психология “однодневок”, живи одним днём. Впрочем, ряд психологических особенностей на сотрудничество, причём добросовестное, даёт надежду.
Ну и обеспечив эфирную безопасность, использовал я служебный эфирофон, пока разница во времени мой вызов не сделала невозможным. Ожидание затянулось на десяток минут, после чего скрип Остромира Потаповича раздался из динамика:
— Это вы, Ормонд Володимирович? — осведомился академик. — Как дела ваши?
— Я, Остромир Потапович, здравия вам, — отозвался я. — А дела у нас довольно неудобные.
Ну и просветил внимательно слушающего собеседника в текущие реалии Новой Пацифиды вообще, ну и академические расклады в частности.
— И могу вам сказать, что данные сии идут лишь со слов Морсгента Суторума. Но, учитывая мандаты и его положение, скажу вам так: либо всё мной сказанное — реальность, либо Новая Пацифида в сотрудничестве категорически не заинтересована, переговорщика негодящего выставив, — заключил я.
— Да-а-а, — протянул старик. — Разумно. Хотя вероятность недобросовестного исполнителя вы полностью исключаете?
— Вообще, не исключаю, — ответил я. — Вот только полномочия и мандаты высшего уровня. Скажем так, в поголовную глупость и слепоту местных политиков и академической верхушки я не верю.
