Я сковородку откинула на стол, словно мне стало невыносимо противно, ладонь потерла об грубую ткань куртки, и тут же зашипела. Боль дала о себе знать, но все-таки она была не настолько сильной, чтобы заглушить мою справедливую жажду мести. Левой рукой я по-прежнему удерживала нож у горла Толика, и мужик, прижав окровавленные пальцы к ране, теперь лишь поскуливал, не делая и попытки вырваться. Лёня, перемазанная непонятно в чем, на коленях согнулась и начала биться головой об пол. Второй мужик на ощупь двинулся к раковине, включил воду на всю и просунул под кран голову.
— Тихо всем! — заорала я и для убедительности двинула ножом. — Хватит скулить! Рита!
Рита не приходила и не подавала никаких признаков жизни. Лёня некрасиво утерла лицо рукавом халата, размазав слезы и сопли.
— Что ж ты делаешь, иродка? — заикаясь, прорыдала она. — Бог тебя накажет.
— Меня бог накажет?! — неверяще хохотнула. — Я сейчас башку тебе откручу, сука, ты поняла меня?! Заткнись, тварь! И дружка своего заткни.
Мужик у раковины и не думал поворачиваться в нашу сторону.
— Рита! — громко и требовательно позвала я. — Быстро сюда!
Наконец девушка, пугливо прижимаясь всем телом и руками к стене, подошла к нам, с ужасом поглядев, на лужу крови, которая хлюпала у меня под ногами, на скрючившуюся Лёну и подвывающего алкаша.
— Что они взяли?! Что они взяли, Рита?! Быстро! — приказным тоном повторила я.
— В-вещи. Деньги.
— Где они, Лёня? Где мои деньги?
Баба зашлась от плача и уткнулась лбом в пол, раз за разом повторяя одну строчку из какой-то молитвы. В молитвах я не понимала ровным счетом ничего.
— Если ты не заткнешь свой рот, — полным хладнокровия голосом пообещала ей, — то я одним движением перережу ему глотку. А затем тебе. А затем вашему дружку. И пусть ты тысячу раз помолишься, вас даже похоронить некому будет. И никто вас не хватится и не найдет. Вы будете тут лежать, гнить в собственной крови и кишках до того момента, когда кто-нибудь через долгое-долгое время случайно не вспомнит про вас и не придет опохмелиться. Еще не факт, что этот алкаш что-то сделает. Итак, Лёня, хочешь ли ты так нелепо сдохнуть? Я могу устроить.
— Я...я милицию вызову, — прохрипела баба, лихорадочно цепляясь за что-нибудь. Друзья не помогли, бог не выручил, и она искренне надеялась, что меня остановят менты. Дура.
— Вперед, — с циничной и полной иронией усмешкой подбодрила ее. — Звони. Я даже тебя пропущу к телефону. Только есть пару неувязок. У тебя нет телефона. Это раз. А два...ты всерьез думаешь, что поверят трем пьяным алкашам под кайфом — а это, хочу сказать, любой мент заметит, — а не милой девочке, особенно если эта девочка, — кивком подбородка указала на стоявшую справа от меня Риту, — в таком состоянии? Они вам навешают срок лет пятнадцать строгого, и ты это знаешь. Поэтому вперед. Звони, — когда баба не двинулась с места, я сурово продолжила: — Где мои деньги?!
Я говорила серьезно и не шутила, и чтобы доказать это, прижала пальцы к Толиной ране, надавив на самые края. Мужчина задергался от боли, но тут же замер, гипнотизируя блестевшее лезвие, пусть и покрытое кровью.
— Я жду.
— В боч-чонке.
— Рита, зайди в их комнату и найди бочонок. И побыстрее. Где остальные наши вещи?
— В комнате.
На сей раз девушка беспрекословно подчинилась. Несколько минут мы провели в полной тишине, если не считать причитаний мужиков и судорожных всхлипов Лёньки. Второй алкаш наконец-то открыл лицо, которое напоминало переваренное рыхлое мясо. Глаза он открыть не смог.
Наконец, Рита вышла, таща на себе мольберт, мою одежду и треснувший бочонок.
— Будь другом, открой его и пересчитай, — пока говорила, не спускала с подобравшейся бабы цепкого взгляда. Я знала, что не досчитаюсь какой-то суммы, все зависело от того, как много я потеряю. — Сколько там?
Купюры в Риткиных руках дрожали. Затем девушка неуверенно озвучила сумму.
— Здесь нет трети, — нежно улыбнулась. — Лёня, ты хоть представляешь, что я могу с вами сделать? Куда вы все потратили?
Выяснилось, что покупки весьма банальны — водка, еда и магнитофон с барахолки.
— Забери его.
— Кого? — не поняла Рита.
— Магнитофон.
Девушка с опаской прошла мимо Леониды, нервным движением уцепилась за пластмассовую ручку и прижала технику к груди.
— Молодец, — похвалила ее. — Теперь собирай вещи.
— Наши?
— Да. Кстати, Лёнь, ты своего хахаля любишь?
Та с отчаяньем и злобой подняла голову.
— Что?
— Я спрашиваю — ты любишь его или его голова стоит тех денег, что вы у меня украли?
— Ты не посмеешь, — неверяще выдохнула она. Я мрачно улыбнулась и просунула кончик ножа в вновь открывшуюся рану. Толя уже ничего не соображал от боли.
— Уверена? Я посмела в жизни многие вещи. Поэтому спрашиваю еще раз — как ты вернешь долг?
Баба облизала потрескавшиеся губы и неохотно прошептала.
— В комнате...Крестик золотой есть и цепочка. Меня в них крестили.
Эти подробности меня не волновали.
— Где?
— В синем ящике. Ты собираешься его забрать?
— И заберу, — заверила я.
— Это же крестик.
— Вы же продали ее иконы. Почему я не могу забрать крест? А меня потом ваш же бог и простит. Тебя же прощает всегда.
Рите потребовалось пятнадцать минут, чтобы собрать свои и мои вещи. Теперь уже девушка уходила не с двумя чемоданами, а только с одним, к тому же полупустым. Мой неизменный пакет остался со мной. Я попросила девушку принести из синего ящика золото, и Лёня после моих слов дернулась всем телом.
— Саш, — робко подала голос Рита из другой комнаты.
— Да?
— Тут еще сережки и мои триста рублей.
— Твои триста? — переспросила я.
— Да! Они у меня взяли. Мне их забирать?
Несмотря на острую, жгучую боль в правой руке, я усмехнулась.
— Забирай.
— И деньги?
— И их тоже.
В общем, пока я держала на привязи троих алкашей, Рита под моим руководством обчищала их комнату. Но конечно, найти что-то путное оказалось сложно. Кроме креста, сережек и трехсот рублей ничего ценного у них не оказалось. Ах да, еще магнитофон.
Когда соседка закончила, я улыбнулась Лёне, убрала нож от горла Толи и вежливо поинтересовалась:
— Скажите, никто не знает, ожоги водкой прижигать можно? — никто, конечно, не ответил. Лёня на коленях подползла к своему хахалю, который буквально свалился ей в руки. Мужчина с обожженным лицом забился в угол и рукавом грязной рубахи прикрыл морду. Тогда я обратилась к Рите: — Ты знаешь?
Она помотала головой.
— Нет.
— Ну и ладно. Тогда пошли. Как там говорят? Спасибо этому дому — пойдем к другому? — улыбнулась.
Рита дернула меня за рукав и потянула к выходу.
— Пойдем, Саш, пожалуйста.
Через пять минут мы сидели в автобусе и ехали неизвестно куда.
Адреналин и эмоции схлынули, оставив после себя апатию. Я прислонилась лбом к холодному стеклу автобуса, равнодушно смотрела в окно и лелеяла обожженную ладонь, чувствую нарастающую боль , пробивающую до костей. Рита меня не трогала, тихо ехала рядом, поставив чемодан себе на колени, и думала о своем. Потом неожиданно встрепенулась и принялась рыться в вещах.
— Держи.
Я, приложив усилия, приоткрыла один глаз и покосилась на белый тюбик в ее руках.
— Это что?
— Детский крем.
— Нахрена?
— У тебя рука сильно обожжена.
— И что, крем с зайцем мне поможет?
Она пожала плечами, улыбнулась и настойчиво протянула тюбик еще ближе, не собираясь уступать.
— Не знаю. Но хуже, наверное, уже не будет.
Мысленно с ней согласилась, нехотя взяла крем и обильно смазала ладонь. Потом попросила:
— Дай газету. Она у тебя?
— Да. Держи.
— А ручка с листком есть? Или карандаш?
Рита порылась в своем волшебном чемоданчике и вынула нужные вещи.
— Вот.
— Гранд мерси.
Следующие полчаса я старательно корпела над объявлениями, выискивая более-менее подходящие, и с огорчением подытожила результат. Только два подходили по цене, но одна комната находилась в Подмосковье, другая — на окраине города. И что-что я сомневалась, что они так сильно отличаются от места, из которого я только что уехала.
— Можно спросить? — снова подала голос Рита, дождавшись, когда я прекращу писать.
— Рискни.
— Там...на кухне...Ты правда могла их убить?
Мои ничего не выражающие черные глаза встретились с ее зелеными, наполненными облегчением, неверием и любопытством. Я почувствовала глухое раздражение.
— Какая разница? Я не люблю говорить о том, что могу, а что нет. Я либо делаю, либо не делаю.
— Но ты бы сделала? — не унималась девушка.
— И ты бы сделала.
Рита с ужасом отшатнулась и издала отрицательный возглас.
— Никогда!
— Уверена?
— Да. Я бы их никогда не убила.
— А причем тут именно они? Я говорю о том, что и ты способна на убийство. Все способны и все могут.
— Я не согласна с тобой. Это грех. Нельзя так говорить. Не ты жизнь дал и не ты вправе ее забирать.
Засмеялась, откинув голову, и в очередной раз поразилась ее простодушию.
— Рита, рыбка, это семантика. Все зависит от того, насколько глубоко зашли в твою зону комфорта. Знаешь, что это такое?
— Я не согласна. Нельзя убивать людей из-за денег.
— Тебе нельзя, — согласно кивнула. — Скажи мне, убьешь ли ты за своего ребенка? За свою мать? За свою семью?
— Я могу их защитить. Закрыть собой.
— Не можешь. Я не про жертвенность. Я про защиту. У тебя есть выбор — спасти своего ребенка или не совершить грех. Ты же любишь детей — такие как ты их всегда любят. Почему ты молчишь, Рита? Просто вопрос — простой ответ. Что ты выберешь?
Она выпрямилась, открыла рот и...промолчала. Потом снова открыла и промолчала. Наконец, сгорбилась и понуро опустила плечи.
— Я не знаю.
— Вот видишь. Глупо спрашивать у человека, способен он или не способен. Главный вопрос — как много он может спустить с рук. А это зависит от того, что человек принимает близко к сердцу и с чем не может расстаться.
— Все, что ты говоришь — мерзко.
— Возможно.
— Твои деньги — всего лишь бумажки.
— Возможно. Но эти бумажки очень много дают, и я не готова отказаться от своих возможностей.
Она расстроилась, потухла и даже чемодан отставила в сторону. А я же, вздохнув поглубже, вновь раскрыла газету в надежде найти что-нибудь еще. Отчаиваться было нельзя.
Глава 45.
Первая и самая тяжелая ступенька на пути к моей новой жизни оставлена позади. Она грязная, некрасивая и кровавая, но это уже мало меня волнует, потому что я нахожусь к ней спиной. Я не стыдилась того, как жила — ни тогда, ни в будущем. Вот Антон, например, делал вид, что этого времени вообще не существовало, хотя со мной и с Ритой не таился. Рита грустнела каждый раз, и даже, насколько я знаю, мучимая совестью, через какое-то время ездила в Лёнину квартиру и давала той денег. Что сказать? Блаженные не меняются. Я же... стыдно не было. Да я и не скрывала — мне ничего не стоило рассказать во всех подробностях о своей жизни, только незачем. И некому. А кто был рядом — никогда бы не понял, через что я прошла и сколько сил приложила. Не оценил бы. А пустословием я заниматься не любила.
Той ночью стало понятно, что нужно двигаться. Ступенька, какой бы грязной и вонючей не была, ушла из-под ног, и только от меня зависело, куда идти — вперед или назад. Я и помыслить не могла, чтобы пятиться назад. Это слабость, а такое непозволительно. Поэтому оставалось идти вперед, не совсем представляя, что меня там ждет и ждет ли вообще.
Рита меня не трогала, она, казалось, вообще отключилась. Ее сначала колотило, потом она дрожала, шептала что-то, обхватывая себя за плечи и слегка покачиваясь вперед-назад. Прямо скажем, девчонка и так не красавица — лицо круглое как блин, щеки пухлые, зубы как у кролика, но обычно все спасали милая улыбка, от которой появлялись ямочки, и открытый взгляд больших болотно-зеленых ярких глаз, смотревших на мир с какой-то детской любознательностью и доверчивостью. Хоть девчонка и была ненормальной, зато спокойной и безвредной. А сейчас, бледная, с проступающими на веснушчатой коже синяками, распухшими губами — особенно верхней, и во всклокоченной одеждой...Прибавить еще непонятное бормотание под нос и покачивание туда-сюда...Она казалась настоящей сумасшедшей, каких иногда можно было увидеть по телевизору. Смирительной рубашки только не хватало.
— Ты можешь заткнуться? — не выдержав бубнежа под ухом, я вышла из себя. Ее скулеж отвлекал, мешал сосредоточиться, и я уже пару минут пыталась прочесть одну строчку из газеты и понять смысл. Казалось, девушка меня не услышала. Пришлось с силой потрясти ее за плечо. Тогда Рита повернулась ко мне и вопросительно приподняла брови. — Ты можешь замолчать, в конце концов?
— Я молчу.
— Ты стонешь. И отвлекаешь меня. Хочешь страдать — иди в другое место.
— Прости, — она покаянно опустила вниз голову и всхлипнула.
Я недовольно поджала губы, с минуту погипнотизировала рыжую макушку и, удостоверившись, что Рита успокоилась, принялась за свои дела.
Всю ночь я выписывала на листок бумаги, который мне одолжила ненормальная художница, подходящие адреса и номера телефоном. Вчера этот список наверняка бы был больше — сейчас же составлял всего лишь шесть пунктов. Эти сволочи изрядно прошерстили мой бюджет, и пусть их магнитофон я смогу продать и вернуть себе хоть что-то, окончательно дыра кошелька не заштопается.
Близилось утро. Спина и пятая точка от постоянного неподвижного сидения на пластмассовом стуле вокзала уже болели, шея ныла, а в глаза как будто песок насыпали. А вот моя бывшая соседка наконец-то изрядно повеселела и пришла в себя. А главное, замолчала, снова начав рисовать свои каракули. Заметив, что я на нее смотрю, Рита отложила рисунок и улыбнулась.
— Ты как?
— Нормально.
— Устала?
— Как ты думаешь?! — огрызнулась в ответ. Ее забота после бессонной ночи изрядно раздражала. И она сама тоже.
Надежда на то, что после моего не слишком то и любезного тона Рита от меня отстанет и займется своими делами, не оправдалась. Она похлопала глазами и с заботой сказала:
— У тебя глаза красные. Ты плохо выглядишь.
— Я счастлива.
— Давай я кофе принесу, — с готовностью предложила девушка. Отложила рисунок и карандаши в сторону, подскочила и заозиралась по сторонам. — Тут наверняка оно где-то продается.
— Я не хочу.
— Но ты же устала.
— Слушай! — рявкнула я, и сидевшие рядом люди с недовольством на нас покосились. Пришлось взять себя в руки. Наклонилась к Рите и угрожающе прошептала: — Отвали, ясно? Просто отвали. Рисуй свои каракули. У меня нет денег на кофе и нет желания тебя развлекать. Это понятно?
— Я просто спросила.
— А я ответила.
Круглое лицо с пухлыми щеками непонимающе вытянулось. В глазах застыло обиженное выражение ребенка, не осознающего, за что его все-таки наказали. Добившись своего, я отцепила пальцы от ворота ее куртки, фыркнула и загородилась от мира газетой. Через пару минут краем глаза я заметила, как Рита поднялась, потопталась около меня и ушла, прихватив с собой чемодан. Мой вздох облегчения вышел чересчур громким.
