.VII.
КЕВ "Дестини", 54, Чисхолмское море
— У вас найдется время кое-что обсудить со мной, ваше преосвященство?
Мейкел Стейнейр оторвался от своего разговора с отцом Брайаном Аширом. Айрис Дейкин стояла в дверях его каюты, ее карие глаза были затенены. Не было никаких признаков графа Кориса или кого-либо из ее оруженосцев, что было необычно. По крайней мере, один из них всегда ненавязчиво находился поблизости от нее, хотя архиепископ подозревал, что она не до конца осознавала этот незначительный факт. Она знала, что они внимательно следили за ее младшим братом, но, казалось, не замечала, что они так же пристально следили за ней... за исключением, по какой-то странной причине, когда лейтенант Эплин-Армак брал на себя эту обязанность за них.
Его губы дрогнули при этой мысли, но зарождающийся юмор исчез, когда в этих глазах появились тени. Он не провел пятьдесят лет в служении Богу, не научившись распознавать мятущуюся душу, когда видел ее.
— Конечно, моя дорогая. — Он посмотрел на Ашира. — Мы закончим эту переписку позже, Брайан. Видит бог, у нас будет уйма времени, прежде чем мы доберемся до Черейта.
Он перевел взгляд мимо молодого младшего священника на Айрис, приглашая ее разделить его веселье, но она только коротко и послушно улыбнулась.
— Конечно, ваше преосвященство, — пробормотал Ашир, собирая свои записи. — Ваше высочество. — Он поклонился Айрис и тихо удалился.
— Юный Брайан очень хороший секретарь. — Стейнейр махнул Айрис, чтобы она села на скамейку под иллюминатором кормовой галереи, который был одной из самых ценных особенностей его собственной маленькой каюты. — На самом деле, он очень хороший молодой человек. Мне действительно следовало бы отправить его куда-нибудь в приход на несколько лет, чтобы он набрался пастырского опыта для епископского перстня, который я вижу в его будущем. К сожалению, я слишком эгоистичен, чтобы отпустить его теперь, когда он так мило пригодился мне. Не дай Бог, мне придется начинать все сначала, готовя замену!
Айрис снова улыбнулась, немного более естественно, усаживаясь на указанное место. Иллюминаторы были открыты, впуская постоянный поток свежего, чистого воздуха, и она слегка повернула голову, подставляя щеку ветерку и глядя на яркое сверкание воды на солнце. Она просидела так несколько секунд, и Стейнейр повернул свой стул к ней лицом, затем спрятал руки в рукава сутаны и просто ждал.
Наконец, она повернулась к нему.
— Кажется, мне потребовалось больше времени, чем я ожидала, чтобы перейти к сути, ваше преосвященство.
Ее тон был извиняющимся, и Стейнейр покачал головой.
— Разговоры подобны семенам, ваше высочество. Они расцветают в свое время.
— Это точка зрения вашей веры, ваше преосвященство? Или вашей ... ах, зрелости?
— Ты имеешь в виду мою древнюю дряхлость? — приветливо спросил он и улыбнулся, когда был вознагражден легким огоньком в этих мрачных глазах. — Уверен, что кому-то в твои скромные, чтобы не сказать нежные, годы кажется, что миру требуется вечность, чтобы чего-то добиться. Поскольку я несколько больше, чем в три раза, старше тебя — мы не будем говорить о том, насколько больше, огромное тебе спасибо, — я, вероятно, приобрел немного больше терпения. И, — его голос смягчился, — я также обнаружил, что довольно часто вещи, которые кажутся необычайно весомыми, оказываются гораздо менее весомыми, когда ими делятся с кем-то другим.
— Я надеюсь на это, — сказала она, снова глядя в окно и говоря так тихо, что слова было трудно расслышать. — Кроме Филипа, у меня целую вечность не было никого, с кем я могла бы поделиться своими "весомыми вещами"...
— Прости меня, моя дорогая, — мягко сказал он, — но ты бы предпочла обсудить это с отцом Баном?
— Нет.
Слово прозвучало тихо, но она почти яростно покачала головой, затем снова повернулась к нему лицом.
— Нет, — повторила она гораздо более твердо. — Не хочу ставить его в положение, когда ему придется иметь дело с тем, что мне нужно обсудить с вами, ваше преосвященство.
— Это звучит немного зловеще, — заметил он, внимательно наблюдая за ее лицом, и она рассмеялась без особого юмора.
— Только если вы особенно беспокоитесь о моей бессмертной душе, ваше преосвященство.
— А, — он откинулся на спинку стула. — Должен сказать тебе, что я видел очень мало признаков того, что твоя бессмертная душа может быть в какой-то особой опасности.
— В самом деле? Когда я дочь Гектора из Корисанды?
— Ты дочь отца, который, какими бы ни были его другие недостатки, очень любил тебя, — спокойно ответил Стейнейр. — И полагаю, учитывая все обстоятельства, что ты также довольно необычная молодая леди сама по себе. Во всяком случае, я видел тебя с твоим братом.
Она посмотрела на него через несколько мгновений молчания, затем наклонила голову в знак согласия с его последней фразой.
— Однако я скорее сомневаюсь, что твое происхождение или твой брат — это то, что привело тебя сюда сегодня днем, — продолжил он.
— Нет. — Она снова посмотрела на него, ее пальцы были сложены вместе с нетипичной для нее напряженностью. — Нет, вы правы. Я ... я пережила то, что, полагаю, можно назвать кризисом веры, ваше преосвященство. Мне нужен ваш совет.
— Ваше высочество, Айрис. — Он подвинул свой стул вперед и наклонился к ней. — Помни, кто я такой, какую должность занимаю.
— Вы священник, ваше преосвященство?
Эти карие глаза бросали ему вызов, и в этот момент они казались старше его собственных. Он посмотрел на нее долгим, безмолвным взглядом, затем глубоко вздохнул.
— Прежде чем я стану кем-то еще в этом мире, — тихо сказал он ей.
— Тогда говорите со мной как священник, ваше преосвященство. Не архиепископ, не политик, не государственный деятель. Как священник... и как человек, который предоставил свою защиту мне и моему брату. Я знаю, куда ведет меня мое собственное сердце, но я не знаю, имею ли я право следовать ему. Я не обсуждала это даже с Филипом — пока нет. Сначала мне самой нужно разобраться с этим. Чтобы понять — по-настоящему понять, — к чему меня тянет. И мне нужен истинный Божий человек, который объяснил бы мне, что на самом деле скрывается за всеми этими убийствами, кровью и ненавистью. Помогите мне понять это, ваше преосвященство, потому что, пока я этого не сделаю, как я могу по-настоящему выбирать?
— О, Айрис, — он покачал головой, глаза его были нежны. — Это звучит так просто, но правда в том, что никто из нас по-настоящему не понимает, пока мы не завершим свое путешествие. Мы делаем все возможное, мы прислушиваемся к этому тихому голосу Бога глубоко внутри нас, и мы делаем все возможное, чтобы услышать его — услышать Его — и повиноваться. Но есть так много других голосов, так много других обвинений в том, кто и что мы есть, что это тяжело — иногда ужасно тяжело. Особенно для такого человека, как ты, попавшего в ловушку своего происхождения. Понимаю, как ты, должно быть, жаждешь объяснения, карты, которая тебя не подведет, но все, что я могу тебе предложить, — это вера и молитва. Я могу объяснить свои собственные чувства, свое собственное понимание, хотя разум любого смертного должен быть ограничен в том, что касается величия Бога. Я могу поделиться с тобой своими собственными исследованиями и открытиями, которые я сделал. Но, в конце концов, ни я, ни кто-либо другой не сможем совершить это путешествие за тебя. Я могу и буду любить и лелеять тебя как дочь Божью... но я не могу указывать тебе, что думать или решать, моя дорогая. Этот последний шаг должен быть твоим и только твоим, и я не могу — не буду — говорить тебе, каким он должен быть.
Ее глаза расширились, и он снова покачал головой.
— Это заблуждение, в которое впала Мать-Церковь. Это не просто храмовая четверка, Айрис. Они никогда не смогли бы нанести тот ущерб, который причинили, если бы Мать-Церковь не позволила им этого, а именно она позволила им это, потому что она так непреклонно настаивает на том, чтобы указывать детям Божьим, что думать, — приказывая им думать так и наказывая их, если они осмеливаются подвергать сомнению хотя бы один пункт доктрины, — вместо того, чтобы позволить им самим слушать Бога. Писание дает ей такую власть, по крайней мере, когда она его читает, но в то же время это ужасная власть. Та, которая стала угрожать не просто смертным жизням Божьих детей. но также их душам. Эта истина была очевидна даже для многих, кто любит ее больше всего — таких мужчин, как Сэмил и Хоуэрд Уилсин, — и она убивает их за их любовь, потому что она не смягчится и не откажется от этой власти, от этого контроля, даже если это приводит ее к Жэспару Клинтану или чему-то еще худшему.
Загорелое лицо Айрис побледнело, и он очень нежно положил руку ей на колено.
— Не пойми меня неправильно, дочь моя. То, что я говорю тебе, — это истинное, фундаментальное различие между Церковью Храма и Церковью Чариса. Это было правдой с самого начала, и те, кто слушал нас, знают это, даже если для многих этот процесс понимания все еще только начинается. Мы — иерархическая церковь, и мы наставляем тех, кто вверен нашей заботе, но чему мы учим их, так это помнить, что у каждого из них глубокие личные отношения с Богом. Что это Его голос, к которому они должны прислушаться, найти в своих собственных сердцах. И если мы добьемся успеха, если мы переживем этот вихрь огня и крови, мы не просто свергнем храмовую четверку. Мы также свергнем принудительную власть инквизиции, и это изменит жизнь каждого живого человека так, как эти люди, сидящие в Зионе, никогда не могли себе представить, понять... или принять.
Одна из ее рук поднялась к горлу, и он улыбнулся мягко, сочувственно... печально.
— Это то, что ты должна понять, — сказал он ей с неумолимой мягкостью, — и я должен объяснить это тебе ясно, и настолько недвусмысленно, насколько это возможно, несмотря на боль, которую, боюсь, может причинить тебе это объяснение, потому что это объяснение, которое ты должна понять. Это тебе следует понять, прежде чем делать какой-либо выбор, какое-либо решение, из-за того, кто и что ты есть, из-за того, кто и что твой брат. Нет ничего на свете, чем бы я дорожил больше, чем твоим решением посвятить себя делу, которому я посвятил себя, но я не буду — я не могу, Айрис — давать тебе советы, не будучи настолько честным, насколько могу. Есть вещи, которые я не могу тебе объяснить, которые никто не может объяснить тебе прямо сейчас. Это верно для всех в Сэйфхолде. Но прежде чем ты отдашь свое сердце и свою душу — эти сильные, отважные сердце и душу, — ты должна понять, что, по крайней мере, в этом Жэспар Клинтан сказал правду. Он не понимает почему, и он не понимает как, и в душе этого человека нет ничего, кроме мерзости, но среди всей ненависти и яда, которые он извергает, есть этот один тонкий фрагмент истины. Если Церковь Чариса выживет, мы изменим Церковь Ожидания Господнего более глубоко, чем она изменилась с момента Сотворения мира. Если ты не можешь посвятить себя — свою силу, свою стойкость, свою надежду, свою страсть, все, чем ты являешься или когда-либо надеешься стать, — этой цели, тогда, как священник Божий, я не могу советовать тебе принять Церковь Чариса, потому что это приведет тебя только к разбитому сердцу и печали.
Наступила тишина, окутавшая их, доведенная до совершенства и каким-то образом ставшая абсолютной благодаря слабому звуку голосов с верхней палубы, журчанию воды о деревянные доски и ветерку, дующему в открытое окно, чтобы поиграть с концом косы Айрис. Она пристально смотрела на него, глядя в его глаза, как будто могла каким-то образом увидеть правду в их глубине. А потом она глубоко вздохнула.
— А если я смогу посвятить себя этой цели, ваше преосвященство? — сказала она очень тихо.
— Тогда ты все еще можешь столкнуться с горем и печалью, — непоколебимо сказал он ей, — но это будет не потому, что ты смирилась со злом во имя Бога, и это никогда не будет горем страха и неуверенности. Мы все еще можем потерпеть неудачу, Айрис. Я не верю, что Бог позволил бы нам зайти так далеко, достичь так многого, если бы это было то, что нам было суждено сделать, но я могу ошибаться. И если мы потерпим неудачу, месть Жэспара Клинтана всем, кого мы любим или о ком заботимся, будет невероятно ужасной. Но, по крайней мере, у нас будет это — то, что мы выбрали сознательно. Что мы решили, за что выступаем, и что, как сказал сам Кэйлеб, мы не могли поступить иначе.
Он снова посмотрел ей в глаза, его взгляд был нежным, заботливым и непреклонным, как сталь.
— Итак, Айрис, полагаю, вопрос в том, что ты, на твой взгляд, должна отстаивать по велению Божьему.
* * *
— Ты не видела Айрис, Мейра?
— Айрис? — Мейра Брейгарт оторвалась от книги, которую читала своей семилетней падчерице, когда императрица Чариса вошла в ее каюту. — Я думала, она была с тобой.
— Нет. — Шарлиэн покачала головой. — Я считала, она все еще здесь, размышляет.
— Она ушла больше часа назад, — сказала Мейра. Франсис потянула ее за рукав, надув губы из-за того, что ее оторвали, а Мейра обняла ребенка и поцеловала в макушку, но не отводила взгляда от императрицы. — На самом деле это ближе к двум часам. Я думала, она собиралась поговорить с тобой о том, что у нее было на уме.
— Я ее не видела. — Шарлиэн выглядела озадаченной. — И не то чтобы это был особенно большой корабль, но, похоже, никто ее не видел, и я начинаю немного...
— Извините меня, ваше величество, — произнес голос позади нее. — Вы искали меня?
Шарлиэн быстро обернулась, на ее лице отразилось облегчение, когда она увидела Айрис, стоящую в дверях каюты позади нее.
— Да, боюсь, что так оно и было. Я и не представляла, что кто-то, кроме Мерлина, может просто... исчезнуть на борту корабля посреди океана!
Она улыбнулась, и Айрис улыбнулась в ответ, но в выражении лица молодой женщины было что-то странное.
— Я не хотела вызывать у вас тревогу, ваше величество. Я только что обнаружила, что нуждаюсь в разговоре с его высокопреосвященством. И после этого у меня было несколько вещей, которые мне нужно было обсудить с Филипом — я имею в виду, с графом Корисом. Я... не хотела, чтобы меня беспокоили, пока я разговаривала с кем-либо из них, и, боюсь, попросила Тобиса быть творчески расплывчатым в отношении моего местонахождения.
— Понимаю. — Улыбка Шарлиэн превратилась в задумчивое выражение, и она склонила голову набок. — Или, если честно, не понимаю... пока.
— Я не пытаюсь быть загадочной, ваше величество. Просто моя жизнь оказалась еще более сложной, чем я сама себе представляла. Мне нужно было ... мне нужно было немного ясности.
— И ты нашла ее? — осторожно спросила Шарлиэн.
— Ясность? — тон Айрис был ироничным. — Да, думаю, что нашла это. Смелость, хотя ... это было немного сложнее. Однако я думаю, что в конце концов это все-таки произошло. Это то, что я должна была обсудить с Филипом, — она тихонько фыркнула. — Полагаю, мне не следовало так сильно удивляться, когда я поняла, что он уже догадался, о чем мои мысли.
— И о чем же?..
