Эдуирдс снова нахмурился, еще сильнее. Он сам этого не замечал, но капитан Фишир был не из тех, кто воображает всякие вещи. А делфиракский флот, как и другие флоты, позволял своим капитанам раскрашивать лодки своих кораблей в соответствии с их фантазиями. Большинство из них — особенно те, кто хотел рекламировать свое богатство, — использовали очень индивидуалистичные схемы окраски, которые делали их легко узнаваемыми. И это также означало, что если Фишир думал, что видел катера, принадлежащие определенным галерам, он, вероятно, был прав.
— В этом нет особого смысла, сэр, — сказал он после долгого раздумья.
— Нет, если это только не что-то другое, не так ли? — Фиширу удалось скрыть преувеличенное терпение в своем голосе. На самом деле, это было не очень сложно сделать, несмотря на склонность Эдуирдса повторять очевидное, учитывая, как высоко он ценил своего первого помощника. Эдуирдс, возможно, и не был самой острой стрелой в колчане, но у него было достаточно здравого смысла, чтобы компенсировать любой недостаток блеска, и он был бесстрашен, невозмутим и абсолютно надежен в кризисные моменты. Не говоря уже о том незначительном факте, что он почти десять лет служил в королевском чарисийском флоте, что делало его особенно ценным для "Кракена", учитывая, что галеон больше не был невинным грузовозом, которым он казался.
— Думаю, — продолжил капитан через мгновение, — что было бы неплохо очень тихо разбудить вахту внизу.
— Да, сэр, — согласился Эдуирдс. Затем он сделал паузу и прочистил горло. — Ах, сэр. Вы хотите, чтобы я пошел дальше и подготовил оружие? Не открывая портов?
Фишир задумчиво посмотрел на своего первого лейтенанта.
Либо у Кивина больше воображения, чем я предполагал, либо я действительно что-то замышляю, — подумал он. — Боже, как бы мне хотелось убедиться, что Кивин просто паникует больше, чем обычно!
— Считаю, что на самом деле это может быть очень хорошей идеей, — сказал он. — Но тихо, Кивин, тихо.
* * *
— Надеюсь, вы убедили своих людей в необходимости проявить к этим еретикам достаточную твердость, капитан Кейрмин?
— Конечно, отец, — ответил Томис Кейрмин и повернулся, чтобы посмотреть отцу Стивину в глаза. Он предпочел бы избежать этой особой необходимости, но интендант был одним из тех инквизиторов, которые были почти полностью уверены в своей способности читать правду в глазах других людей. Что делало крайне неразумным делать вид, будто кто-то пытается отказать ему в этой возможности.
Отец Стивин Грейвир пристально посмотрел в глаза Кейрмина, как будто только что прочитал мысли капитана.
Я, конечно, надеюсь, что он этого не смог, — подумал Кейрмин, — учитывая, что инструкции сэра Вика были почти полностью противоположны инструкциям инквизиции!
— Хорошо, капитан, — сказал Грейвир через мгновение. — Хорошо.
Интендант снова отвернулся, вглядываясь в густую черную тень склада. Смотреть было почти не на что — пока — и верховный священник громко вздохнул.
— Понимаю, — сказал он, как будто разговаривая сам с собой, — что не все по-настоящему осознают опасность пропасти, на которой мы все стоим. Даже некоторые члены епископата, похоже, не до конца осознают, что происходит.
Это, — подумал Кейрмин, — почти наверняка отсылка к епископу Эрнисту.
Это отражение не сделало его особенно счастливым.
— Полагаю, их трудно винить, — продолжил Грейвир. — Все люди хотят верить в доброту других людей, и никто не хочет верить, что простые смертные могут нарушить собственный Божий план вечного благополучия человека. Но даже архангелы, — он коснулся своего сердца, затем губ, — к своему сожалению, обнаружили, что грех может уничтожить любую доброту, может развратить даже самого архангела. Эти чарисийцы, — он медленно покачал головой, — приложили руку к собственной работе Шан-вей. И, подобно своей вечно проклятой хозяйке, они начали с того, что высказывали благочестивые опасения, скрывающие их истинную цель.
Кейрмин наблюдал за спиной интенданта, прислушиваясь к глубоко укоренившемуся гневу — разочарованию — в голосе другого мужчины.
— Любой человек, даже сам великий викарий, всего лишь смертный, — сказал Грейвир. — Это то, что делает их обвинения такими чертовски убедительными для тех, у кого слабая вера. И все же, каковы бы ни были смертные слабости его святейшества в его собственной персоне, когда он говорит как управляющий Лэнгхорна, он говорит с непогрешимостью Самого Бога. Среди викариата могут быть... несовершенства. Могут быть единичные случаи подлинной коррупции среди священнослужителей. В конце концов, это одна из тех вещей, на искоренение и наказание которых архангел Шулер уполномочил управление инквизиции, и задачи инквизиции никогда не будут выполнены полностью, как бы рьяно мы ни старались. Но когда грешные люди бросают вызов главенству собственной Божьей Церкви, как бы тщательно они ни облекали свой вызов в кажущийся разум, это дело рук Шан-вей, а не Лэнгхорна. И, — он снова повернулся, вполглаза глядя сквозь темноту на Кейрмина, — их нужно остановить. Как хирург отсекает больную конечность, яд Шан-вей должен быть удален из тела верующего, очищен огнем и мечом.
Кейрмин пожалел, что у него не хватило смелости спросить интенданта, разрешил ли епископ его присутствие здесь этой ночью. Или, если уж на то пошло, знал ли епископ Эрнист вообще, где находится Грейвир. Но он не осмелился — так же, как не осмелился расспросить Грейвира, когда интендант появился с дюжиной своих товарищей-шулеритов, которых распределили по различным войсковым подразделениям, предназначенным для сегодняшней операции.
И, насколько я знаю, он совершенно прав насчет того, что происходит в Чарисе, и что это значит для всех нас. Я всего лишь солдат — что я знаю о Божьей воле? О непогрешимости великого викария? То, что говорят чарисийцы, звучит разумно, учитывая то, что, по их словам, "рыцари земель Храма" действительно хотели, чтобы с ними случилось, и почему. Но откуда мне знать, что они говорят правду, когда сама Мать-Церковь настаивает на том, что все их обвинения — ложь? В конце концов, отец Стивин прав по крайней мере в одном — они не зря называют Шан-вей "Матерью Лжи"!
— Отец, — сказал он наконец, — я солдат, а не священник. Я сделаю все возможное, чтобы следовать моим приказам, но если вам все равно, я оставлю решения относительно доктрины и теологии тем, кто лучше годится и обучен их принимать.
— Это именно то, что вы должны сделать, капитан. — Голос Грейвира был теплее, более одобрительным, чем все, что Кейрмин слышал от него до сих пор. Затем интендант снова повернулся, чтобы посмотреть в ночь, и кивнул головой.
— Именно то, что вы должны сделать, — мягко повторил он.
* * *
— Не мог бы ты, пожалуйста, пойти спать? — потребовала Лизбет Уолкир.
— Что? — Эдминд Уолкир отвернулся от поручня, когда за его спиной появилась его жена. Она мгновение смотрела на него, затем скрестила руки на груди и покачала головой.
— Я сказала, что тебе пора в постель, — строго сказала она ему.
— Да, знаю. Я просто... немного дышу свежим воздухом.
— Имеешь в виду, что стоишь здесь и пытаешься набраться смелости, чтобы уговорить меня в следующий раз остаться дома.
Эдминд слегка поморщился от прямоты ее язвительного вызова, но затем пожал плечами.
— Думаю, это отчасти так, — признал он, — и мне жаль. Знаю, что это сделает тебя несчастной — что, вероятно, означает, что мне повезет, если я сам вернусь в море с головой, не раскроенной кухонной кастрюлей! Но вот оно что. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, Лиз. Мне очень жаль, но я просто не могу этого сделать.
Он не мог хорошо разглядеть ее лицо на затемненной палубе, но распознал смягчение в языке ее тела. Он не так уж часто говорил о глубине своей любви к ней, хотя понимал, что она знает, насколько она глубока на самом деле. Она постояла там еще мгновение, затем подошла к нему и обняла его.
— Не смей так обманывать, — мягко сказала она, прижимаясь щекой к его груди. — И не думай, что сможешь сделать меня такой мягкой и послушной с помощью небольшой сладкой беседы!
— О, поверь мне, я бы никогда так не подумал, — сказал ей Эдминд, обнимая ее в ответ.
— Хорошо. — Она отступила назад, держа его за плечи, и посмотрела ему в лицо в тусклом свете якорных огней. — Я бы не хотела, чтобы ты думал, будто я становлюсь мягкотелой к старости. Но, — она наклонилась ближе и поцеловала его, — если ты так к этому относишься, полагаю, мне придется с этим смириться. Во всяком случае, на этот раз.
Эдминд был достаточно мудр, чтобы не произносить благодарственных молитв там, где она могла их услышать.
— В таком случае, — сказал он вместо этого, — позволь мне сделать еще один круг по палубе, а затем я с удовольствием спущусь вниз и лягу спать.
— Хорошо, — повторила она совершенно другим тоном, и он усмехнулся, услышав вызов — и обещание — в ее голосе.
Он еще раз быстро поцеловал ее, похлопал по все еще удивительно упругому и стройному заду и пошел вперед.
* * *
— Хорошо, двинулись! — резко прошептал сержант Дикин, и его взвод начал двигаться бесшумно — или так близко к бесшумности, как только могли двигаться двадцать пять пехотинцев с коровьими ногами — вдоль тускло освещенного пирса.
Он оглянулся через плечо на младшего священника, который присоединился к взводу. Дикину не очень понравились пылкие манеры священника. И еще меньше ему нравилось ощущение, что во взводе теперь два сержанта. Или тот факт, что второй был значимее самого Дикина
И так достаточно для того, чтобы все уже полетело прямиком в ад без чьих-то одновременных приказов войскам, — ворчливо подумал он. — Почему, о, почему, Шан-вей, офицеры и священники не могут просто убраться с дороги и позволить сержантам разобраться с деталями?
Он вернул свое внимание к текущей задаче, когда он и его люди приблизились к первому судну в их списке. Они как раз поравнялись с фонарем у подножия корабельного трапа, когда с дальнего конца пирса раздался внезапный крик.
— Ты, там! Отойди в сторону! Мы поднимаемся на борт!
— Шан-вей! — Дикин выругался, узнав голос.
Он никогда не был высокого мнения о сержанте Зозефе Стивирте, который командовал вторым взводом роты. По его взвешенному мнению, Стивирт был достаточно глуп, чтобы стать вполне пригодным офицером, но они оба присутствовали, когда капитан Кейрмин отдавал им приказы. Что означало, что даже Стивирт должен был сначала отправить своих людей на борт самого первого корабля в своем списке, прежде чем начать выкрикивать вызовы с пирса!
— Хорошо, давайте поднимемся на него! — рявкнул он своим людям, когда Стивирту ответили крики из портовой вахты чарисийского галеона. Чарисийцы казались не очень счастливыми — или склонными к сотрудничеству, — и Стивирт выкрикнул что-то более громкое и значительно более непристойное.
— Идиот! — Дикин что-то пробормотал себе под нос. — Что, черт возьми, он делает?..
Вопрос сержанта оборвался, поскольку крики были внезапно прерваны безошибочно узнаваемым звуком "чуннннг" стального лука арбалета и раздирающим горло криком.
— Черт возьми! — зарычал Дикин.
Меньше минуты на то, что должно было быть быстрой и тихой работой, а этот тупой сукин сын уже позволяет своим людям стрелять в мирных жителей!
* * *
Грейгору Уолкиру было четырнадцать лет от роду. Он провел почти треть своей жизни в море на одном из двух семейных галеонов, но это было первое плавание, когда ему позволили по-настоящему начать выполнять некоторые обязанности настоящего офицера, а не застрять в роли заслуженного юнги. Это был головокружительный опыт, но даже его было недостаточно, чтобы не заметить напряжение, охватившее его родителей, особенно с момента их прибытия сюда, в Фирейд. Он не до конца понимал все проблемы, связанные — на самом деле, он не понимал до конца ни одну из таких проблем — с конфронтацией Чариса с Церковью. Он был слишком сосредоточен на своих внезапно расширившихся профессиональных горизонтах, чтобы сильно беспокоиться об этом.
Тем не менее, он чувствовал беспокойство, и — как и его мать (и, если уж на то пошло, каждый другой член экипажа) — он точно знал, куда пошел его отец в своих заботах о делах на борту "Уэйв". Он не собирался мешать своим родителям. У него бы не одну пятидневку звенело в ушах от той взбучки, которую устроила бы ему мать, если бы он осмелился сделать что-нибудь подобное! С другой стороны, младший офицер, даже находящийся на ранних этапах своей подготовки и карьеры, несет определенные обязанности. Вот почему Грейгор взял за правило совершать свои собственные тихие обходы корабля, прежде чем ложиться спать ночью.
Он был осторожен, не подходя слишком близко к отцу и матери, ожидая, пока они спустятся вниз, чтобы он мог заняться своими дополнительными обязанностями, которые он сам себе назначил, без несомненно саркастических комментариев, которые они бы сделали, если бы поняли, что он задумал. Но он был достаточно близко, чтобы увидеть, как голова его матери резко поднялась, когда где-то дальше на пирсе раздались крики, Грейгор все еще пытался выяснить, с какой стороны доносились крики, когда их прервал самый ужасный крик, который он когда-либо слышал в своей жизни.
Он рывком поднялся на ноги с того места, где сидел на бухте веревки, и направился через палубу к своей матери как раз в тот момент, когда она тремя или четырьмя быстрыми шагами подошла к фальшборту галеона. Она ухватилась за поручень, глядя вниз, на пирс.
— Кто ты?! — внезапно закричала она. — Что, по-твоему, ты делаешь?!
Крик с причала был слишком неразборчив, чтобы Грейгор мог его понять. Что-то насчет "Имени Матери-Церкви", — подумал он, даже когда услышал, как его отец что-то настойчиво кричит матери издалека.
— Отойди! — рявкнула его мать. Она бросилась вниз по крутому трапу на корму на главную палубу и направилась к началу трапа. — Отойди, я тебе говорю!
— Мы поднимаемся на борт!
На этот раз Грейгор понял крик с пирса, несмотря на делфиракский акцент кричавшего.
— Ты Шан-вей! — крикнула в ответ его мать и выхватила страховочный штырь из поручня рядом с входным портом. — Это корабль моего мужа, и вы, ублюдки, не...
Мясистый, рвущийся "стук", который издал арбалетный болт, пронзая тело его матери в брызгах крови, был самым ужасным звуком, который когда-либо слышал Грейгор Уолкир.
Удар отбросил ее в сторону, даже не дав вскрикнуть.
— Мама! — взвизгнул Грейгор. Он с грохотом пронесся по палубе к ней, даже когда услышал новые крики — сердитые, противоречивые крики, — доносившиеся с пирса.
* * *
— Уистлир, ты чертов идиот! — взревел Аллейн Дикин. — Я же сказал тебе не стрелять, черт возьми!
— Но эта еретическая сука собиралась... — начал протестовать солдат.
— Мне плевать, что она собиралась сделать! Мы здесь не для того, чтобы убивать проклятых женщин, которые всего лишь...
* * *
Грейгор добрался до своей матери. Жизнь на борту парусного судна с квадратной оснасткой редко была легкой и никогда не была по-настоящему безопасной. Грейгор видел людей, погибших в результате несчастных случаев и падений с высоты, видел, как по крайней мере один человек упал за борт и утонул. И когда он посмотрел на свою мать, лежащую в растекающейся луже крови с ужасной раной в груди, он узнал смерть, увидевши ее еще раз.
