Наконец, по молчаливому соглашению, оба повернулись к столику для кайвассы, выложенному мозаикой клеток прямо по крышке. Достали каждый свою шкатулку с фигурами. Вместо ширмы Варис взял какой-то свиток, а Тирион поставил на ребро коробку от фигур.
В молчании разместили фигуры, убрали ширмы. На сегодня обе расстановки зеркально отражали друг друга; оба игрока протянули через игровое поле цепь “гор”, в проходах выставили тяжелых латников, за которыми сгрудились кони и слоны.
Драконов каждый игрок отставил на край доски; должно быть, оба вспоминали трех драконов Дейнерис, улетевших на север.
Тирион думал, что Дейнерис, похоже, нашла общий язык с огнедышащими тварями — теперь они повиновались блондинке беспрекословно. Ни о каких драконьих бесчинствах не докладывали и не доносили “птички” Вариса. Что, кстати, немало помогало поддерживать порядок в осадном войске. Смотрите, мол — у Дейнерис даже драконы ведут себя прилично!
“Та самая Дейнерис, у которой Даже Драконы” звучало на каждом углу: из уст подсылов, с листовок-рисунков, отпечатанных американцами во множестве, в объявлениях глашатаев. Кто первый пустил прозвание “Дейнерис Дажедра”, так и не нашли. Но шутка, пожалуй, удалась.
Дейнерис для вида пофыркала — но все видели, что ей, конечно, приятна слава. Такая слава, когда присваивают прозвище, расходится от замков до халуп и потому остается в людской памяти даже после того, как сами замки рассыпаются в щебенку.
Шутка заняла войско еще дней на десять, а потом-то бойцы все равно заскучали. К тому же, говорили, что вот-вот мейстеры разошлют белых воронов. На Вестерос надвигалась ее величество Зима.
Варис переставил тяжелого латника с непривычной для шпиона решимостью. Ветер шел низом, трепал занавеси шатра, холодил ноги, и Варис думал: выдержит ли войско накатывающую непогоду? Скорее нет, чем да. Надо либо штурмовать, либо отводить армию обратно. В Штормовой Предел, где, по докладам, пришлые развернулись во всю ширь. Диковинок там просто море разливаное. И уж домов для войска они там настроили во множестве.
В конце-то концов, Таргариенов он вернул домой — на Вестерос. Если Дейнерис умна, трон возьмет сама. А если глупа, то на ее место снова придется искать… Кого-то.
Тирион ответил слоном, настроившись на встречный бой в проходе. Латника слон, конечно же, снес — но во фланг ему выходил тяжелый конник Вариса. Только будет ли евнух атаковать слона, или нацелит копьеносца на второй проход, где у Тириона всего лишь пехота?
Да что же они молчат, во имя Семерых!
Тирион еще раз глотнул вина и сломал тишину:
— Лорд Варис, не приносят ли ваши “пташки” новостей о гостях из Горелого Леса?
Варис усмехнулся:
— Мои “пташки” принесли новость из Красного Замка. Оказывается, несколько недель назад — еще до холодов, при самом начале осады — мейстеры всыпали в Путеводную зерно Серой Хвори.
Тирион вздрогнул и решительно наполнил кубок:
— Я пью только вино.
— Так вот, гости из Горелого Леса пресекли расползание заразы буквально в один день. Мы ездили туда с Ее Величеством, вспоминаете?
— Да, — Тирион машинально подвел баллисту на клетку ближе к проходу, потому что Варис как-то странно поглядывал на своего дракона. Не собирается ли пустить в дело?
— Они, оказывается, испытывают пригодность воды каждый день. И вот, едва установили ее опасность, в речку вылили лекарство.
Тирион поднял глаза на Вариса. Может, евнух и солгал: проверить невозможно. Вылечить реку?
Впрочем, Баш-Аламахар как-то поведал историю о царе, повелевшем высечь море плетьми. Если море можно высечь, почему реку нельзя вылечить?
— Сколько заболевших?
— Ни единого.
— Может, скрывают?
— Может, — Варис кивнул. — Но тогда бы они до сих пор ходили в перчатках и масках.
— Они считают, это помогает от Серой Хвори?
— У них есть обычный набор приказов, которые отдаются всякий раз при подозрении на мор. Все знают, что в таком случае делать.
Карлик повел слона не в сторону короля, а коварно свернул налево. Подальше от фигур Вариса, которые могли бы снять зверя с доски. Варис догадался, что Тирион хочет расчистить слоном крайние проходы и пустить в них… Да хоть и легкую конницу. Со слоном они там беды натворят. Собственный слон с противоположного края доски не успеет.
Пришла пора драконов; евнух аккуратно перевел своего ближе к линии соприкосновения.
— Гости не заявляли пока требований к Дейнерис?
— На удивление, нет. Похоже, они выжидают результата осады.
— Вот почему Дейнерис тянет. Она пытается пересидеть не Серсею… Варис, надо сказать королеве: этих она не переупрямит. Скоро Зима.
Варис поежился и потер ноги в шерстяных носках друг о друга:
— Мне вы могли бы и не напоминать. Приказать нагреть вино?
Вина Тирион отмерил еще и с удовольствием выпил.
— К чему портить превосходный напиток? Льда пока нет, не так холодно.
— Скоро будет… Холодно. — Варис впустил дракона в стан противника, сразу же выбив тяжелого латника и обозначив угрозу всаднику. Тирион, усмехнувшись, придвинул баллисту на заранее присмотренную позицию. Куда бы Варис не атаковал следующим ходом, через два баллиста его достанет.
Чтобы отвлечь противника, на противоположном фланге Тирион отважно бросил слона прорываться к самой ценной фигуре — королю противника.
Вот интересно, подумал Тирион. А если мы все — такая вот фальшивая угроза на противоположном фланге? Если главное сейчас происходит в оставленном далеко позади Миэрине? Или вовсе где-то на севере бескрайнего Эссоса?
— Сир Варис, а что говорят о гостях простые люди? Помнится, воины из Горелого Леса уже несколько раз бывали в нашем лагере, в увольнениях. И в окрестных селах бывали тоже. Как их принимают? Не боятся ли?
Евнух задумался: какую угрозу парировать? Убирать от баллисты дракона — или останавливать слоновий прорыв к своему королю?
Дракон или король?
Король или дракон?
— Тирион… Вы не думали предложить нашим гостям службу?
Карлик поглядел на евнуха. Евнух понял, что карлик отмолчится. По крайней мере, пока Варис не ответит на его вопрос.
Тогда Варис убрал дракона — но так, чтобы следующим ходом пустить его за прорвавшимся слоном.
Сказал:
— Простые люди думают: гости из Горелого Леса — обычные люди. Пьют, но платят за выпивку. Дерутся, но не до смерти. Ходят к девкам, и ничего особенного там не проявляют. Простые люди… — Варис хмыкнул, пытаясь хотя бы для себя вывести определение, кто же теперь будет “простым” — Простые люди говорят между собой просто: “Они такие же, как мы. Зачем их мейстеры убивают?”
Оглавление
Ночь сквозняка
Темные дела совершаются в темноте.
Дж.Р.Р.Т “Хоббит или туда и обратно”
Парило весь день. Когда Звездочет возвращался с императорского приема, веера ему едва хватало. В Сосновых Склонах он первым делом прошагал к бамбуковому акведуку и с наслаждением подставил голову под холодную воду.
Только потом заметил, как похорошела усадьба, как подновили штукатурку, заново выкрасили столбы и позолотили резьбу на деревянных карнизах; там и сям заблестели свежей глазурью новые черепичины.
Отряхнув голову, Звездочет прошел в отведенный ему по старой памяти Лазоревый Павильон, где сразу же переоделся в легкое, по погоде.
Потом вышел на низенькую террасу — старший брат называл ее “энгава”, с японского. Местные, конечно, говорили иначе. Звездочет, к стыду своему, так и не выучил языка Сосновых Склонов, общался через переводчиков…
Сейчас он меньше всего хотел общаться, что прекрасно поняли сопровождающие и, разумеется, немедленно по прибытию известили Хоро.
Хоро тоже не удивилась. Что такое императорский дворец, она знала прекрасно, и как там способны влезть в голову через противоположный конец тела, тоже отлично представляла. Звездочет знакомил местную верхушку общества с новыми — а потому по определению дикими и ужасными! — взглядами на мир в целом, империю в частности, крестьянский вопрос в особенности. Разумеется, император и придворные дивились, а многие вполне обоснованно пугались: при новом порядке им наверняка не останется мест. Каверзных вопросов и попыток поймать Звездочета на лжи всякий раз выливалось море разливаное.
Будь Звездочет из мира попроще, после дворца его бы отвели в Квартал Удовольствий, а уж там утешали любого и всякого. За пенициллин и противозачаточные средства Звездочета бы в самом деле носили на руках из дома в дом, буквально через весь квартал… Но “руссо туристо — облико морале”, как-то отговорился тайным заклятьем Звездочет — а магию тут уважали. Нельзя так нельзя; для святых подвижников или там отшельников дело вполне обычное.
Поэтому Звездочету тактично предоставили возможность приходить в себя самостоятельно. Что неслышные и незаметные “садовники” прямо тут же, на террасе, заварили чай, поставили столик со сладостями — для большой богатой усадьбы обыденность.
Звездочет пил чай и смотрел на закатное небо — конечно, из его павильона открывался красивый вид на садящееся солнце. Окна в восточной стене приличествуют комнатам слуг. Им надо вставать с первыми лучами. Благородный муж ночью спит, и просыпается, когда сам сочтет сообразным…
Иногда Звездочет задумывался: он ведь коммунист, почему он так спокойно принимает службу, лесть, откровенное поклонение? Почему он здесь, во дворцах — а не там, в хижинах?
Всякий раз он понимал: если изменять Страну Цветных Облаков, то сделать это без океанов крови можно только реформами сверху. Хотя даже в этом случае обеспечены реки крови — как в Революцию Мейдзи, в той самой любимой братом Японии — но все-таки реки, не океаны.
В будущем, высквозившем из “тех документов”, из предупреждения Веденеева, никто не ставил вопрос категорично. Там видели разницу между океанами крови — и реками крови. Звездочет не раз передергивался от циничного расчета: “в этом варианте на сорок тысяч гробов меньше”, ужасаясь, как люди могут почти спокойно жить в ста-ста пятидесяти километрах от настоящего фронта. Кто-то едет в окопы, а кто-то в круиз по далеким странам. Ничего похожего на войну, пережитую им самим.
Та страна, в будущем, выглядела пестрой, яркой — разъединенной. Хуже, чем развалились США в здешней ветке истории. Каждый тянул в свою сторону, и власти это, безусловно, поощряли: одиночек проще сгибать. Правда, при попытке всех подвигнуть на общее дело, яркие индивидуальности и творческие личности просачивались как вода сквозь пальцы, и государство оказывалось с людьми, мало пригодными на бой и подвиг, а пригодными разве только ругать предков — и думали не так, и писали не этак, и пресмыкались перед начальством, и дышали не так…
Ну что же, думал Звездочет. Вот нету предков, мы ушли. Мы остались тут, в прошлом, и тщательно заперли за собой дверь. Как вы там, потомки? На кого теперь вы сваливаете собственные ошибки?
Звездочет пил чай; сперва в чашке отражалось закатное небо. Потом солнце ушло, но в чашке почему-то вспыхивали отблески — теперь не рыжего, теперь синего света.
Молнии, понял Звездочет. Близко гроза. То-то весь день парило.
Сперва пришел ветер; черепичные коньки встряхнулись, защелкали, словно бы под крышами пробудились драконы, встопорщили синюю чешую. Полетели мелкие листочки, деревья потянулись верхушками в каменные чаши, к блестящей резьбе карнизов. Кое-где зеленые плети застряли в завитках, и деревья выпрямлялись неохотно, медленно, оставляя вырванные патлы на завтрашнюю работу садовникам. Шум дождя еще не звучал: раскаты грома, делавшиеся все ближе, полностью забивали все.
Волна, думал Звездочет. В гадательных дощечках с острова Пасхи вроде как расшифровали некоторые символы. Волна меняет мир, как хочет. Плохой мир — ура, приходи, Волна, поменяй тут все! Хороший мир — ай, подожди, Волна, не надо, я еще толком не жил!
Волна сметет и нарисует все заново, не как думали, не по-вымечтанному. Вот и он сейчас тут сидит один, хотя планировал поехать с братом. Но Толмач занят вращением колеса рутины. Помнится, в одном из писем он так обосновал вечную занятость: “Мы — фирма, и выпускать плохие книги не имеем права уже поэтому.” Так что Толмач недели напролет подбирал корректоров, спорил с редакторами, вычитывал гранки. Оказалось, что работать на себя означает полное отсутствие выходных. Самое большое — выехать вот в командировку. Сразу тебе отпуск и круиз по экзотическим странам…
Напрасно брат старается. Звездочет читал в “тех документах”, как прошлись по ним потомки, и долго берег брата от критики, пока тот случайно не оговорился. И оказалось, что брат читал все ту же критику, и точно так же охранял Звездочета от грязи и ненависти.
Оба они представляли себе совершенно другое будущее. Нет, Серов и Келдыш правильно сопротивляются “исходному” течению истории. Любой вариант лучше того, полученного. Потомки сползли в классическую “потенциальную яму”, самое низкоэнергетическое состояние, к чему стремится всякая система, как только исчезает внешняя поддержка.
А там уже как в решете — “дырок много, все слыхали. Да не выскочить никак!”
Возможно, Советский Союз и не хорош — но ломать его, в который раз “до основанья” — тогда кто вообще захочет “а затем”? Каждому отдельному человечку Союз не нужен. Мороженное по одиннадцать копеек дело хорошее, только люди думают: может, все-таки дешевле рубль сорок за мороженное платить? Чем переходить Сиваш по горло в ледяной воде?
Гром катился все ближе. Ветер не отпускал согнутые деревья; в наступившей темноте синие вспышки выхватывали ветки лиственных “свечек”, теперь переплетенные с пирамидками хвойных, впутанные в зеленую изгородь, на глазах теряющую строгость и четкость.
Ливень шумел уже где-то рядом: на соседней улице, может — у края усадьбы. Сосновые Склоны по величине с хороший квартал, а ведь по здешним табелям усадьба небогатая. Род немало пострадал в засуху…
Ну ничего, сейчас воды всем хватит! Небо опрокинулось, перевернулось, залив очаги неудачников, выбивая тростник и листья из крыш, сплетенных без должной аккуратности, по щиколотку затопив плиточное мощение, где только его делали.
Над каменными птицами, чашами и другими садовыми скульптурами встали форменные нимбы: молнии отражались, играли мгновенными радугами на воде, разлетающейся почти горизонтально. Брызги вошли под свес крыши, как домой, мигом промочив Звездочета на все три слоя одежек, но после душного жаркого дня Звездочет принял это с облегчением.
Во вспышках молний Звездочет увидел, как хозяйка усадьбы, госпожа Сюрэй, водит за руку мальчика лет пяти-шести по террасе, показывая мимолетные ночные радуги, отчего ребенок радостно кричит. Мальчик не должен бояться ничего, вспомнил Звездочет. Пожалуй, оно и правильно. Скоро уже детеныша поставят на качели, вручат лук — пока что детский — и будет пацан стрелять колчан в день. Сперва по неподвижной мишени, потом по алому вымпелу за скачущим конником.
