На самом деле, далеко не все контейнеры были с зарядами. Большинство из них оказались пустыми. Заряды в них установят, когда придет время, или не установят вовсе, или установят в другом месте. Мало ли, как все сложится. В злодейском деле всего не предусмотришь.
В любом случае, перед диверсией кто-то должен вскрыть контейнер, вставить в разъем с позолоченными контактами ответную часть, и соединить с соседними зарядами, после чего пробросить провод до подрывной машинки у пулеметных ячеек, а это минимум сто метров.
Если прикинуть затраты на подрыв одного состава, то ... лучше не считать, чтобы не расстраиваться. Тем более, что и перечислено не все. Подготовленные к диверсии участки надо держать под контролем, а для этого кто-то должен устроиться обходчиком или недалече крестьянствуя, ожидать начало рельсовой войны. Для этого 'смотрящему' надо заранее прикупить домик, да так, чтобы соседи привыкли, и домик не простой, а с грядкой, которую он должен постоянно поливать машинным маслом. А ведь еще нужен человек, что будет знать о движении поездов, ведь не пускать же под откос порожняк, мигом останешься без штанов. И такой человек стоит отнюдь не копейки.
Одним словом, война занятие дорогостоящее.
* * *
Первый выпуск высших курсов управления организованного еще в десятом году, незаметно рассосался по всей России. Часть выпускников разобрали промышленники и купцы. Кого-то взяли по просьбе благотворительного фонда, считай тех же переселенцев, а кто-то приглянулся пока студент проходил практику. Была и такая.
Солидная доля нашла себя на железной дороге и в земствах. Казалось бы, какая может быть связь между местечковыми управлениями и чугункой? Никакой, естественно, но удивительное дело! Группа, подающих надежды выпускников, попала на места незаметные, а вот пахоты на таких должностях было выше крыши. Ну и что с того, что с таких места просматривалась вся система, зато, если не справишься — вылетишь мгновенно. Дети известных фамилий редко когда соглашались начать службу с таких мест, а зря. С них, как из катапульты, люди трудолюбивые и толковые достигали больших высот.
Чего греха таить, не все выпускники курсов управления горели желанием начать жизнь с мизера. Студентов в эту группу тщательно отбирали по множеству параметров. Доминировали здоровье, психологическая устойчивость и наличие лидерских. Превосходство над окружающими, эти люди испытывали еще до поступления в училище. Серыми мышками они никогда не были и Зверев делал на них ставку.
Кроме обычных дисциплин, в программу обучения входили такие экзотические предметы, как социология и психология. Студенов учили выделять явных и неявных лидеров, умению собирать единомышленников. Учили собственному лидерству, устраивались тренинги по технологии непрямых воздействий. Они овладели принципами сетевого планирования и использованию Диаграмм Гантта, точнее то, во что они превратились к концу ХХ века. Не были забыто и умение быстро вникать в техническую сторону проблемы. С этой целью, после обзорного курса лекций, проводился тренинг, в котором студенты должны были самостоятельно определить объем финансирования и номенклатуру работ по созданию предприятий трех основных типов: промышленного, торгового и эксплуатационного.
Одним словом давали то, что, по мнению переселенцев, было необходимо настоящему управленцу. Ну, почти настоящему, ибо, находясь в здравом уме, ни кто не давал будущим руководителям азов организации цветных революций. Не прямо, конечно, а под прикрытием умения противостоять подобным рукотворным процессам. Умные со временем поймут что за оружие вложено им в руки.
Устроителей всего это безобразия печалило только одно — большинство известных в их мире теорий они знали до безобразия плохо. Но лиха беда начало. Вложенные в головы знания очень скоро будут переосмыслены и дополнены, а двое вчерашних курсантов оставлены при курсах читать лекции вместо Зверева и Федотова. Через некоторое время к новоиспеченным преподавателям присоединятся некоторые из тех, кто сейчас набирается практики.
И вот, после двух лет напряженной муштры таким толковым и перспективным предложено начать с нуля. Печалька, конечно, но куда им деваться, коль за учебу они платили едва ли половину стоимости, а многие и вовсе учились за счет благотворительного фонда, но с условием — три года отработка по направлению. К тому же, 'избранные' прошли школу стрешаров и не простую, а ту, в которой делался упор на умение приказывать и умение подчиняться. А о том, что учащиеся были поголовно заражены идеями партии новых социалистов, и говорить нечего. Администрация курсов по этому поводу старательно изображала недовольство, грозила отчислениями, даже слегка наказывала рублем, но в этом был коварный замысел — запретный плод слаще.
Была еще одна особенность, на которую никто не обратил внимания — по странному стечению обстоятельств, большинство 'железнодорожников' оказались разбросаны по магистралям, ведущим с запада к центру державы. А вот городские управы, оказались восточнее линии Псков-Киев. Следующий выпуск не обошелся без легкого ажиотажа. Получив первых зеленых управленцев, их гоняли в хвост, и в гриву. Перемещали с места на место. Как это ни странно, почти все выдержали испытание, а четверть оказалась отмеченной повышением. И это всего через год службы! Ко всему 'железнодорожники' проявили интерес к профсоюзной деятельности и кто-кто был избран в управление.
В итоге спрос на выпускников заметно вырос. Часть его была удовлетворена, но не вся. Очередную группу выпускников вновь поглотила железка, и те же городские управы. Что характерно, получившие повышение, все как один старались принять к себе в помощники выпускников тринадцатого года. Не всем это удалось, но процесс консолидации однокашников пошел.
* * *
— Фролыч, и как тебе эти гаврики? — городовой, на погоне которого красовалась одна лычка, кивнул в сторону стайки задержанных подростков.
Его напарнику, даром, что тот был рядовым, достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть не только испуганно жмущихся друг к другу 'арестантов', но и отроческую дерзость, которой так и разило от взглядов исподлобья. Вон тот, что повыше, ну чисто орел в куриных перьях. Но не останови такого сейчас, ох, и натворит он дел, да и остальные туда же. Так и до каторги докатятся.
— Дык, что тут непонятного, смутьяны. Выпороть бы их, и все недолга, а то ты сам, Матвей, не понимаешь.
— Прав ты, Фролыч, да нельзя. — тяжело вздохнул Матвей, — господин околоточный надзиратель строго-настрого запретил. Говорит, схватите пяток самых дерзких, припужните, но в меру, и чтобы к вечеру все сидели по домам.
— Чудны дела твои, господи.
— Есть такое, а ты мне вот что скажи, — хитровато глядя на Фролыча, продолжал философствовать Матвей, — кого нам не велено трогать?
— Знамо дело, людишек, этого, как его, Михаила Архангела.
— Эх, 'Ярёма', не Михаила Архангела, а проправительственные силы! — с трудом выговорил длинной слово старший напарник. — Вот и получается, что эти шибздики, как раз и есть проправительственные силы!
— Эти?! -подхватился Фролыч. У него в голове не укладывалось, как такая мелюзга, да еще дерзко пялящая на него свои зенки, может оказаться какой-то там проправительственной силой. — Тьфу-ты, нечистая, — выразил свое отношение к услышанному младший городовой Нижнего Новгорода.
Как это ни странно, но примерно такое же мысли не давали покоя околоточному надзирателю Василию Антоновичу Звонареву, тому самому, который 'не велел'.
Василий прожил долгую жизнь, и давно перестал маяться высокими материями, что когда-то не давали ему покоя. Детей он вырастил, а девок, слава богу, пристроил.
'Хорошая жена, хороший дом, что еще надо человеку, чтобы встретить старость'? — частенько повторял про себя Василий Антонович, даже не подозревая, что эта фраза вот-вод зазвучит в новой кинокартине: 'Белое солнце пустыни'.
Правда, Василий Антонович к этому отношения иметь не будет. Зато сейчас ему не давало покоя происшествие, что случилось в его околотке. Все началось третьего дня, когда сверху пришел сигнал, дескать, на берегу речки Кадочки, там, где у березовой рощи ее можно переплюнуть, молокососы собираются жечь факела, да не просто так, а с политическими целями.
Перво-наперво, было непонятно, как можно жечь факела с политическими целями. Но это и не важно — на то оно и начальство, чтобы чудить. Но почему не дать ясного указания? Например, для искоренения крамолы, мальцов схватить и примерно наказать. Так, нет, крутили, вертели, играли в камушки, а толком ничего так и не сказали.
На самом деле Василий Антонович начальство понимал и ворчал скорее по привычке. После смуты пятого года, он стал внимательнее относиться к политике. Принялся почитывать программы партий. Попадалась ему и нелегальщина. И чем глубже он вникал, тем тревожнее становилось на душе. По-первости, выходило, что все партии за народ, но почему-то сразу хотелось сказать: 'Эх, господа, господа, народа-то вы и не знаете'.
Позже он стал понимать, кто и за что ратует на самом деле. Четыре года назад объявились 'новые социалисты'. Чума на их голову. Народ последний хрен без соли доедает, а эти туда же, в спасители отечества. Однако время шло и за вязью звонких фраз Василий Антонович стал улавливать интересный мотив, что сводился к простой и понятной мыли: 'Да что мы все скулим!? То нам мешает правительство, то реакционные силы, а некоторым социал-демократы с эсерами. Известно, что вам всем мешает, да писать о таком неприлично. Работать надо. Впрягаться и пахать, как пахали наши предки, а не ныть, что в Европе все лучше, а русские в душе рабы'.
Аналогичным образом по этой партии прошелся и 'Железный дровосек'. В очередном ежегодном выпуске досталось всем российским партиям. Не была забыта и СПНР. Ее отчихвостили за популизм с восьмичасовым рабочим днем. По мнению 'Дровосека', продолжительность рабочего надо снижать постепенно. Например по часу в год. Иначе экономика провалится и кому от этого станет легче?
В целом итог по партии социалистов был благожелательным: 'На сегодняшний день СПНР единственная партия, предлагающая более-менее реалистичную программу ускоренного развития России с поднятием благосостояния людей непосредственно занятых в производстве. Всех, от последнего чернорабочего, до владельца завода'. А еще 'Дровосек' отметил то, на что мало кто обратил внимание: 'Выступать против правительства можно и нужно, но ни какие выступления не должны нарушать законов'.
О готовящемся сборище Василию Антоновичу донесли раньше, чем о них узнало городское начальство. Положа руку на сердце, он не одобрял СПНР за привлечение подростков. Никаких законов они не нарушали, но его смущало факельное шествие, ведь это же идолопоклонство. Одновременно Василий Антонович отдавал себе отчет: года через три-четыре из этой мелюзги вырастут стойкие сторонники партии. Той партии, с которой он связывал свои надежды. Вот и не лежала у него душа наказывать новых социалистов, потому и тянул с докладом начальству. Судя по всему, его руководство мыслило примерно в том же ключе. Иначе, с чего бы ему мямлить о наказании. В итоге Василий Антонович впервые в жизни принял решение, за которое его могли и наказать, но виноватым себя он не считал — хоть одна Российская партия не несла ахинею, ей не грех было подсобить. В меру сил, конечно.
Августовские массовки прокатились по всей России, и у полиции не было сомнений в рукотворном характере этих сборищ. В одних городах реакция полиции была жесткой, в других мягкой, а во Владимире и Самаре, полиция и вовсе проморгала выступления. Впрочем, беспорядков, считай, и не было. На митинге поболтали о своем выживании, мимоходом заикнулись о поддержке со стороны думской фракции СПНР, потом прошли колонной с берестяными факелами, а как те погасли, так тут же запалили костер с песнями и плясками. Во всех губерниях выступления прошли как под диктовку. С другой стороны если бы все смутьяны так выступали, то их надо было бы награждать. Вот и посчитали полицейские чины, что заключили они с СПНР негласный договор.
* * *
В Нижний родители Саши Фиолетова перебрались год назад и здесь у него начались неприятности. Во дворе его третировали 'старожилы', а в гимназии донимал Петр Варин. Высокий, броский, он находил особое удовольствие издеваться над фамилией Фиолетова, вызывая смех у всего класса. Ситуация начала меняться после зимних каникул, когда над новичком взял шефство старшеклассник Григорий Старостин. Для начала он пригласил Сашу в географическое общество, которое вел учитель географии. До весны члены общества развлекались, разбирая жизнь Робинзона Крузо. Устраивали диспуты на тему, как бы тот или иной гимназист поступил, окажись он на необитаемом острове посреди Волги, а вокруг не было бы ни души.
Нет ничего удивительного в том, что жить в одиночестве неинтересно и мысль о создании общины 'робинзонов' родилась сама по себе. Гимназисты с увлечением принялись читать о ботанике, животноводстве и геологии. Рассуждали о том, как они начнут разводить коз и создадут гончарное дело.
С началом весны, начались ботанические и геологические экскурсии, а летом к гимназистам примкнули мальчишки из реального училища.
Для Саши занятия в географическом обществе стало настоящим спасением. О том, что у него появились настоящие друзья, Саша понял, когда провожавшие его Старостин и реалист Максим Крючков, устроили знатную трепку дворовым мальчишкам, а его школьный недруг перестал третировать Сашу после разговора со Старостиным. Это произошло еще зимой.
'Тайное общество выживальщиков', так оно само себя назвало, оформилось в начале лета. И опять же, нет ничего удивительного в том, что 'выживальщики' стали задумываться о форме взаимоотношений в их воображаемой общине. Волшебные понятия социализм и труд на благо общины, каким-то образом стали переплетаться с идеями партии новых социалистов. Идеями легальными, ничего противоправного не содержащими, тем более, что речь шла о фантастическом мире в котором мальчишки остались одни одинешеньки. Ну, а о том, что кто-то умело направлял рождение и идеологию 'тайного общества', подросткам было неведомо.
Если быть до конца честным, то надо сказать, что когда на поляну, вывалились полицейские, Сашу парализовал ужас. Он и рад был убежать вслед за самыми шустрыми, но ноги отказались повиноваться. В тот вечер в лапы полиции попали шестеро виживальщиков. Удивительно, но среди них оказались Михаил и реалист Максим. С ними Саше было не так страшно, а то, что те не думали бросать Сашу и еще троих 'выживальщиков' он сообразил много позже. Тогда же он окончательно понял, какие у него верные друзья. Полной неожиданностью для Саши стало отношение к нему дворовых мальчишек. Из новичка и слабака, он в один миг превратился в объект уважения. И случилось это, как только прошел слух о Сашином 'аресте'.
Постепенно все успокоилось. Спустя полмесяца вновь заработал кружок, но Саша стал другим человеком. Этот новый Саша Фиолетов, не мог забыть охватившего его ужаса. И чем больше проходило времени, тем оскорбительнее воспринималось то состояние, и тем яростней становился Саша внутри. Тогда же Саше попался зачитанные до дыр 'Катехизис революционера'.
