Она заискивающе улыбнулась. Потом крепко обняла растерянную сестрицу, чмокнула ее в щеку и сползла с кровати:
— Ты спи! И не сердись, ладно?
Кристобель оставалось только кивнуть. Младшая повела себя странно, явившись к ней среди ночи, но сейчас уже всё было вроде как в порядке, да и причины Кэсс назвала весомые. Она ведь никогда не уезжала одна так далеко от дома. Кристобель, вспомнив, что и ей самой это вскоре предстоит, ободряюще улыбнулась:
— Я не сержусь, Кэсси, ну что ты! Я же понимаю... Беги спать. Мы еще попрощаемся завтра.
Та кивнула. Забрала подсвечник, послала старшей сестре от порога воздушный поцелуй и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Спальня вновь погрузилась во тьму. Кристобель улеглась обратно на подушки и, устроившись поудобнее, закрыла глаза. Перевернулась на бок, потом на другой. Перебитый сон не хотел возвращаться. 'А все-таки, с чего вдруг Кэсс вспомнила про дядю?— мелькнула непрошенная мысль.— И еще эти вопросы...' Она подложила ладонь под щеку. Конечно, дядю Астора никто не заставлял жениться, это совершенно ясно. Но, пожалуй, даже хорошо, что Кэсс не стала больше расспрашивать о их новоиспеченной тетушке!
Кристобель была девушкой наивной и доверчивой, жизнь и людей мерила по себе, однако даже ей трудно было отделаться от смутного ощущения, что минувшая свадьба больше напоминала похороны. По крайней мере, в отношении невесты: бедняжка, казалось, вот-вот лишится чувств! Конечно, с одной стороны это объяснимо, такой особенный день, волнение, и всё же... За весь вечер маркиза ни разу не взглянула на супруга. А когда молодожены прощались с гостями в холле, и Кристобель следом за матерью подошла к невесте, чтобы еще раз ее поздравить, и коснулась ее руки, она невольно вздрогнула — пальцы новобрачной были холодны, как лед. 'Б-благодарю',— запинаясь, прошелестела Лавиния Д'Алваро в ответ на пожелание счастья, но в глазах у нее при этом стояла полнейшая безысходность. Совсем как у Кэсс пару минут назад.
Глава ХХХ
В стародавние времена Даккарайскую пустошь называли Золотой Чашей — хотя и по сей день в отдаленных горных селениях, глухих, почти что совсем вымерших, ее величали именно так. Огромная, со всех сторон окруженная кольцом скалистых гор, она и впрямь напоминала чашу, а сплошной ковер дикой вилоры, устилающий ее сверху донизу, довершал сходство: медно-красный зимой, ярко-зеленый весной и в начале лета, к августу он наливался чистейшим золотом, так сияя под солнцем, что в ясный полдень было больно глазам. И редкий путник, измученный долгой дорогой в горы, перебравшись через перевал, не замирал на тропе, позабыв, как дышать — до того прекрасное являлось вдруг ему зрелище. Медоносная вилора, столь же ослепительная в своей цветущей поре, сколь и неукротимая, не ограничивалась одной лишь землей: она цеплялась за камни, оплетала упругой сетью скалистые уступы, прорастала сквозь мельчайшие трещины, стремилась вверх, всё выше и выше, к самому небу. И с августа по ноябрь, куда только хватало взгляда, трепетало под ветром живое горячее полотно, бросающее вызов солнцу — ни земли под ним не было видно, ни покрытых вековыми морщинами скал, даже жмущиеся к подножию гор поместья и окружающие их деревушки словно бы растворялись в мерцающей желтоватой дымке. А над всем над этим ярко синело небо, вот-вот готовое пролиться густой лазурью в драгоценную чашу: всем сокровищницам мира не вместить столько золота, никогда и ничему не затмить великолепие Даккарая!..
И старейшая военная школа Геона, носящая его имя, была ему под стать. Матовой черной жемчужиной она лежала на дне, в самом сердце пустоши, то ли вросшая в каменистую землю, то ли выросшая прямо из нее — словно поднявшийся посреди океана остров. Высокие неприступные стены, повторяющие очертания гор, без единого угла, густо усеянные поверху острыми пиками черного обсидиана; обитые потемневшим от времени железом громадные ворота и сбегающая от них вниз дорога, выложенная крупным булыжником; шипастый купол главного здания, возвышающийся над казармами, учебными загонами, каменными арками мостов-переходов... Купол было видно издалека, и даже не слишком зоркий человек без труда разобрал бы неподвижный силуэт огромного дракона, овившегося вокруг шпиля: выточенный из камня зверь, задрав к небесам оскаленную пасть, вечным стражем застыл над Даккарайской пустошью.
'Впечатляет',— подумал Рауль Норт-Ларрмайн, задрав голову и щурясь от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. Отсюда, с внешней стены, каменный дракон казался уже не настолько живым, но, однако же, куда более грозным. А уж размеры!.. 'Верно, по частям собирали,— решил его высочество,— эдакую глыбу на самый верх и десятку бомбардиров за раз не поднять'. Наследный принц коротким движением растер затекшую шею и улыбнулся стоящей рядом невесте:
— Легенды гласят, что когда-то драконы и впрямь были такими. Как вы считаете, госпожа эль Моури, в старинных преданиях есть доля истины?..
— Вряд ли,— отозвалась та, тоже поднимая голову.— Но даже если так, наше счастье, что в конце концов они измельчали. Хотя всё это, наверное, сказки.
— Вы думаете?
Амбер улыбнулась:
— У страха глаза велики, ваше высочество. Даже обычный бомбардир, внезапно распахнувший крылья над твоей головой, покажется раз в десять больше, чем он есть на самом деле. Но, конечно, легенды на то и легенды... В некоторых упоминаются даже огнедышащие драконы, и многие верят, что они действительно существовали, хотя все хроники это отрицают.
Рауль раздумчиво кивнул. В детстве он часто слышал рассказы о плюющихся смертоносным огнем летучих тварях, появляющихся в ночи и оставляющих после себя сожженные деревни, уничтоженные поля, горы обугленных тел — это, помнится, здорово щекотало живое мальчишеское воображение. Став чуть постарше и узнав чуть побольше, принц, разумеется, понял, что ночные грозы с молниями и последующими пожарами никакого отношения к драконам не имеют, а сейчас так и подавно мог этому только порадоваться. 'Довольно с нас тех, что есть,— подумал он, отводя взгляд от каменного стража.— И тех, что есть не у нас'. Рауль мельком оглянулся назад: сопровождающие их будущих величеств гвардейцы во главе с графом Бервиком предусмотрительно отстали на двадцать локтей и сейчас, тщетно пытаясь укрыться от палящего солнца в тени обсидиановых зубцов, тоже таращились вверх, на главный купол. Больше от скуки, конечно, все они являлись наездниками и выпускниками Даккарая, так что уж нагляделись на него за годы учебы вдосталь — просто внизу смотреть пока было не на что.
День вступительных испытаний настал. Будущие кадеты и те, кто вскоре уедет домой несолоно хлебавши, прибыли еще позавчера и сегодня с раннего утра в сопровождении своих координаторов разномастными стайками перетекали из одного здания в другое. Час на перекличку и распределение очередности, два часа на письменный экзамен, полчаса перерыв, еще два часа — оценка физической подготовки, и наконец после второго, уже более длинного перерыва, последний этап — демонстрация умений непосредственно в воздухе... Сейчас как раз к нему все и готовились. Испытуемые отдыхали и набирались сил перед последней схваткой друг с другом за вожделенный мундир, наездники-мастера седлали драконов, поодиночке поднимая их в воздух, чтоб звери размялись, школьная обслуга занималась приготовлениями в Большом загоне. Его же высочество, несмотря на полуденный зной, изъявил желание прогуляться — и теперь вместе с потеющей свитой обозревал Даккарайскую пустошь со стен древней цитадели, мало заботясь о том, что думает по этому поводу его сопровождение. Времени до испытаний в Большом загоне оставалось еще предостаточно, на месте принцу не сиделось, а присутствие рядом затянутой в синий офицерский мундир невесты и вовсе не располагало к послеобеденному сну. К тому же, оставалось еще одно нерешенное дело...
— Признаться, я восхищен вашей стойкостью, госпожа эль Моури,— проговорил Рауль.— Солнце просто убийственное, едва подошвы не плавятся, а вам всё нипочем! Какой-то секрет?
Девушка подняла на него серьезный взгляд:
— Выносливость — главное качество для наездника, ваше высочество. Кадетов с первого дня приучают стойко переносить любые капризы погоды. Неженкам в Даккарае не место.
— Что ж,— развел руками наследный принц,— в таком случае, мне остается только возблагодарить судьбу, что уберегла меня от здешних стен!
Он рассмеялся, а его нареченная, смутившись, опустила глаза.
— Я вовсе не имела в виду вас, ваше высочество,— неловко проговорила она.— Вы прекрасный наездник, все это знают.
Рауль добродушно улыбнулся. Он понимал, что ее слова были данью обычной вежливости: с дракона он, разумеется, не падал, да и оружие в руках держать умел, но как боец и наездник в подметки не годился ни собственным гвардейцам, ни даже Амбер — и глупо было бы думать, что все вокруг него слепы на этот счет.
— Похвала из ваших уст, госпожа, мне приятна вдвойне,— галантно сказал он.— Однако придворная жизнь, что ни говори, мало похожа на будни кадетов. И лето нынче определенно не задалось... Не отойти ли нам в тень, вон туда, под крыло? Иначе, боюсь, к Большому загону меня придется нести, со всех сторон обложенного льдом.
Амбер эль Моури с готовностью выпрямилась:
— Конечно, ваше высочество. Простите, что не подумала сразу, пойдемте.
Она четко, по-военному развернулась и своим легким пружинистым шагом направилась в указанном направлении. Принц, за спиной сделав знак графу Бервику, двинулся следом. Сопровождение окончательно приуныло, однако, повинуясь воле господина, осталось на прежнем месте — так или иначе, стена и в тени распахнутых каменных крыл просматривалась отлично.
Скрывшись от беспощадного солнца, будущие король и королева остановились у края стены. Рауль коснулся ладонью приятно прохладного обсидианового зубца, оглядел раскинувшуюся внизу, за стенами школы, пустошь и обронил:
— И впрямь — словно море расплавленного золота. Невероятное зрелище! Хотя вы, госпожа эль Моури, полагаю, давно ко всему этому привыкли?..
Амбер, проследив за его взглядом, чуть склонила голову. И по примеру принца положила руку на один из черных зубцов.
— Наверное, ваше высочество,— задумчиво сказала она.— Но привычка не всегда означает равнодушие: если и есть здесь те, кому Даккарайская пустошь наскучила за долгие годы, я не из их числа.
Рауль понимающе прикрыл веки:
— Первый восторг ушел, но любовь осталась?..
Она рассеянно улыбнулась, не отрывая глаз от искрящегося под солнцем золотистого ковра вилоры.
— Да. Я люблю Даккарай. В некотором смысле, он стал мне вторым домом... Не знаю, ваше высочество, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за то, что позволили мне вновь вернуться сюда.
Наследный принц легонько качнул головой, мол, пустое, не стоит и вспоминать. А потом, помолчав, посмотрел на свою невесту:
— Вы упомянули о доме, госпожа эль Моури... Совсем скоро им станет Геон — вас это не слишком печалит?
— Нет,— без раздумий отозвалась она. Рауль мысленно крякнул, однако вслух сказал только:
— Это радует. Надеюсь, что и наше грядущее супружество не станет для вас разочарованием.
Серебристо-серые глаза, все такие же серьезные, взглянули на него снизу вверх.
— Конечно, ваше высочество. Иначе и быть не может.
Наследный принц улыбнулся. Хорошо подготовилась. Или подготовили?.. Впрочем, это уже не суть важно, подумал он и, опершись плечом на гладкий обсидиан, поднял лицо к каменному дракону, что венчал собой главный купол.
— Даккарай,— негромко, ни к кому не обращаясь протянул Рауль,— скольких героев видели его стены, а скольких еще увидят? Течет время, уходят в небытие то мир, то война, один за другим сменяют друг друга короли, а он стоит, окутанный шорохом крыльев... Здесь, укрытое камнем, бьется истинное сердце Геона! И главный наш долг — не дать ему остановиться.
Тонкие пшеничные брови Амбер тревожно шевельнулись.
— Остановиться?..— повторила она.— Разве такое возможно, ваше высочество?
Тот неопределенно повел плечами.
— Всё возможно на этом свете,— отозвался он.— Нам не дано проникнуть в замыслы богов, и даже наше собственное ближайшее будущее, казалось бы, такое ясное, в одно мгновение может остаться в прошлом. Мне тяжело говорить об этом, но кто, как не вы, госпожа эль Моури, сможет меня понять?.. Грядут перемены. Ее величество, да продлит Танор ее дни, увы, не вечна. Рано или поздно она передаст бразды правления в мои руки — мои и ваши, и не все воспримут это так, как нам бы того хотелось. Другая власть, другие порядки. Никто не любит рисковать. А новая обувь, что ни говори, всегда жмет: она хороша только пока ты на нее смотришь, но как далеко ты в ней сможешь уйти — большой вопрос.
— Я не понимаю, ваше высочество...
— Простите,— он взглянул на растерянную невесту и улыбнулся.— Кажется, я чересчур увлекся сравнениями. Но как бы то ни было, то, о чем я говорил, имеет отношение к нам обоим. Когда я взойду на престол, многие из моих нынешних союзников сильно во мне разочаруются — это неизбежно, и я не хочу, чтобы вас застали врасплох.
— Меня?
— Вы моя будущая жена и следующая королева Геона. А он, в свою очередь, отнюдь не герцогство Лилии — слишком много земли, слишком много людей, среди которых наверняка найдется не один десяток недовольных.
— Чем? Вы ведь займете трон по праву!
Рауль невесело усмехнулся.
— Если бы все было так просто, госпожа эль Моури,— обронил он.— Ах, если бы... Видите ли, средний обыватель — без разницы, насколько родовитый — всегда предпочтет идти проторенной дорогой и, желательно, под одним и тем же флагом. В моем случае на это вряд ли стоит рассчитывать. Ко всему прочему, для короля я еще и слишком молод.
— Разве это имеет такое большое значение, ваше высочество?
— Само собой. Влияние наращивается годами, а у меня за плечами их всего ничего. Половина моих же нынешних союзников попросту не знает, чего от меня ждать, а вторая половина надеется, что сможет вертеть неопытным юнцом, как боги на душу положат, — и только поэтому, собственно, меня и поддерживает.
Дочь правителя свободного герцогства, помолчав, склонила голову набок.
— Значит,— задумчиво проговорила она,— в действительности вам совсем не на кого будет опереться?
Наследный принц кивнул.
— Не сразу, конечно,— добавил он.— Но спустя год-другой, когда я окончательно разочарую обе клики, — да. Это лишь дело времени, причем, к сожалению, весьма небольшого... Однако боги милостивы, и прежде чем наделить властью, они послали мне вас.
На лице Амбер отразилось изумление:
— Меня, ваше высочество? Но я... Разве я что-то могу? Даже дома решает один лишь отец, а в Мидлхейме, при дворе, где я всем чужая...
Она растерянно умолкла. Рауль Норт-Ларрмайн, чуть прикрыв веки, вновь облокотился о стенной зубец. И покачал головой:
— Не в Мидлхейме, госпожа. Здесь.
Помолчав, он окинул взглядом Даккарайскую пустошь, залитую солнцем крепостную стену, перекрестья навесных каменных галерей и сказал:
