Вренек вылез наружу и прыгнул. Оттолкнувшись слишком сильно, угодил на самый верх кучи; толчок заставил тело скользнуть дальше. Приземлился он на здоровое плечо, но и оно зверски заболело от ожогов и синяков.
Встав, Вренек похромал назад и вытащил Джинью из навоза. Увидел, что веки ее затрепетали и снова замерли, но она дышала — хорошо, значит, всё снова хорошо.
Снова поднять ее оказалось сложнее, ведь болели оба плеча — но ему удалось. Пошатнувшись, он пошел к руинам сгоревших конюшен. Жар давил в спину. Скользнув в провал каменного фундамента, он оказался в более прохладном и лишенном дыма месте. Положил Джинью и сел рядом, прислонив спину к стене.
Глядя в красивое лицо. У нее дергался один глаз, когда она уставала, но сейчас оба глаза были закрыты. Но даже когда глаз дергался, ему это казалось милым, она делалась даже прекраснее прежнего. Трудно было придумать, что делать дальше. Народ в селении увидит дым и поймет, что имение сгорело. Но особенно не озаботятся. Их там мало осталось. Забеспокоиться могут лишь мама и хромой дядя Джиньи.
Итак, он будет их ждать.
А выздоровев, смастерит копье (Орфанталь откуда-то узнал и однажды показал, как делать). Найдет прочную палку, обдерет и поравняет, и обожжет для прочности, особенно на конце. Заимев копье, отправится на охоту — выслеживать сержанта, которая его ударила, и тех троих, что издевались над Джиньей, а потом и тех, что убили леди Нерис в доме. Найдет, ведь у него есть три имени. Телра, Фараб и Прилл.
Он смотрел на ободранные коленки, на красные рубцы и ожоги по всему телу; волосы стали белыми и осыпались прахом, над брызгами крови плясали мухи. Он ощущал и боль в голове, тоже красную, но решил ей не поддаваться.
"Она назвала меня отрицателем, но я никогда ничего не отрицал. Даже ничего не спрашивал и не просил. Монастырь я видел один раз, на той стороне реки, и он был похож на крепость или то место, куда ссылают преступников. Я испугался".
Он хотел стать героем. Спасти всех. Спасти леди Нерис, как сделал бы Орфанталь. Но вся жизнь пошла не так.
"Не нужно ей было меня протыкать. Это большее любого битья.
Однажды я проткну ее и погляжу, понравится ли".
Услышав тонкий, неверный голос мамы, в безнадежной тоске выкрикивавшей его имя, Вренек издал бессловесный вопль; когда она, наконец, увидела его и он увидел ее, он неудержимо зарыдал.
Наставник Сагандер тяжело оперся на костыль. Мягкая подушечка вовсе не помогала против боли в плече, но единственная нога болела куда сильнее. Он и не знал, что может быть столько боли в бедном старом теле, что каждый спазм и толчок могут рассылать горькие волны. Ему казалось: всё внутри, под кожей, стало чернее дегтя, боль и ненависть сплелись в дикарском поединке — любовники, вознамерившиеся сожрать один другого. Но и это не худшая мука. Он ощущает отсутствующую ногу, ее негодование, ее непрестанные призывы. Она преследует, прорывается сквозь ощущения жестокого холода и режущего жара, сводящий с ума зуд и ломоту в костях.
Он стоял, опершись о стену узкого прохода, и пытался разобрать разговор у дверей. Из окошка кельи он заметил солдат Легиона. Что-то творится во внешнем мире, маршируют неслышимые сапоги; добровольная самоизоляция, служившая целям исцеления, отныне сдавила его так, что разум начал стенать.
Неслышимый стон успел его изнурить. Солдаты Легиона в Абаре Делак. Около дюжины въехали в монастырь; он видел монахов с оружием и, кажется, у ворот началась схватка.
А он тут, слишком слабый, чтобы выбраться.
Мальчишке придется за многое ответить. Лучше бы утонул подо льдом в тот год. А насчет трех его сестер... он видел достаточно, чтобы понять: отцу следовало перерезать им глотки при рождении. Дом Драконс проклят собственной кровью, собственной историей, тайны коей лорд хранит так ревностно. Но наставник ощущал, что подобрался к некоторым истинам. Он не терял в монастыре времени.
Довольно отдыха. Боль никуда не денется. Сагандер заковылял по коридору. По сторонам были открытые кельи, свидетельства спешки. Внутри он видел скромные пожитки, ничего ценного, ничего интересного.
Культ возрожден. Уж это он успел понять. Источник во дворе переполнен. Фонтан в саду много дней бьет алым. Это тревожит нервы. Харкенас, вероятно, лихорадит. Сама Цитадель выстроена вокруг древнего храма речного бога. Думая об этом, Сагандер чувствовал некое удовлетворение. Глядя со стороны, понимаешь: Мать Тьма и ее культ лишь выскочки, хвастовство и демонстрация силы таят уязвимое сердце. Зреющее в душе презрение к Матери стало новостью, но он находил удовольствие, лелея его.
Пыхтя, он дошел до конца коридора. Слева была колоннада трансепта, ведущая к заду собраний и Палате Бдения, а затем к выходу. Год назад он добрался бы туда за пару десятков сердцебиений. Сейчас же это казалось непосильным.
Вокруг не было никого, способного оказать помощь — хотя в последнее время ему помогали неохотно. Их сердца затвердели; и он знал, что так и случится. Сочувствие уступило место жалости, жалость дала дорогу отвращению и презрению. Вскоре ему придется покинуть это место. Ему могут отказать в пище или ванне, в носилках. Смертные повсюду одинаковы, какие бы высокомерные обеты не давали. Помощь оказывают лишь в расчете на взаимность. Надежда на воздаяние скрыта за любым актом благотворительности. А ему нечего предложить, нечего, кроме новых нужд, новой слабости и нового убожества.
Видя тело, они полагают изувеченным и разум. Но тут они сглупили.
Он намерен использовать разум ради свержения Дома Драконс, а потом соперников-ученых в богатых домах и переполненных лекционных залах... а потом, если сможет, самой Матери Тьмы.
Да, изменилось всё. В несовершенстве есть достоинство, скрытое место для силы и воли. Калека находит выгоду в жалобах. Раненый показывает раны и досыта питается жалостью. "Смотрите, как я хромаю. Идите за мной, и погибнете".
У дверей он помедлил. Алые вспышки волнами заполнили голову. Он покрылся потом и отвратительно вонял. Единственная нога дрожала. "Некому меня нести. Они заплатят" . Сагандер возился с засовом. Теперь все сложно. Ему должны были дать слугу.
"Я проваливаюсь под лед".
Мысль заставила его ухмыльнуться. Наконец дверь открылась. Хлынула одуряющая жара, утоптанный белый песок двора сверкал так, что Сагандер отшатнулся. Он ждал, когда привыкнут глаза; похоже было, что дыхание теперь навеки останется частым и болезненным.
В трех шагах были главные врата. Хозяйка стояла у зарешеченного окошка, с ней вооруженные монахи. Другие братья заняли деревянный помост на оборонительной стене. Под навесами угловых башен команды внимательно следили за тяжелыми арбалетами — тетивы взведены, болты вставлены. Грубая воинственность картины поразила его. Он вышел, шагая по лестнице наискосок, чтобы не упасть. Увидел поблизости одного из братьев. Юноша подтягивал ремешок на левом наруче. Сагандер обратился к нему: — У нас война, брат?
— Наставник. Целое путешествие вы совершили, добираясь сюда. Я поражен.
Сагандер подавил гримасу. — В следующий раз вы будете ожидать меня на прополку грядок.
Ответная улыбка была нестерпимо обидной.
— Вы не ответили мне, брат.
— Нашу веру испытывают, — пожал тот плечами.
— С кем говорит настоятельница?
-Полагаю, с офицером одной из рот Легиона.
— Легиона Урусандера... да, знаю. Но какой роты? Кто командир? Это одна из распущенных рот какого-то заброшенного гарнизона?
Парень снова пожал плечами. — Простите, сир. Нам нужно устроить представление на стенах. — Он удалился, подпрыгивая на ходу.
Сагандер поднял руку, утирая пот со лба. Солнечный жар заставлял ощущать себя больным.
Ставня окошка на двери резко хлопнула; он поднял взгляд и увидел, что настоятельница резко развернулась и направилась в свои покои. "Идет прямо ко мне. Нужно было остаться в проходе, в прохладной тени" . Он видел ярость на ее темном лице и готов был сбежать.
Она заговорила, не дав ему времени. — В укрытие, наставник. Дело будет сложное. — Она тут же прошла мимо по ступеням и скрылась.
Сагандер смотрел вслед, ощущая себя дураком. Он-то думал, она идет поговорить — но он просто оказался на пути. Еще один укол. Один из многих. Всё хуже и хуже. Игнорируя приказ, он зашагал через двор к воротам.
С той стороны загремели копытами лошади, но звук быстро затих. Делегация вернулась в Абару Делак. Он неслышно выругался, но тут же опомнился. "Нет. Так лучше".
Оставшийся при воротах монах с любопытством глядел на Сагандера. — Больше тут нечего видеть, сир, — сказал он.
— Я ухожу.
— Сир?
— Вы были весьма благосклонны ко мне. Передайте благодарности настоятельнице и всей братии. Однако я не желаю оказаться запертым в осаде. Не моя это битва. Я нужен в Харкенасе.
— Вижу, вы не захватили пожитки, сир...
— Пришлите их при оказии. За воротами безопасно — полагаю, вы не рискуете, поднимая для меня засов?
— Да, сир. Сейчас они уехали. Наставник, кажется, я должен сперва поговорить с настоятельницей.
— Я уже поговорил, брат. Не видели? Она дала разрешение. Ну, вы же понимаете — путь в городок станет для меня сложным. Пора начинать, пока есть силы. К закату я совершенно устану.
— Тогда всех благ, сир. Жаль, мы не сможем доставить вас в селение на повозке.
— Вполне согласен, брат. Разве не вы настаивали, чтобы я усердствовал в упражнениях?
— Но вы чаще всего отвергали их, сир. Сомневаюсь, готовы ли вы.
— Избегаю упражнения ради упражнений, брат. Нужда — вот все, что мне нужно.
Монах поднял засов и толкнул створку ворот.
Прикрывая улыбкой страдание и унижение, Сагандер прошел мимо, хромая и спеша изо всех сил. Он боялся в любой миг услышать окрик со двора, ощутить, как чужие руки тащат его назад. Однако лишь дверь захлопнулась сзади, заскрипел засов.
"Так легко. Хозяйка, твои дети — глупцы.
Если слуги Матери Тьмы жаждут проливать кровь отрицателей, тем лучше. Пусть льют сколько захотят, пока кровь не хлынет потоками по предательской булыжной дороге. Но речной бог стар, ужасающе стар. Он силен, он понимает гнев и мщение. Я прочитал достаточно, чтобы знать. Старые культы — кровавые культы. Они процветают на крови. Питаются дикостью и насилием. Речной бог несет на груди тысячу вздутых трупов, но желает еще больше.
Мать Тьма, наноси удары первой. Убивай братьев и сестер. Казни здешнюю хозяйку, она иного не заслужила. Но последний удар войны будет не за тобой.
Речной бог, я дам тебе необходимую кровь. Обещаю".
Он найдет командира роты. Пусть тело Сагандера изуродовано, разум чист.
В монастырь ведут тайные пути, и он узнал их все.
Кровавая сделка во имя мщения. Речной бог понял. Речной бог благословил его на измену.
Каждый шаг стал мучением. Командир накормит его, предложит вина. Найдет удобное кресло, постель и женщину, или двух — почему бы нет? Он заслужит такие награды. "Религиозная война. Мы боялись чего-то иного, чего-то более запутанного. Но вот она. Простая, линии прочерчены прямо и единственный способ их перейти — взаимная резня".
Он воображал себя в конце всего, выходящим из дыма и пепла на дорогу вроде этой, и позади остаются только горелые кости. Соперники мертвы, их мнения бессмысленны, их суждения — испорченный воздух. Драконус: из консортов в трупы. Аратан — выпотрошен, кишки намотаны на острие копья. Раскан — он так заботливо вливал теплую кровь в глотку Сагандера, что утонет в той же субстанции. Что до погран-мечей... Виль и Галак были вполне вежливы, хотя и скупы на сочувствие. В ответ он не станет с ними долго играться.
Впереди триумф, в конце мощеной дороги. Его освещает свет скипетра, высоко поднятого в темноте факела. "Пламя сомкнулось, пожирая ногу — тот ужасный обрубок — прижгло навеки, запечатав стоны внутри. Я найду для них другой выход.
Клянусь светом скипетра".
Всадники собирались внизу, выезжая из селения. Похоже, ему всё-таки не придется идти долго.
Они заметили конного на дороге впереди. Конь шагал, всадник сгорбился, словно задремал в седле. Двое разведчиков натянули поводья и развернулись к Крилу и его клинкам.
Сержант Агелас хмыкнула рядом: — Формы нет.
— Мы его расспросим.
Разведка вернулась к ним.
Солдат поднял голову, словно разбуженный приближением отряда. Лицо его было покрыто синяками, кости едва ли успели срастись после зверских побоев. Один глаз стал красным. Одежду покрывали пятна грязи и засохшей крови. Он остановил коня.
Агелас махнула рукой, и отряд встал шеренгой за ней и Крилом. Они вдвоем поскакали вперед, встав перед незнакомцем.
— Вы побывали в переделке, — начал Крил.
Мужчина пожал плечами. — Я выжил.
Агелас сказала: — Видели по дороге солдат Легиона?
— Легиона Урусандера или Хастов?
Крил моргнул. — Хастов? Нет, Урусандера.
Мужчина отрицательно мотнул головой: — За весь день скачки никого не видел.
— Куда ехал? — бросила Агелас.
— В Харкенас. Думал, смогу наняться. Охранял прежде караваны, мог бы начать снова. В округе неспокойно.
Агелас не обрадовалась его ответам. — Откуда ты?
— Из крепости Райвен. Хотел пойти в дом-клинки, но никого не брали, ведь был мир.
— Долгое путешествие, — заметил Крил.
Незнакомец кивнул. — Извините, если не помог вам. Да уж, — сказал он, будто спохватившись, — будь там солдаты, дороги стали бы безопаснее.
Крил обернул голову к сержанту. — Едем дальше. Сами всё увидим. — Потом сказал чужаку: — Впереди вас поезд с охраной. Скачите чуть быстрее, и будете в безопасности с ними.
— Благодарю. Достойное предложение.
Агелас взмахом руки велела клинкам ехать за собой. Все проскакали мимо незнакомца.
— Не особо помогло, — сказал Крил.
— Простите, сир, — отозвалась сержант, — но я не купилась.
— О чем вы?
— О том, сир, что он лукавил. Не уверена...
— Я могу представить его в роли караванного охранника.
Она кивнула. — Но конь его чертовски хорош, откормленный и лощеный, и упряжь чистая.
Крил задумался. — Любой, кому суждена долгая дорога, заботится о скакуне и упряжи.
— И еще, сир, у него мало поклажи. Не знаю, что еще сказать...
— Интересно, кто ему задал трепку? Он ведь с оружием.
Она метнула на него взгляд и резко осадила коня. Дом-клинки проехали мимо и рассыпались, смешавшись. Крил тоже остановился и развернул коня. — Ну, что такое?
— Его меч, сир. В стиле Легиона.
Крил наморщил лоб. — Не особо удивительно — после роспуска Легиона такое оружие должно было заполнить все лавки.
— Вы могли так подумать, сир, но не они. Можете считать иначе, но мне говорили, они сохранили свое снаряжение.
— Да, я вам верю. Я только предположил... — Он оглянулся, но чужак уже исчез из вида. — Итак, он экс-легионер. Может, скачет, чтобы присоединиться к банде отставников...
— Сир, мы были с лордом. Видели отрицателей, ту деревню — там побоище. Убийцы попросту рубили их. С детьми. Мясники.
