Он попытался повернуть голову, но шея оказалась зафиксирована жёстким воротником, и любое движение отзывалось тупым, давящим дискомфортом. Бинты — на груди, на плече, на ноге. Всё ныло, как будто его катали в бочке, набитой камнями и железом. Ушибы обычно проходили быстро — он знал это по опыту. Но сейчас было иначе. Сейчас было тяжело. И как-то пусто.
Он лежал, глядя в потолок, и чувствовал, как внутри всё сжимается — не от боли, а от одиночества, которое не кричит, не требует, а просто есть. В палате стояла тишина, плотная, вязкая, как туман. За дверью — тоже. Никто не пришёл. Никто не заглянул. Он не знал, сколько времени прошло, но это уже не имело значения. Он был один. Снова.
Он не понимал, почему. Он же ничего плохого не сделал. Просто вышел на праздник. Просто хотел посмотреть, как запускают фейерверки, как люди смеются, как всё сверкает и переливается в небе. Старик сказал — лучше остаться дома. Но как? Это же праздник. Это же интересно. Это же один раз в году.
Окунуться в праздник не получилось.
Он успел пройти всего пару кварталов, когда почувствовал на себе взгляды. Сначала — просто мимолётные, настороженные. Потом — шаги за спиной, тяжёлые, уверенные. А потом всё случилось сразу, без предупреждения, без слов. Взрослые парни, не из тех, кто просто смотрит косо, подошли быстро, слаженно. Один толкнул, другой схватил за ворот, третий ударил в живот. Он не успел ни убежать, ни понять, что происходит.
Они смеялись. Громко, зло, с каким-то особым удовольствием. Кричали что-то про демона, про то, что его давно пора проучить. Наруто пытался закрыться руками, свернуться, спрятаться, стать меньше, исчезнуть — но их было много, и они били с азартом, как будто это было развлечение, как будто он — не человек, а мишень. Он не понимал, за что. Он же просто вышел посмотреть на праздник. Он же ничего не сделал.
Потом — шум, свет, чужие голоса. Кто-то, кажется, вмешался. Или они просто устали. Наруто не помнил. Всё стало размытым, как будто его уронили в воду, и он смотрел сквозь толщу, не в силах дотянуться до поверхности.
Теперь он лежал, в бинтах, с воротником на шее, и чувствовал, как тело медленно возвращается — не к силе, а к боли. Она притупилась, но не исчезла. И одиночество тоже. Он не знал, кто были те люди. Не знал, почему они так ненавидят его. Почему никто не остановил их раньше. Почему никто не пришёл потом.
Он хотел бы спросить. Хотел бы понять. Но знал — никто не объяснит. Никто не скажет, почему он — не просто мальчишка, а чужой. Опасный. Ненужный.
Наруто закрыл глаза. Не от усталости — от бессмысленности. Всё равно никто не ответит.
Он уже почти задремал, когда услышал шаги.
Тихие, размеренные, не спешные — не бег, не суета, а уверенное движение по коридору. Звук приближался. Наруто напрягся. Не потому что ждал кого-то конкретного, а потому что не знал, чего ждать. В госпитале он был частым гостем, но не любимым. Медсёстры с ним не болтали, ирьенины не задерживались. Иногда приносили еду, иногда забывали. Никто не приходил просто так.
Шаги остановились у двери. Он замер, стараясь не дышать слишком громко. Сердце стучало где-то в горле, воротник мешал повернуть голову, и он смотрел в потолок, как будто это могло помочь понять, кто там.
Щелчок замка. Дверь открылась медленно, без скрипа. Он не двигался. Не знал, кто войдёт — врач, медсестра, кто-то из тех, кто вчера смеялся? Или... кто-то другой?
Он не хотел показывать, что боится. Но тело уже выдало его — пальцы сжались в простыню, дыхание стало неглубоким, взгляд — напряжённым. Он не был готов. Ни к доброму слову, ни к новому удару.
В дверном проёме появился мужчина в белом халате. Крепкий, широкоплечий, с усталым лицом, покрытым застарелыми шрамами — лицом, которое Наруто уже видел раньше. Не часто, но достаточно, чтобы запомнить. Ямасиро-сан. Старший ирьенин госпиталя. Он не был грубым, не был добрым — просто всегда делал свою работу. Без лишних слов, без сюсюканья. И это устраивало.
— Ты проснулся, — сказал он спокойно, без удивления, как будто это было ожидаемо. Закрыл за собой дверь, подошёл к койке, взглянул на воротник. — Это хорошо.
Наруто не ответил. Просто смотрел, стараясь не шевелиться. Он не знал, зачем тот пришёл. Проверить? Поругать? Спросить?
Ямасиро-сан не сел, не стал расспрашивать. Проверил бинты, осмотрел воротник, сделал пару пометок в планшете. Движения были точные, отработанные. Он не смотрел на Наруто как на ребёнка. И не смотрел как на угрозу. Просто — как на пациента.
— Компрессия шеи была неглубокая. Воротник придётся носить ещё пару дней. Ушибы заживут быстро, ты сам знаешь. — Он говорил ровно, будто перечислял прогноз погоды. — Если не будет осложнений, к концу недели выпишем.
Наруто едва заметно кивнул. Это было лучше, чем он ожидал. Лучше, чем если бы пришли с жалостью. Или с раздражением.
Ирьенин задержался у края койки, посмотрел на него чуть внимательнее.
— Ты помнишь, что случилось?
Наруто сглотнул. Глаза снова уставились в потолок.
— Немного, — тихо сказал он. — Они... просто начали.
Ямасиро-сан кивнул. Не стал уточнять, о ком речь, не стал комментировать. Только добавил:
— Тебя вытащили вовремя. Учиха-сан оказался рядом. Повезло.
Наруто моргнул, глядя в потолок, и мысленно вернулся к этим словам. Учиха-сан? Это он про Саске? Нет, быть такого не может. Не смог бы его одноклассник остановить старших парней. Наверное, кто-то другой. Но кто?
— Кто? — спросил он, голосом, едва слышным.
— Учиха Кейтаро, — уточнил ирьенин.
Кейтаро-доно?
Имя было знакомым. Не близко, но достаточно, чтобы отозваться. Родственник Саске — кажется, двоюродный брат или что-то вроде того. Глава клана, как тот представился при знакомстве. Старше, спокойный, сдержанный, не такой надменный, как его одноклассник. Наруто пару раз сталкивался с ним случайно — на улице, в академии, а потом в башне Хокаге. И каждый раз тот разговаривал с ним просто, без нажима, без косых взглядов, без презрения. Как будто он — обычный ребёнок. Не угроза. Не исключение.
Однажды Кейтаро-доно даже пригласил его на обед и предложил работу. Тогда Наруто долго сомневался — думал, что это шутка, ловушка, проверка. Просто слить немного чакры в печать? И за это — талоны в "Ичираку"? Настоящие, с печатью? Он не сразу согласился — смотрел на парня, пытаясь понять, где подвох. Но тот не торопил, не уговаривал, не давил. Просто ждал. И когда Наруто всё-таки решился, всё оказалось именно таким, как было сказано. Без подвоха. Просто работа. Просто еда.
И вот теперь — он вмешался. Когда остальные прошли мимо, когда никто не остановил, когда всё уже пошло по кругу, как всегда. Кейтаро-доно оказался рядом. Помог. Не из жалости. Не из страха. Просто — потому что так надо.
Наруто нахмурился. Все вокруг говорили, что Учихи — самодовольные индюки, помешанные на себе, ходят, будто весь мир им должен. А этот — не такой. Совсем не такой.
Он не знал, почему Кейтаро-доно так к нему относится. Не знал, что за этим стоит. Но сейчас это было неважно. Главное — он не прошёл мимо. И это почему-то грело. Не сильно. Но достаточно, чтобы не чувствовать себя совсем чужим.
Ямасиро-сан, меж тем, достал из внутреннего кармана свёрток — небольшой, аккуратно замотанный в носовой платок. Он положил его на край тумбочки, не делая акцента, как будто передавал обычную вещь, не придавая ей особого значения.
— Кейтаро-сан просил поздравить тебя с днём рождения, — сказал он, вновь черкая что-то в планшете. — И передать подарок.
Наруто медленно повернул голову, насколько позволял воротник. Свёрток выглядел странно — не как игрушка, не как сладости. Он потянулся осторожно, развернул ткань, стараясь не торопиться, будто боялся спугнуть что-то важное.
Внутри оказался нож. Короткий танто в ножнах, с креплением для носки на предплечье. Мягкая кожа ножен была чуть потёртой, как будто их долго использовали, но сам клинок — как новенький. Рукоятка — плоская, обмотанная полосками акульей кожи, тёмной и шершавой. На обухе — камон Учих, веер, чёткий, без изъянов, выбитый с точностью, как знак, который не стирается.
Наруто замер. В его руках нож выглядел почти как кинжал — тяжёлый, серьёзный. Не игрушка. Не подделка. Настоящее оружие.
Ямасиро-сан бросил взгляд на свёрток, как бы между делом.
— Очень дорогая вещь, — сказал он. — И не просто красивая. Это рабочий инструмент. Хороший металл, правильный баланс. Такой не дарят просто так.
Он уже собирался уходить, когда вдруг, почти незаметно, поправил угол одеяла, сбившийся у Наруто под локтем. Не как заботливый родственник — как человек, привыкший к порядку. Но движение было не механическим. Он задержал руку на секунду дольше, чем нужно, и взгляд — на лице мальчика. Не с жалостью. Просто — как будто проверял, всё ли на месте. А потом так же спокойно выпрямился, кивнул и вышел, не сказав ни слова.
Наруто же смотрел на нож, не двигаясь. Он не знал, как правильно реагировать. Руки всё ещё лежали на коленях, а взгляд цеплялся за камон на обухе, будто тот мог объяснить, почему это произошло.
Подарок. Настоящий. Не по случаю, не "потому что надо", не как у Хокаге — когда дают что-то полезное, но без души. Новый пенал с принадлежностями, комплект одежды, талоны в "Ичираку" — это не подарок. Это как будто компенсация. А тут — вещь, которую выбирали. Которую передали ему. Которую держали в руках. Которую доверили.
Он не знал, что сказать. Никто никогда не дарил ему ничего подобного. Никто вообще не дарил. По-настоящему. А тут — танто. В ножнах. С креплениями. С клановым знаком. Как будто он — не просто мальчишка, а кто-то, кому можно доверить оружие.
Он вспомнил Кейтаро-доно. Тот всегда был уравновешенным — не холодным, не отстранённым, а спокойным, как вода в чаше. Не улыбался, но и не смотрел с отвращением. Не отмахивался. Не торопился. А теперь — вот это.
Наруто сжал рукоятку. Она была шершавой, цепкой. Вещь, которую удобно держать. Вещь, которую можно использовать. Он не знал, зачем ему это. Но знал — это не случайно.
Он опустил нож на колени, аккуратно, как будто боялся повредить. И подумал: может, не все такие. Может, не все считают его чужим. Может, кто-то — нет.
Мальчишка не сразу понял, что плачет.
Сначала — лёгкое щекотание на щеке, почти незаметное. Потом — влажность, настойчивая, но тихая. А потом стало ясно: по лицу текли слёзы. Без звука, без всхлипов, без привычной остроты. Он не рыдал — просто лежал, сжимая рукоятку ножа, и не мог остановить то, что шло само, как дождь, который начинается без грома.
Это было не от боли. Не от страха. Даже не от обиды. Это было от чего-то другого — от того, что впервые кто-то подарил ему не вещь, а знак. Настоящий. Не по долгу, не из жалости, не потому что так положено. А просто — как будто он этого достоин. Как будто его заметили. Как будто он — есть.
Он не знал, что делать с этим чувством. Оно было странным, непривычным, тёплым, как чашка рамена в холодный день, как взгляд, который не отводят сразу. Оно было слишком большим для восьмилетнего мальчишки, который привык, что всё хорошее — мимо, что радость всегда где-то рядом, но не для него. А тут — не мимо. Тут — ему.
Наруто вытер щёку рукавом, неловко, торопливо, стараясь, чтобы никто не заметил. Но в палате всё равно никого не было. И это было даже хорошо. Потому что сейчас он не хотел говорить. Не хотел объяснять. Не хотел, чтобы кто-то вмешивался в это новое, хрупкое чувство. Он просто хотел лежать. И помнить.
Подарок. День рождения. Кейтаро-доно. Нож. Всё это — как будто кто-то сказал: "Ты есть. Я вижу тебя". Не словами. Поступком. И он это услышал. Не ушами — сердцем.
