Солнце неумолимо вершило свой путь по небу и нарушало освещение, заглядывая в арки. Зеркало, которое Арк Каэль перенёс на кресло, чтобы видеть себя и запечатлеть точно, всё время пускало зайчики в глаза. Но размазывать эти восхитительно мягкие краски по холсту, скользить рукой за мыслью было так неимоверно приятно, что Повелитель первый раз в жизни почти забыл о неотложных делах. Шедевр был завершён, возможно, слишком поспешно. Он продлил бы это наслаждение, но... Пришлось оттирать руки, переносить холст в спальню и стирать краску с кресла, которое служило мольбертом. И всё это быстро и срочно. Подданные за дверьми уже вполне слышно переговаривались.
Такого поспешного суда в Подгорных Чертогах и в их Нагорной части ещё никогда не было. Повелитель был бесчувственно краток. Никаких ядовитых речей, никаких сопутствующих угроз, одним словом, никакого развлечения для подданных. Даже сами преступники не успели побледнеть. Весь ужас приговора они осознали лишь, когда отправились к месту его отбывания. А подданные, когда покинули покои Амалироса. Приговор был просто потрясающе страшен, как и сам Вечно грозный Повелитель. Он даже не шипел по своему обыкновению и объявлял решение почти ласково: "Пятьсот лет на кухне в Верхних Чертогах. Каждый день являться на утренний приём, если не прикажу обратного. Освоить двести восемнадцать томов трактата "Блюда для Высшей Власти". За год! Увести!".
Подданные расходились в страхе. Пятьсот лет. Наверху. Для владеющих Силой вне Света. Это была медленная смерть для их дара. На кухне! Прислугой! Да ещё и с ежедневным явлением на всеобщее обозрение. После вчерашнего! Жуть. Мнение Тёмных было единодушным: совсем Выползень озверел. Лучше бы он выносил смертные приговоры. Только такой принципиальный злодей мог сделать жизнь настолько хуже смерти, что прошения прикончить и не мучить поступали к нему даже от брата. Брат Повелителя, правда, знал, что он может писать свои прошения хоть стихами, всё равно — будет жить. Потому даже не старался заменить в своих письмах и пару слов за последние две сотни лет... Но факт-то никуда от этого не делся. Выползни милосерднее!
Амалирос всё-таки решил обождать с картиной. Дарить непросохшее полотно было не очень хорошо и даже неправильно. Кисти и краски отправились под кровать, а картина заняла своё место в тайнике. Дня через два можно будет торжественно вручить. И раз один подарок откладывается, то надо было придумать что-нибудь ещё. "Что-нибудь" уже неслось в голове, слагаясь в строки. Этому весьма способствовало стихотворение Даэроса на стене спальни. Оно напоминало о заговоре и несчастной Светлой. Почему-то все размышления Повелителя Тёмных оканчивались попыткой осмыслить величину её подвига и граничили с поистине Светлым состраданием. Он искренне полагал, что понимает, как Посланнице было невыносимо тяжело... Конечно. Даже представить сложно, как кто-то из его подданных отважился бы поцеловать его... хотя бы. Повелитель глянул на себя в зеркало. Нет, даже он сам не отважился бы. Слишком страшно. Смертоносно!
Однако следовало не отвлекаться, а сосредоточиться. Написать надо было так, чтобы в стихотворении скользил лёгкий, практически невесомый намёк на то, что он осведомлён о действительной цели Её визита. Конечно, сначала Элермэ не поймёт. Но потом... это будет прекрасным дополнением к картине. Амалирос вспомнил, когда он первый раз обратил на Светлую пристальное внимание. Кажется, она стояла к нему спиной и возилась с черенками. Вот с цветов и стоило начать. Повелитель взял перо. Он сегодня был явно на пике творчества первый раз в жизни. До этого дня Амалирос вообще не занимался никаким творчеством, кроме государственного.
Увяли нежные цветы —
Мои миэли.
Но ты нежней их красоты.
На самом деле!...
Элермэ тактично расспрашивала Исильмэ. Выведать что-либо ценное не получалось. Хотя, откуда у её новой Тёмной родственницы могли быть сведения о Тёмных же ухаживаниях. Её возлюбленный был светлее некуда. Поэтому в их истории были и красивые слова, и стихи, и цветы, и маленькие прелестные подарки. Исильмэ с радостью рассказывала о временах юности, когда Светлый Посол покорял её сердце. "Он был так заботлив!". А некоторые вместо заботы подпрыгивали с кровати, как будто их пчела ужалила, и мчались к личному озеру искупаться. "Он говорил такие необыкновенные слова!". А Амалирос необыкновенно громко фыркал, ныряя. "Он укрывал меня своим плащом, и мы часами сидели и мечтали!". Нет. Тёмный Повелитель брезгливо взял двумя пальцами платье и отшвырнул на соседнее кресло. Сам усадил на "свежее мясо" и сам же потом скривился. О плаще даже мечтать не приходилось. "Морнин подарил мне такие восхитительные, изящно оформленные стихи!". Нет, этот даже прозой не намерен был разговаривать. Исильмэ несколько смутилась:
— Мы первые полгода только разговаривали, и лишь потом... Ну, ты понимаешь, о чём я говорю.
О, да! Элермэ понимала. Снисходительное "юная кувшинка" и издевательское "голубица почтовая" не могли затянуться на полгода. Через полгода таких бесед у них точно ничего бы не вышло. Но с другой стороны, как можно полгода только болтать и мечтать? Никакой страсти. Пришлось удовлетвориться домыслами. Что-то вроде: "Страсть сломала все преграды и хрупкий лёд её сопротивления". Так получалось вполне трогательно и романтично. С сопротивлением, конечно, были некоторые... недоразумения. Но как может дева, даже мысленно, произнести "хрупкий лёд Его сопротивления". Это не то, что неромантично, это просто недопустимо.
Грустные размышления Светлой посланницы прервал приход Ар Минэля.
— Светлейшая, наконец-то, я Вас нашёл. Вас требует к себе Повелитель. По очень важному делу. Срочно.
Элермэ окончательно убедила себя: у неё очень страстный и нетерпеливый возлюбленный. Пожалуй, она согласилась бы стать голубицей. И даже доставлять на досуге письма. Тогда она не спешила бы, задыхаясь за Ар Минэлем, а унеслась бы, только крылья замелькали.
Повелитель в нетерпении мерил шагами малый зал. Он хотел вручить подарок немедленно. Пока хотя бы один. Как только дверь зала открылась, Амалирос жестом отпустил своего секретаря. Жест был более чем понятный: не просто убираться вон, а как можно быстрее и дальше. Ар Минэль никогда не испытывал терпение своего Повелителя. Поэтому он и служил в такой тяжкой должности уже пятнадцать лет, чуть ли не вдвое дольше своих предшественников.
Светлая немедленно воспользовалась моментом и в очередной раз показала, насколько она отважна.
— Элермэ, ну, Прекраснейшая, погодите с поцелуями! Чуть-чуть... Ещё чуть-чуть... Гм. Я Вам тут кое-что... сочинил. Так сказать под влиянием чувств. Вот! — Амалирос всё-таки смутился и протянул изумлённой деве свиток, перевязанный чёрным шнурком.
Элермэ не могла выразить словами, как она растрогана и потрясена. Поэтому выразила всё, что могла по-другому. Когда "другое" закончилось, она покинула Покои Амалироса, прижимая к груди дар любви, пообещав вернуться ночью. Потрясённый Повелитель Тёмных остался размышлять о силе духа Светлых.
В Гостевых покоях в комнате Элермэ горели все свечи, какие нашлись. Нельзя было упустить ни строки. Она дрожащей рукой развернула пергамент. Сначала было "Ох!", потом было "Ой!". Потом: "Как оригинально!". Потом: "Как откровенно!". Потом: "Гениально!". Ну, разве может возлюбленный, тем более Тёмный, тем более такого Высокого рода, написать что-нибудь не гениальное? Она перечитывала вновь и вновь.
Увяли нежные цветы —
Мои миэли.
Но ты нежней их красоты.
На самом деле!
Да, ты приехала ко мне
Не шутки ради...
Я оценил тебя вполне —
Сначала сзади.
Когда ж ты передом пошла
Ко мне навстречу,
То я буквально осязал
И грудь, и плечи.
Мой жадный взор тебя ласкал
Пониже пуза.
Стал брюк размер мне сразу мал
И страшно узок.
Мне никогда не позабыть
Твои объятья!
Готов сто выползней убить
За кровь на платье!
Элермэ даже устыдилась: она-то думала, что он не обратил внимание на то, во что превратилось платье. Конечно, он счёл виновным выползня. И где-то это было верно. Из общего романтического настроя несколько выбивалось только слово "пузо". Светлая Вестница посмотрелась в зеркало, встала боком. Осмотрела себя и так и эдак. Нет, конечно, не пузо. То есть — никакого намёка. Прислушалась к себе, растворяясь в нежных волнах любви. Потом ещё раз. Потом ещё. Волна любви накрыла с головой, отхлынула и... ну, не пузо, конечно, но животик... должен был вскоре появиться. Неожиданность чуда потрясала до глубины души. Как всякая влюблённая дева, она как-то не задумывалась, что результат этой любви может сказаться так быстро. Оставалось только выбрать подходящий момент и как следует обрадовать будущего отца. Элермэ решила, что как Посланница она не должна радовать его просто так. С политической точки зрения самым правильным было бы осчастливить Амалироса дня через два — накануне приезда Озёрного Владыки. Если Повелитель Тёмных будет сиять от счастья, то это замечательно скажется на отношениях двух народов. Интуитивно Элермэ понимала, что её возлюбленный не их тех, кто может ходить с умильным выражением лица дольше одного дня.
Стена рядом с Тайным Проходом украсилась ближе к полночи только одной надписью: "Идём по Запретному лесу". Ар Минэль побежал сообщать Повелителю новость. Но дверь зала была закрыта, а Повелитель — занят. Занят он был, похоже, прямо в зале. И совершенно неважно, с кем именно. Главное, что долгие годы службы секретаря могли несколько внезапно завершиться. Следовало тихо уходить. Но надо было ещё и найти достойный повод, чтобы никто не заподозрил, что он дошёл сюда с известием не вовремя. Эр Минэль спустился на три лестницы вниз, вздохнул, приложил все свои не слишком большие силы и сломал себе ногу. Это было не очень страшно. Лекарь справится с таким пустяком быстро. Зато, он теперь три дня будет находиться в блаженном состоянии под названием "отдых". И никакого Выползня с его тайнами! Ар Минэль сидел и размышлял насколько несправедливо устроен мир: "Но каков, а? Тут не знаешь, в какую щель забиться на один невинный поцелуй, а Сам... Двуличное чудовищщще!".
Верный подданный прислушался к шагам внизу, пристроился на ступенях в живописной позе "Ползу исполнять свой долг" и застонал.
Глава 19
Даэрос и Нэрнис сидели в кроне раскидистого вяза. Лес стонал на все голоса. Кто издаёт эти звуки, было непонятно из-за странного, ползущего ниже ветвей тумана. А ещё — недалеко горел костёр. Те, кто собрались вокруг него, не выказывали никакого беспокойства.
Плащеносцы, так и не изменившие своей одежде, вытащили плоты на берег ближе к вечеру. Эльфы обогнали их и поэтому могли спокойно наблюдать с дерева за приготовлениями людей к завтрашнему дню. Все шестеро разгружали мешки с золотом на кожаные волокуши. Значит, их путь будет пролегать по тем местам, где груз можно протащить. Найти в лесу такой путь самостоятельно и снова обогнать их, было совсем не сложно.
— Нэрьо, завтра осмотримся и пойдём впереди них. Примерное направление и так ясно по карте. Завтра мы, наконец, узнаем, как они это делают...
— Даэр, у меня внутри всё замирает. Это же не что-нибудь, это же отгадка великой тайны!
— До тебя, наконец, дошло. А меня так "потряхивает" с тех пор, как я впервые услышал про негранёные тарлы. Давай потихоньку сползать вниз. Или ты решил спать на ветке?
— Нет. Это совсем не те ветки, на которых можно спать. И что здесь всё-таки так кричит? А? И не одно?
Эльфы спустились и стали обходить костёр по широкой дуге.
— Даэр, смотри! Айшак даже ухом не ведёт. Как будто и нет никаких звуков!
— Вижу. Странно. Если бы дело было только в звуках, люди никогда бы не покинули села у леса. Притерпелись бы. Что-то тут не так.
— Вот оно! Что-то сюда ползёт! — Нэрнис указал на непонятный сгусток, который медленно приближался к ним со стороны оврага.
— Нэрьо, а ты его лопни на всякий случай.
— Лопну. Когда разберусь что это. А Айшак... куст ест.
— Меня это уже не удивляет. Наверное, очень вкусный куст. Ну, и как "оно" тебе?
— Что-то вроде большого призрака то ли гоблина, то ли орка. И всё время меняется.
Страшная морда колыхалась в тумане. Она то плыла над землёй среди деревьев, то цеплялась головой за нижние ветки. Айшак всё так же жевал куст, даже когда "призрак" прошёлся совсем низко и задел его круп. Боевое животное только дёрнуло хвостом. От этого движения призрак распался рваными клочьями, и они поплыли дальше.
— Это просто туман. — Нэрнис был потрясён таким безобидным явлением.
— Призрачный туман. Звуки, скорее всего, тоже отголоски чего-то. Только усиленные. Как и эта большая голова. Ну, если такое иногда выползало из леса, или кто-то отважился сходить в лес и увидел нечто подобное, тогда понятно, почему люди ушли. А наши плащеносцы, похоже, прекрасно знают, что опасаться здесь нечего. Наверное, и странные тревожные ощущения, и туман, и звуки — всё это влияние Предела. Как думаешь?
— Возможно. Но Предел есть и в других местах. А никакого такого влияния больше нигде нет. — Аль Арвиль не собирался долго рассуждать о влиянии Предела. Теперь, когда не осталось никаких, даже малейших сомнений, куда отправляются люди с золотом, он жаждал действия. Нэрнис с удовольствием встряхнул бы отдыхающих плащеносцев и потребовал немедленно идти дальше.
Даэрос же наоборот впал в задумчивость. Он тоже не сомневался, что скоро они узнают, как попасть за грань, но его такой простой путь не слишком устраивал. Полутёмный обожал разгадывать загадки самостоятельно. А эта, упрямая, никак не хотела разгадываться. Поэтому он пытался сделать хоть какие-нибудь свои выводы, чтобы показать брату, какой он сообразительный:
— Значит где-то в этих местах Предел открыт. Или слегка приоткрыт. Вот так. Ты Элермэ чувствуешь? А то наш самый ценный боевой посредник даже ухом не ведёт.
— Нет, ничуть. — Нэрнис зябко передёрнул плечами. — Всё-таки здесь неуютно.
— Ладно, давай найдём какой-нибудь овражек поглубже и заляжем до утра. Айшака я к себе привяжу. Докладывать, в сущности нечего. Да и не собираюсь я Выползню сообщать все подробности. А некоторые ему даже вредно будет знать... Пошли.
Утром Нэрнис замёрз и проснулся. Он даже сначала не понял, где они находятся, в овраге висел туман, густой как молоко. О целях и задачах напомнил Айшак, который заслышав шевеление всхрапнул, нахально боднул Светлого лбом и полез к Даэросу с утренним поцелуем. Полутёмный уже не реагировал на его нежности так нервно как раньше. Он бы даже дал пожевать свое ухо, чтобы не сразу просыпаться, итак заснул только под утро. Но в лесу послышались звуки, которые не имели отношения к Пределу. Где-то недалеко два человека ругались на орочьем. Пришлось немедленно вставать и трогаться в путь, чтобы их обогнать.
