Оказалось, я рано радовалась. Рита вернулась буквально через пятнадцать минут, бережно неся два пластиковых стаканчика, от которых шел невообразимый запах. Я была голодна, не ела два дня, к тому же перед этим по полной выложилась у Рафика, и кофе являлось едва ли не амброзией для моего организма. Когда девушка, как какой-нибудь фокусник, вытащила из чемодана два горячих беляша, злость сошла на нет, оставив меня сытой, сонной и относительно доброй.
— Что мы теперь будем делать? — Рита вытерла блестевшие от масла губы салфеткой.
— Не знаю. Я пока пойду этих, — небрежный кивок в сторону наполовину исписанного листа, — обзвоню. Возможно, что-то найдется.
Девушка кивнула и поерзала, устраиваясь поудобнее.
— Я тебя буду здесь ждать.
Ни один из звонков не увенчался успехом. Четыре адреса были уже заняты, по оставшимся двум — резко подняли цену, и хозяева объяснили это тем, что скоро наплыв студентов. Жахнув трубкой, которая не удержалась на рычажке, я грязно выругалась. Пусто. Снова. Вернуться к Лёне я не могла — и не в гордости дело. Когда денег и еды нет, гордость последнее, о чем ты вспоминаешь. Просто ничего хорошего из этого не выйдет. Я не обольщалась — будь те трое чуть менее пьяными, и от меня только пятно на линолиуме бы осталось. Возвращаться было просто некуда.
Рита сидела там же, где я ее оставила, и по-прежнему рисовала. Я устало плюхнулась на стул, откинулась на его спинку и закрыла глаза.
— Ничего?
— Ничего.
— И что теперь? — пауза. — Останемся здесь?
— Не знаю, — в висках стучало, тело ломило, и сонливость навалилась тяжелой подушкой. Я начала сдавать. — Наверное.
Со стороны Риты донесся тяжелый вздох.
— А что ты-то вздыхаешь? Тебе, по крайней мере, всегда есть, куда вернуться и к кому пойти.
— Куда?
— К твоим родителям. Разве нет?
— Я не могу.
— Не могу или не хочу?
— Не могу, — твердо ответила Рита и сразу же, непонятно почему, стушевалась. — Тем более, они же в Питере.
— Билет туда купить легче, чем снять затрапезную комнату в этой чертовой Москве, — со злостью процедила я.
— Все равно. У меня и денег больше нет.
— Если ты давишь на жалость, — предупредила ее на всякий случай, — то все равно не получишь от меня ни копейки.
Она обиженно насупилась.
— Я просто так сказала.
— Ну-ну.
— А как же твое общежитие в университете?
— До него еще дожить надо несколько месяцев. Предлагаешь оставшееся время бомжевать?
— Ничего я не предлагаю.
— Отлично.
К слову сказать, газета с объявлениями, которую еще вчера купила Рита, была объемной и включала в себя множество предложений. Но я каждый раз как-то пропускала страницы, не касающиеся жилья. А после неудавшихся звонков оказалось совершенно нечего делать, и я на автомате принялась читать объявления и чисто случайно набрела на колонку работа.
Заинтересовалась, потому что после увольнения даже те жалкие копейки, что платил Рафик, перестали кочевать в мой карман. А деньги были нужны. И даже очень.
Шли ничего не значащие для меня профессии бухгалтеров, врачей, слесарей и экономистов, которые я не глядя пробегала глазами. А вот дальше...Увидев объявления о том, что кому-то требуется сиделка, горничная, кухарка и прочие домашние профессии, я резко выпрямилась, так что шапка, мирно лежавшая на коленях, упала на пол, а Рита вздрогнула и с опаской на меня покосилась.
Я раньше не думала о таких профессиях. Вообще никогда. Ну потому что...Не знаю почему. Наверное, никогда не сталкивалась с подобным лично. Но читая убористые строчки, где мелким шрифтом черным по белому писали о том, что предоставляется жилье — а кое-где даже трехразовое питание! — я чувствовала, как мое сердце едва ли не начинает исполнять стаккато. Вот он — мой шанс.
Правда, спустя пару минут восторг пришлось поумерить. Почти в половине вакансий требовалось медицинское образование — например, для няни и сиделки, — кое-где опыт работы и рекомендации. С опытом, положим, никаких проблем не будет, потому что убирать и мыть полы я умею, а что с рекомендациями делать? Заставить Ритку их подделать? Тем не менее, открывшееся второе дыхание не давало сидеть на месте. Я подорвалась, выхватила нужные мне газетные листы и помчалась к телефонной будке, коротко приказав Рите:
— Сиди здесь. Я скоро.
Первый звонок ничего не дал. Но я не отчаивалась. Второй, третий, четвертый...Мелочь стремительно подходила к концу, вакансии тоже. На пятом звонке мне слегка улыбнулась удача — предложили приехать. На шестом, седьмом и восьмом — тоже самое, но спрашивали еще и про опыт. По девятому номеру на меня гаркнули и приказали явиться. Именно — приказали, да еще противным старческим голосом. Это я оставила под конец.
Дальше — несколько бесцельных часов в дороге из одного конца города в другой. В первых домах — приличных и достаточно богатых — хозяевам хватило одного взгляда на меня и мою одежду, чтобы не слишком вежливо указать на дверь. Я могу их понять — четыре месяца в поистине спартанских условиях, голод и работа на грани изнеможения не сделали из меня красотку. И порядком поизносившаяся, далеко не лучшего качества одежда — тоже. Прекрасно понимая, что выгляжу не ахти, я тем не менее злилась на этих жеманных сволочей, которым, видите ли,глаз режет мое убожество и нищета. Впрочем, так было и пять лет назад и, наверное, так будет следующие десять.
Следующим оказался дом какого-то старика, прикованного к кровати. Открыла дверь высокая статная женщина, вся в шелках и жемчугах. Смотрела на меня сверху вниз, слегка скривив губы, но впустила. Начала диктовать обязанности — убирать, стирать, кормить деда, водить его в туалет, мыть — короче, делать все. Я бы и не против, но — увы и ах — жить мне здесь нельзя. Не знаю почему. Так или иначе меня этот вариант не устроил, и я поехала в центр города.
Там семейная пара, затянутая в официальные костюмы, скрипя сердцем усадила меня на дорогой стул принялась выспрашивать об опыте работы. То ли врала я не слишком убедительно, то ли им нужно было больше, но я не подошла. В конце концов, после мотаний по всему городу, остался только один вариант — тот, где старуха с неприятным высокомерным голосом приказывала незамедлительно приехать.
К тому моменту как я подъехала к краснокирпичной сталинке, моя уверенность оставляла желать лучшего, и мысли были не о том, как понравиться — в это верилось слабо, — а о том, где же я буду ночевать сегодняшней ночью и что буду делать завтра. Меня раздразнили и вывели из себя все встреченные сегодня кичливые и богатые люди, смотревшие на меня чуть лучше, чем на мешок с дерьмом. Они или кривили губы и задирали нос, либо смотрели в любую сторону, только не на меня. Кто-то демонстративно ел пирожные и пил ароматный чай, кто-то с двусмысленным взглядом покручивал ожерелье или браслет, а мне в этот момент полагалось обожающе и с изрядной толикой подобострастия смотреть им в рот. Я не глупая — отлично понимала, чего от меня негласно требуют, а игра на восхищение давно потеряла свою новизну. Но, как оказалось, этого было недостаточно.
В общем, увидев на пороге квартиры разодетую костлявую старуху, дымившую на меня сигаретой в мундштуке, я была, мягко скажем, не в восторге. Она тоже.
— Какое из моих слов ты не поняла? Я нанималась ждать тебя часами? — высокомерно проскрежетала бабка, и пусть она всего лишь доставала мне до груди и была сморщенной и сгорбленной, как мумия, ее голосу бы позавидовал сам Шаляпин.
— Извините, пробки, — едва разборчиво пробормотала в ответ стандартную фразу.
— Пробки у нее...Можно подумать, ты на машине разъезжаешь. Не разувайся! — ее окрик заставил меня замереть в согнувшейся позе.
— Почему?
— Девочка, это иранские ковры. Даже если тебя продать в рабство или по частям на органы, эта сумма не покроет цену моих ковров. На тумбочке бахилы лежат. Их оденешь.
Я беспрекословно подчинилась, но, наклонившись так, что черные пряди скрыли выражение моего лица, не удержалась от язвительной улыбки. Эта ворчливая бабка мне заранее не нравилась хотя бы потому, что ее не удастся одурачить. С такой просто так маску не оденешь, а все улыбки сразу же можно бандеролью отправить в молоко. Она слишком умная и цепкая, чтобы меня устроить. Удобнее был бы, конечно, дедок а-ля профессор МГУПа — такой же милый, одинокий и добрый. Но мне выбирать не приходилось.
— Имя.
— Александра Волкова.
— Возраст.
— Девятнадцать.
— Образование.
Каждый ее вопрос напоминал четкий и отрывистый приказ, вынуждая отвечать в таком же духе.
— Среднее.
— Троечница?
Попыталась вспомнить страничку из аттестата. Судя по тому, что приходило на ум — Саша Волкова умом не блистала.
— Да.
Бабка с видом явного удовольствия ухмыльнулась. Очевидно, большего от меня и не ждали.
— С тряпкой обращаться умеешь?
— Да.
— Готовить? — когда я кивнула и попыталась ответить, мымра со скучающим видом жестом приказала молчать. — Впрочем, неважно. Откуда ты?
— Из Липецка.
Она через плечо стрельнула в меня хитрой улыбкой.
— Паспорт дай-ка.
Я еще не привыкла показывать свои новые документы где бы то ни было и, если честно, всегда внутренне терялась и собиралась. Понятно, что привычка — вопрос времени, но все равно — слегка не по себе. Но я со спокойным лицом достала из кармана паспорт и протянула бабке, которая цепко, как макака, вырвала его из моих рук и вытянула перед своими глазами, слегка щурясь и отклоняя голову назад.
— Что брешешь-то? Какой Липецк? Грязи они и есть Грязи, — она небрежно швырнула паспортом в меня, и поймать его я не успела. Пришлось наклоняться, и скрипя зубами, поднимать его с иранского ковра. — Иди за мной.
Она провела меня вглубь короткого коридора и указала рукой на одну из трех дверей — просторную и роскошно сделанную гостиную, кишащую предметами роскоши и всякими картинами, безделушками — но не обычными, какие привозила Ксюша всегда, а явно дорогими и непростыми. Тяжелые гардины, бархатные салфетки, вышитая золотой нитью скатерть на большом круглом столе и резная лакированная мебель потрясающего древесного цвета — хилая сморщенная бабуська жила очень и очень неплохо. А картин...А какие у этих картин были рамы!
Об искусстве у меня имелись слабые — читай, нулевые — представления, поэтому о рисунках я не могла ничего сказать, но рамы! Такие без проблем можно толкнуть на любом рынке, а если уж поторговаться...
— Это Магритт, — заметив мой изучающий взгляд на одной из картин, милостиво пояснила бабка.
— Странное имя для голубя.
Уголки тонких губ в отвращении опустились вниз.
— Это фамилия художника, неуч.
Я примолкла, увидев, как старуху вывело из себя мое невежество.
Она еще поговорила со мной минут десять, узнала все, что требуется, и рассказала о моих обязанностях — убирать, стирать, изредка готовить, ходить по магазинам и прочее, прочее, прочее, что я слышала сегодня с десяток раз.
— Когда будешь убираться, — она сыпала на меня сухими наставлениями как из рога изобилия, — помни, откуда у тебя растут руки. И не забывай, что каждая вещь в этом доме дороже тебя раз в пять, а то и больше. Ах да, если я замечу, что ты как-то косо смотришь на мои вещи и не дай бог, пытаешься их украсть, пеняй на себя, потому что через час после этого ты окажешься в обезьяннике. А я замечу, милочка, в этом не сомневайся.
— Я поняла, — наградила старушку кротким взглядом. Что об стену горох, честное слово.
— Днем тебе запрещается отлучаться, только по моему разрешению. В магазин, например, или на почту. Сама я из дома не выхожу. Скажу говорю — никакие отговорки вроде "там не было сдачи" или "я потеряла" не принимаются. Ты всегда обязана приносить чеки и отчитываться о каждой покупке. Ясно?
— Да.
— Что еще, — бабуська в задумчивости покрутила между пальцами жемчужное ожерелье. — Ах да, насчет света. Каждый месяц я плачу за электричество сто пятьдесят рублей. Если в каком-либо месяце в квитанции будет стоять сумма, больше положенной — разницу оплачиваешь ты сама из собственного кармана.
— А если электричество подорожает? — просто так я не собиралась непонятно кому дарить собственные деньги. — Что тогда?
Бабка тяжелым взглядом смерила меня с головы до ног, явно недовольная тем, что ее перебили.
— Тогда я пересчитаю. Вроде все рассказала...Если что, по ходу дела объясню. Есть вопросы?
— Да. Один.
Тонкие нарисованные брови удивленно приподнялись.
— Вот как? И что за вопрос?
— Сколько вы будете мне платить?
— Семьсот рублей, — недрогнувшим и жестким тоном ответила бабка. Она и мысли не допускала о том, чтобы торговаться, и всеми силами давала об этом понять.
А ведь это копейки, которых мне вряд ли хватит на жизнь. С другой стороны...
— Я согласна.
— Отлично, — закряхтев, она поднялась с роскошного кресла и зашаркала к другой комнате. — Тогда пойдем.
Это было своего рода кладовкой. Да почему своего рода? Кладовкой это и было. Немаленькой, согласна, но без каких-либо окон и отверстий. Посередине моей новой комнаты в беспорядке валялись набитые чем-то коробки. Зато на стенах были наклеены обои, не бог весть какие — совковые, наверное, из какой-то газетной бумаги в цветочек, но тем не менее, они были. И была кровать — вполне себе нормальная, не проседающая до самого пола, а с чистым матрасом. И подушка пуховая. Развалившаяся тумбочка в ногах и шкаф без створок.
Бабка внимательно следила за моим лицом, в попытке увидеть ужас, страх или брезгливость. Но, во-первых, я потрясающе скрывала подлинные эмоции, во-вторых, ужаса после предыдущих условий по определению не могло быть. Никак.
— Меня все устраивает.
— Правда? — с заметным разочарованием протянула она, но тут же взяла себя в руки. — Что ж, тогда твой рабочий день наступает завтра. Можешь устраиваться.
— Я могу съездить за своими вещами?
— Пожалуйста. Но в девять двери этого дома закрываются, а я ложусь спать. И меня не волнует, где и как ты будешь ночевать.
— Я поняла.
Дорога до вокзала заняла час с лишним. И каково же было мое изумление, когда я увидела Риту на том же самом месте, где ее и оставила. Признаться, об этой блаженной я забыла. Девушка нервно притопывала ножкой и прижимала к груди свой чемодан вместе с моим истрепавшимся пакетом. Увидев меня, она на глазах расцвела, кинулась в мою сторону, всучила вещи и опрометью куда-то рванула. Вернувшись через несколько минут, Рита с выражением полного блаженства рухнула на неудобный стул.
— Что это было?
— Я в туалет хотела, — оправдываясь, ответила девушка. — Тебя долго не было. Ну что?
— Что?
— Ты нашла жилье?
— Нашла, — с загадочной полуулыбкой кивнула и вкратце рассказала о сегодняшнем дне. В конце пояснила: — Бабка эта, конечно, мымра еще та, но у нее есть кровать.
— И ванная?
— Даже раздельная.
Мы рассмеялись, одновременно вспомнив об ужасе общажной квартиры. Все, что было чуть лучше — казалось раем.
— Ну что, поехали?
