| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Кажется достаточно ясным, что португальцы знали, что между восточным побережьем Африки и Индией лежит довольно большое водное пространство (huma muito grande enseada), которое они должны были пересечь с запада на восток; и, на первый взгляд, пересечение этого пространства вряд ли было самой серьезной технической проблемой по сравнению с гораздо более проблематичной навигацией в южной Атлантике. Некоторое значение имеет то, что они очень рано (к тому времени, когда достигли Мозамбика) осознали, что находятся в регионе со своими собственными морскими знаниями и навыками, которые можно было бы использовать для облегчения их задачи, даже если это уменьшило их претензии на "открытие".
Большое значение придавалось личности лоцмана, присланного Гаме правителем Малинди. В приведенном нами тексте утверждается, что он был "христианином"; но немногие современные историки готовы принять это утверждение, тем более что Барруш и Каштаньеда единодушно называют его "мавром". Вместо этого в двадцатом веке существовало устойчивое (а со временем даже популярное) убеждение, что в распоряжении Гамы был не кто иной, как самый знаменитый арабский мореплаватель и теоретик мореплавания XV века Шихаб ад-Дин Ахмад ибн Маджид ан-Наджди (47). Где лежат истоки этой теории и каковы ее последствия? Ответим сначала на последний вопрос: теория о том, что Ибн Маджид был "лоцманом Васко да Гамы", открывает несколько приятных возможностей для романтически настроенных историков разных мастей. Во-первых, она допускает — по чистой случайности — встречу двух "знаменитостей" прошлого из двух совершенно разных сфер, так сказать, вроде поэта Хафиза Ширази и завоевателя Тимура (48). Эта встреча, которая полностью согласуется с агиографической логикой многих рассказов о Васко да Гаме, таким образом, что достаточно интересно, усиливает авторитет Васко да Гамы в глазах португальских историков-националистов. Ибо разве не был он таким образом посвящен в тайны господства над Индийским океаном величайшим Учителем эпохи? Кроме того, если рассматривать его путешествие как мистическое (традиция, которая, как мы увидим ниже, восходит к "Лузиадам" Камоэнша), встреча с великим мастером (и последующее "посвящение") естественным образом должны составлять часть структуры путешествия. В то же время азиатские националисты могут истолковать этот вопрос по-другому, но совершенно дополняющим образом: ибо можно ли найти больший контраст, чем между жадностью и хищничеством португальцев, и научной щедростью и открытостью духа Ибн Маджида, который поделился с португальцами своими знаниями, хотя и предчувствовал, что его мир таким образом будет разрушен! (49) Или, взяв еще одну точку зрения, можно рассматривать это как пример того, как европейцы использовали одних азиатов против других, используя знания великого Ибн Маджида, чтобы открыть Индийский океан в своих интересах.
Фактически, отождествление лоцмана (в частности, "мавра из Гузерате" Барруша и Гоиша, а также названного Каштаньедой гуджарати) с Ибн Маджидом, который был, по общему мнению, арабом из Омана, в основном было работой известного французского востоковеда Габриэля Феррана, писавшего ранее в этом столетии (50). Точка зрения Феррана, которую он развил в своей авторитетной биографической статье об Ибн Маджиде в "Энциклопедии Ислама" (1927 г.), в свою очередь, была основана на конкретном арабском тексте конца XVI в., хронике Кутб ад-Дина Мухаммада ан-Нахравали аль-Макки (1511-1582 гг.), озаглавленной "Аль-Барк аль-Ямани фи аль-Фатх аль-Усмани". Так совпало, что сам Нахравали был родом из Гуджарата, но жил в Мекке, где написал несколько хроник. Рассматриваемый текст был заказан после завоевания Османской империей Хиджаза губернатором Йемена Чигалазаде Синан-пашой и, таким образом, должен был прославить достижения Османской империи; по-видимому, он был написан около 1565 г.
Соответствующий отрывок текста из второй главы первой книги звучит примерно так:
"В начале десятого века [хиджры] среди удивительных и необычных событий эпохи было прибытие в земли аль-Хинд проклятых португальцев (аль-Фартакал), народа франков (аль-Фирандж) — да будут они прокляты! Одна из их групп села на борт в проливе Сеуты, вошла в Море Тьмы [Атлантику] и обогнула Белые горы (аль-Кумр), где берет начало Нил. Они пошли на восток и прошли недалеко от берега через какие-то проливы, с одной стороны которых возвышалась гора, а с другой — гребни волн Тьмы. Это место настолько бурное, что корабли франков не смогли бросить якорь, разбились вдребезги, и ни один из них не уцелел. Так они совершили несколько попыток, каждый раз погибая на том же месте, и ни одному из франков не удавалось выйти в Индийский океан (аль-бахр аль-Хинд), пока одной из их галер не удалось спастись и направиться к аль-Хинду. Однако они не могли собрать знания об этом море, пока их не сообщил им опытный лоцман по имени Ахмад ибн Маджид, с которым познакомился один из франкских капитанов по имени Адмирал (алмиланди). После того, как его несколько раз напоили вином, лоцман в пьяном виде показал ему дорогу и сказал ему: "В этом месте не следуйте вдоль берега, а держите курс в открытое море; затем поверните и приблизтесь к берегу, и не бойтесь волн". Как только они сделали это, их корабли избежали частых кораблекрушений, и франки стали господствовать в Индийском океане" (51).
Итак, здесь содержится безошибочно указание на Ибн Маджида, который, как предполагается, в состоянии опьянения показал несведущим франкам (которым в противном случае суждено было терпеть кораблекрушение за кораблекрушением) путь в Индию. Его совет, как мы видим, был довольно прост: оставить африканское побережье позади и плыть в открытом море, пока они не достигнут берега! Заметим, что этот довольно запутанный (на самом деле, совершенно наивный) фрагмент в тексте Нахравали не утверждает, что Ибн Маджид когда-либо плавал с португальцами, и не отождествляет его конкретно с "гуджаратским" лоцманом из Малинди. Эта связь была установлена Ферраном.
Следующим шагом в идентификации стало открытие русским востоковедом И.Я. Крачковским трех лоций (или лоцманских наставлений) Ибн Маджида в стихотворной форме (арджуз) в рукописном собрании в Петербурге, в 1920-е гг. После ряда перипетий они были в конце концов опубликованы с русским переводом его учеником Т.А. Шумовским в конце 1950-х гг.; тексты сразу же привлекли внимание португальских ученых, так что перевод на этот язык с русского был предпринят по случаю грандиозных торжеств, устроенных Салазаром по случаю пятисотлетия со дня смерти инфанте дона Энрике (1960 г.) (52). Интерес португальцев, очевидно, был вызван связью Ибн Маджида с Васко да Гамой, а не остальной информацией, содержащейся в трех рассматриваемых лоциях, которые касались, соответственно, Софалы, Малакки и Красного моря. С самого начала было ясно, что тексты имели первоначальную прозаическую редакцию, а затем были переложены в стихи либо самим лоцманом, либо кем-то еще. Особенно пристальное внимание португальские ученые уделяли Софальской арджузе.
В этом разделе текста есть несколько упоминаний о франках и их плавании в Индийском океане. Один из них относится к их прибытию в Каликут, угнетению ими местных жителей и препятствованию торговле с Красным морем. Еще в одном отмечается, что некоторые португальские суда потерпели крушение возле Софалы на "праздник Михаила" ??(fi'id mikal), чего нет в португальских текстах. Третий, чрезвычайно загадочный отрывок является наиболее важным из всех для целей ассоциации Ибн Маджида и Васко да Гамы и гласит:
"Корабли франков отправились в Вазах в 900 году хиджры [1494-5 гг.], о мой брат.
Они угнетали его целых два года, а затем, конечно же, отправились дальше, в Индию.
Тот, кто пытается отправиться в Китай (Син), осознает опасности своего места назначения; в противном случае он ожидал бы исполнения его желания.
По этой дороге франки возвращались из Индии в Зандж; позже в 906 году хиджры они отправились в Индию, брат мой.
Они купили дома и поселились в них; они были в дружеских отношениях с заморином и доверяли ему.
Тем временем люди пытались разгадать их планы; они думали, что они могут быть завоевателями или безумными ворами.
Франки чеканили монету в гавани Каликута в перерывах между своими плаваниями.
О, если бы я знал, что последует от них! Люди поражались их делам" (53).
Рассмотрим особенности этого отрывка (не говоря уже о его неясности), а именно его утверждение о том, что португальцы уже были в Софале в 1494-1495 гг., что они чеканили деньги в порту Каликута, что их власть простиралась до египетского Нила и так далее. Тем не менее, многие португальские историки в своем энтузиазме отмахнулись от них. Для Армандо Кортесао упоминания о путешествиях 1494-1495 гг. были убедительным доказательством его гипотезы о том, что португальские путешествия в Индийский океан совершались до 1497-1498 гг. И для многих других предпоследняя строка была фактически признанием вины Ибн Маджидом; если бы он знал, чем все обернется, он бы никогда не пустил португальцев в Индийский океан!
Так, два официальных португальских историка в контексте празднования 1969 г. писали: "Ибн Маджид в арджузе не признает своей помощи Васко да Гамы в ходе его плавания, но это очевидно из того факта, что лоцман выражает здесь свое сожаление" (54).
Контрнаступление против этой интерпретации было предпринято, в первую очередь, сирийским историком Ибрагимом Хури, а затем бывшим соратником Кортесао Луишем де Албукерки (55). Хури утверждал, что тексты лоций, сохранившиеся в Институте Востоковедения в Ленинграде (Санкт-Петербурге) были явно искажены, и пострадали от ряда, порой довольно неуклюжих, исправлений и дополнений, сделанных рукой (или руками) переписчиков. Это привело не только к стилистическим изменениям, но и к изменениям в содержании; кроме того, были введены некоторые странные отступления. Среди них были ссылки на португальцев в Софальской лоции. На основании внутренних свидетельств он установил, что текст должен был содержать 701 стих, тогда как в сохранившейся копии их было целых 807. Кроме того, Хури смог продемонстрировать, что к концу 1480-х гг. лоцман считал себя старым и больше не способным грамотно управлять кораблем. Еще более показательными являются внутренние текстовые ссылки, свидетельствующие о том, что "Поэма о Софале" первоначально была написана до середины 1470-х гг., то есть почти за два с половиной десятилетия до путешествия Гамы, и была в лучшем случае переработана в 1480-х гг. Следовательно, присутствующие в ней ссылки на франков, мягко говоря, несколько анахроничны. Опираясь на эту работу, а также на работы некоторых других авторов (которые утверждали, что португальские кораблекрушения в арджузе датируются периодом после 1500 г.), Луиш де Албукерки со своей стороны подчеркнул крайнюю маловероятность идентификации лоцмана по имени "Малемо Кана" Жуана де Барруша и "Малемо Канака" Дамиана де Гоиша со знаменитым арабским мореплавателем. Тем не менее сомнения оставались, в основном из-за довольно четкого утверждения в хронике ан-Нахравали, которая, несмотря на ее довольно позднее составление, все-таки была подлинным "восточным" источником (56). Таким образом, имело определенное значение то, что научный спор удалось окончательно закрыть в середине 1980-х гг., хотя популярная легенда о том, что Васко да Гама руководствовался указаниями Ибн Маджида, продолжает расти и распространяться. Последний гвоздь в гроб "гипотезы об Ибн Маджиде" был забит обнаружением нескольких итальянских писем, отправленных из Лиссабона во Флоренцию сразу после возвращения Гамы. Здесь есть упоминание о том, как Гама привез с собой маврского лоцмана (который, видимо, немного говорил по-итальянски!) в Лиссабон, где его смогли допросить итальянские представители консорциума Серниги-Маркионни (57). Таким образом, если мы не хотим утверждать, что Ибн Маджид в старости принял обличье гуджаратца, посетил Лиссабон, а затем ни словом не обмолвился об этом в своих трудах, нам придется похоронить эту гипотезу раз и навсегда, тем более, что нет указания на то, что лоцман Гамы (вероятно, уроженец Гуджарата) когда-либо возвращался в Азию. Что касается аль-Нахравали, писавшего под покровительством Османской империи, мы можем предположить, что это обвинение было частью более общей попытки дискредитировать арабов и изобразить османов как находящихся на переднем крае антипортугальской борьбы.
МАВРЫ И ПРЯНОСТИ: КАЛИКУТ, 1498 г.
Мы покинули португальский флот в конце апреля, когда он держал путь из Малинди к западному побережью Индии. Пересечение западной части Индийского океана заняло всего двадцать три дня плавания, которые наш анонимный автор быстро пропускает, даже если Барруш и более поздние хронисты изложили их более подробно. 18 мая была замечена земля (a terra alta, возможно, гора Эли в северной Керале), и лоцман посоветовал им следовать вдоль побережья, чтобы он мог точно определить, где они находятся. При ближайшем рассмотрении Индийских Западных Гат, которые были видны с трудом из-за шквалов и ливней, лоцман заявил, что это и есть та земля, которой они хотели достичь. Корабли бросили якорь в воскресенье, 20 мая, к северу от Каликута, между этим городом и поселением Панталаини-Коллам ("Пандаране" на португальском языке). Поскольку они находились в полутора лигах от берега, к ним в тот вечер с суши подошли туземцы в лодках, чтобы спросить, кто они такие; они указали португальцам точное направление Каликута. Таким образом, 21 мая 1498 г. первый португалец был отправлен на берег в одной из этих местных лодок.
Человеком, посланным Гамой на берег, был осужденный на изгнание преступник (или дегредаду), возможно, по имени Жуан Нуньес, а не кто-то из более высокопоставленных офицеров в иерархии флота. Мы отмечаем, что Гама, наученный опытом на восточном побережье Африки, позволил местным жителям первыми проявить инициативу (то есть выслать лодки), а также поначалу не рисковал ни собой, ни другими капитанами, ни знатными людьми, находившимися на борту в первую очередь. Дегредаду, нам говорят, отвели в место, где были "два мавра из Туниса, которые могли говорить по-кастильски и по-генуэзски", один из которых позже упоминается по-разному как "Монсаид" или "Бонтайбо" (возможно, Ибн Тайиб); это, по-видимому, еще раз предполагает, что португальцев изначально приняли за мусульман из Леванта или Магриба. Таким образом, не Васко да Гама, а ссыльный преступник является действительным героем следующей знаменитой сцены:
"И его отвели в то место, где были два мавра из Туниса, которые могли говорить по-кастильски и по-генуэзски. Первое приветствие, которое он услышал, звучало так:
— Дьявол тебя побери! Что привело вас сюда?
И они спросили его, что он пришел искать так далеко от дома; и он ответил:
— Мы ищем христиан и специй.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
