| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
НА МАЛАБАРСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ, 1502-1503 гг.
Первым портом захода в Керале, который предусматривал план Гамы (как мы видели из его письма в Килве другим капитанам), был Каннанур, где Колаттири довольно последовательно был готов иметь дело с португальцами и где португальский фактор, Пайо Родригеш (фактически слуга Д. Алвару де Португал), был оставлен флотом Жуана да Новы. Кроме того, Гама привез обратно посла, отправленного Каннануром в Португалию, и существовала возможность укрепить отношения. Но в этот раз адмирал отнесся к намерениям туземцев с еще большим подозрением, чем во время своего предыдущего визита. Войдя в Каннанур 18 октября, он за день добился аудиенции у Колаттири, но отказался ступить на сушу. Последовали сложные переговоры, которые Томе Лопес описывает с некоторым смущнием и которые подтверждают также другие описания. Похоже, что для Колаттири был сооружен своего рода импровизированный деревянный пирс, возвышающийся над морем. Гама приблизился к нему на каравелле, корма которой была обтянута зеленым и малиновым бархатом, в сопровождении самых важных лиц флота и на лодках с флагами, трубами, барабанами и прочим. Была музыка и танцы, а также стрельба из оружия в качестве салюта. Сам Гама был одет во все свои наряды, в шелковое платье и золотые украшения; он хотел, чтобы его высокий статус был широко известен. Сам пирс, очевидно, имел два входа: один с суши, другой с моря; оба были увешаны расписными тканями. Колаттири внесли туда первого в его паланкине (amdor) в сопровождении примерно четырех сотен слуг, вооруженных мечами, и некоторых луками и стрелами, но довольно скудно одетых по сравнению с пышным нарядом Гамы. Поскольку день был жаркий (а правитель Каннанура уже был в годах), они остановились, чтобы отдохнуть, а затем Колаттири с тридцатью вассалами приблизился к кораблю Гамы, все еще ожидая, что адмирал сойдет на берег. Он был разочарован; Гама решительно отказался, заявив, что у него есть противоположный приказ от Д. Мануэла. Таким образом, переговоры пришлось проводить в обстановке, когда Гама находился на корме его корабля, а колаттири на пирсе, обмахиваемый веерами несколькими слугами и сопровождаемый другими. Гама передал свои дары, которые были из серебра, а некоторые из них позолочены. Взамен Колаттири подарил несколько драгоценных камней (но не своей рукой!) Гаме и другим знатным португальцам, указав, что они были скромным подарком, не имеющим реальной ценности. Когда эти любезности подошли к концу, Гама перешел к вопросу о цене, по которой можно купить пряности, но Колаттири ответил, что это не его дело и что пряностей все равно еще нет. Он пообещал прислать на следующий день торговцев пряностями; эти купцы неизбежно были мусульманами (вероятно, маппила).
Таким образом, аудиенция завершилась, и на следующий день начались переговоры с купцами. Однако их цены были намного выше, чем в предыдущие разы, и португальцы начали подозревать, что они вообще не хотят им ничего продавать. Гама пришел в ярость и отправил сообщение Колаттири, говоря, что, очевидно, он не очень ценит мир с португальцами. Ибо зачем в противном случае он послал вести дела с ними торговцев-мусульман, "которые, как известно, издавно питают ненависть к христианам"! Кроме того, он заверил его, что отправит обратно тюки со специями, уже находившиеся на борту "Сан-Жерониму", под аккомпанемент нескольких залпов из пушек. В разгар этой истерики прибыл Пайо Родригеш, и Гама приказал ему не возвращаться в Каннанур, так как он разрывает отношения. Но Родригеш категорически отказался, заявив, что фактически подчиняется Д. Алвару де Португал, а не адмиралу. Затем Гама отправил через него послание Колаттири, сказав, что он будет искать свой груз в другом месте; он также предупредил его, чтобы он обеспечил безопасность португальцев-христиан, находящихся на суше, "и он поклялся и пообещал, что, если их постигнет какое-либо зло или бесчестие, его кафиры (ciafferi) заплатят за это". С этим грозным предупреждением 22 октября Гама и его флот ушли, а чуть дальше по побережью захватил замбуко с людьми и припасами, и открыл огонь из пушек по небольшому порту, где стояло несколько кораблей в сухом доке, полагая, что он находится на территориях, подвластных Каликуту. Местный вождь сразу запротестовал, заявив, что он подчиняется Колаттири, врагу Каликута, другу и родственнику раджи Кочина. Он был в мире с португальцами и не мог понять, почему его обстреливают. Гама был просто вне себя, и его ярость возросла той ночью, когда прибыл гонец с двумя письмами, одно от Пайо Родригеша, а другое от Колаттири (которое, как подозревал Гама, было написано под диктовку Родригеша). В письме Колаттири фактически говорилось, что он был верным другом короля Португалии и что даже если Гама начнет с ним войну, он останется им. Вместо того, чтобы считать действия Гамы действиями португальской короны, он пожалуется на него Д. Мануэлу! На самом деле это довольно явное свидетельство сговора между Колаттири и Родригешем, поскольку такое письмо могло быть написано только при осознании того, что между Короной и Гамой не все ладно. Поняв, что его перехитрили, Гама скрепя сердце заключил мир с местным вождем и поплыл дальше.
Но Гама еще не закончил с Каликутом. Находясь в Каннануре, он получил письмо от самудри с предложением заключить мир, и в то же время получил письмо от Гонсало Жиля Барбозы (который находился в Кочине), в котором говорилось, что Самудри слышал о мощном португальском флоте, который собрался у островов Анджедива, и, следовательно, хотел заключить мир по тактическим соображениям. По пути в Каликут флот Гамы заметил у берега большой корабль и захватил его; но поскольку он принадлежал "Iuneos" (возможно, искаженное "вания", а не "джайнам" — обычное толкование), "людям, которые чудесным образом торговали в Индии и контролировали большую часть специй", то после совещания с другими капитанами было решено отпустить корабль. Условия Самудри на этом этапе были достаточно просты: против товаров с португальской фактории был груз корабля, атакованного Кабралом; можно было произвести взаимный зачет убытков обеих сторон, и та из них, кто останется в дебете, уплатит разницу. Что касается португальцев, погибших при нападении на факторию, португальцы убили столько же, если не больше на корабле из Мекки ("Мири"), а другие корабли сожгли. Чтобы добавить к португальскому списку, Гама только что вздернул на мачту двух мусульман, найденных в замбуко у Панталайини, которые были замешаны в нападении на факторию Айриша Корреа; улики против них были взяты у детей, снятых с "Мири" и обращенных в христианство. Условия Самудри были повторены представителем, посланным им на португальский флот 29 октября, когда он стоял на якоре у Каликута. Но Гама хотел гораздо большего, на самом деле не чего иного, как изгнания всего ближневосточного мусульманского населения из Каликута (tutti i Mori della Mecca), "ибо с самого начала мира мавры были врагами христиан, а христиане — мавров, и они всегда воевали друг с другом, и по этой причине никакое соглашение, которое могло бы быть заключено [между ними], не было бы прочным". Бескомпромиссный характер его позиции и разумный тон, принятый Самудри, подчеркивает не кто иной, как сам Жуан де Барруш, который воспроизводит в своей хронике следующий пересказ письма к Гаме от самудри:
"Что касается возмещения стоимости товаров, которые португальцы потеряли во время восстания (alvoroГo), поднятого народа Калекута из-за оскорблений, совершенных самими португальцами, то он, капитан-майор, должен удовлетвориться захватом корабля из Мекки, что с точки зрения товаров и убитых людей в десять раз превышало потери Педральвареса. Что, если та и другая сторона сложат потери, ущерб и смерти, то он, Саморидж, из них двоих пострадал больше: и все же он не просит возмещения за это, хотя его люди требовали с большой настойчивостью, чтобы он загладил обиды, которые были причинены португальцами; он проигнорировал их требования из-за стремления к миру и дружбе с королем Португалии. Что он, адмирал, должен предать прошлое забвению и довольствоваться заходом в его город Калекут, где он найдет нужные ему специи. А что касается требования об изгнании из его королевства всех мавров Каира и Мекки, то на это он ничего не ответил, так как невозможно было искоренить более четырех тысяч их семейств, живших в этом городе не как иноплеменники, а как туземцы, от которых его царство получало большую прибыль" (78).
Гама, со своей стороны, как сообщает Барруш, воспринял этот ответ как оскорбление (afronta). Он задержал посланников, а когда самудри прислал еще одно послание, в котором говорилось, что он не должен держать их в заложниках, Гама еще больше "вспылил" (indignado по-португальски, con molta furia по-итальянски) — термин, часто употребляемый хронистами в связи с ним. Он объявил о своем намерении начать бомбардировку Каликута на следующий день и отправил обратно эмиссара Самудри с приказом, что он "не должен возвращаться с каким-либо другим посланием, кроме как с ценой товаров, которые были захвачены у португальцев; и после того, как ее уплатят, можно будет решить вопрос о мире и торговле пряностями". Томе Лопес, со своей стороны, сообщает, что Гама заявил, что он, как вассал Д. Мануэла, был лучшим человеком, чем Самудри, "и что из ствола пальмы получился бы такой же хороший король, как и он", добавив еще несколько пренебрежительных замечаний о его привычке жевать бетель. Если на следующий день положительный ответ не поступит, заявил он, португальцы быстро разберутся с Каликутом.
Самудри, уже подвергшийся бомбардировке Кабралом за два года до этого, приказал воздвигнуть вдоль побережья небольшой частокол из пальмовых стволов, как для предотвращения высадки десанта, так и для отражения артиллерийского огня. Для обороны города имелось также несколько артиллерийских орудий, не имевших большого значения. Гама предъявил ультиматум сроком до полудня; после этого он начал захватывать проходящие небольшие суда и приказал каждому кораблю своего флота повесить на мачту несколько "мавров" из числа более ранних пленников, которых он распределил среди них для этой цели, в результате чего было убито в общей сложности тридцать четыре человека. На берегу собралась толпа, чтобы посмотреть на это, и корабль "Сан-Жерониму" и каравелла обстреляли ее из пушек. Набережная быстро опустела, и теперь начался серьезный обстрел, продолжавшийся до наступления темноты. Лопес достаточно ясно описывает его последствия для города, поскольку люди бежали, чтобы спастись от артиллерийского огня; поскольку дома были построены не из камня и извести, ущерб был обширным, но его трудно было оценить. Барруш передает суть следующего эпизода:
"[На город обрушился] непрерывный град (torvИo) и ливень из железных и каменных снарядов, причинивших очень большие разрушения, из-за которых также погибло много людей. Когда наступила ночь, для ускорения дела (por espedida) и для пущего устрашения он [Гама] велел отрубить повешенным головы, руки и ноги и положить в лодку с письмом, в котором говорил, что если эти люди, хотя они и не были ответственны за смерть португальцев, и только потому, что они были родственниками жителей, понесли это наказание, то виновников этого предательства ожидает еще более жестокая смерть".
Та версия письма, которую приводит Лопес, гораздо менее достойна; в ней говорится, что тела повешенных каликутцев были отправлены королю, и что если он хотел их дружбы, он должен был не только оплатить стоимость товаров, которые были "разграблены в этом порту под вашей защитой", но и возместить расходы на порох и шрапнель, израсходованные при бомбардировке. Эту лодку отправили на берег с неким Андре Диасом, с письмом на малаялам, а остальные тела были выброшены в море, чтобы их вынесло на берег приливом. Это происшествие произвело удручающее впечатление на жителей города, и на следующее утро на набережной никто не появился. Город настолько опустел, пишет Барруш, что Гама вполне мог разграбить его. Но он воздержался:
"Поскольку смерть этих людей была вызвана скорее желанием запугать короля, и побудить его больше не прислушиваться к советам мавров, чем местью за прошлое, он не хотел причинить столько вреда, сколько мог бы, чтобы дать королю время раскаяться и не возмущаться из-за столь великой потери, которая произошла бы, если бы его город подвергся полному разрушению".
Тогда казалось, что Гама еще питал надежду на полную капитуляцию, а также на изгнание мусульман, и поэтому захваченное за несколько дней до того судно ("Иунео") не подверглось разграблению. Тем не менее, на следующий день, 2 ноября, бомбардировка началась снова, и, поскольку дома на берегу моря (принадлежащие бедным классам) были в значительной степени разрушены, это позволило португальцам перейти к обстрелу домов знати (case de Signori e gran maestri), расположенных дальше вглубь города. По подсчетам Томе Лопеса, к полудню было выпущено более четырехсот пушечных ядер. Днем к португальской армаде с берега подошла небольшая флотилия лодок; их атаку легко отразили.
Таким образом, 3 ноября Гама с некоторым удовлетворением отплыл в Кочин, оставив Висенте Содре с шестью большими кораблями и каравеллой, чтобы поддерживать блокаду Каликута и не препятствовать заходу кораблей (и доставке припасов) в порт. Он прибыл в Кочин, где 7 ноября 1502 г. (80) его встретили Гонсало Жиль Барбоза и Лореншу Морено. Но и здесь события, похоже, не давали ему повода для радости. Мусульманские купцы из Кочина были извещены письмами своих коллег из Каликута о действиях португальцев, и поэтому в воздухе витала некоторая враждебность. Напряженность была снята на встрече с правителем Кочина, Унни Года Вармой, которая состоялась примерно через неделю после прибытия Гамы (после одной попытки встречи, которую пришлось отложить из-за дождя). Произошел обмен подарками, раздались обычные фанфары и пушечный выстрел. Примерно в то же время из Каннанура прибыли эмиссары, чтобы возобновить переговоры о торговле, и предложили поставлять специи по ценам, согласованным в Кочине. Теперь Гама пересмотрел свое предыдущее решение и отправил два корабля в Каннанур за пряностями.
В Кочине Гама проявлял определенное стремление поддерживать хорошие отношения с правителем, понимая, вероятно, что решающие торговые ставки лежат в этом порту. Также может показаться, что, в отличие от его неудачных отношений с Пайо Родригешем, он поддерживал относительно сердечные отношения с Гонсало Жилем Барбозой и Лореншу Морено, которые, по-видимому, были его местными советниками. Таким образом, примерно через десять дней после его прибытия произошел незначительный инцидент, который позволил ему продемонстрировать свою добрую волю: пришли трое мусульман и продали португальцу с корабля "Джулия" корову для забоя на мясо. Когда кочинский правитель услышал об этом, он пришел в ярость и пожаловался Гаме, который — в следующий раз, когда люди пришли продать еще одну корову — передал их местным властям, которые тут же посадили их на кол в качестве весьма сурового наказания. Через несколько дней после этого инцидента из Каликута прибыл Висенте Содре, и Гама воспользовался возможностью еще раз побеседовать с раджей Кочина. Содре тоже был отправлен в Каннанур, чтобы погрузить пряности на три корабля, в том числе на "Сан-Габриэль". Терпение Гамы также проявилось в середине декабря, когда коммерческие отношения с торговцами специями из Кочина временно прервались, к чему добавился тот факт, что Гонсало Жиль Барбоза сообщил Гаме о слухах о том, что Каликут, Каннанур и Кочин готовились выступить единым фронтом против португальцев. Португальские факторы и писцы были поспешно отозваны обратно на корабли, но в течение четырех дней с купцами-маппила вновь было достигнуто взаимопонимание (81). За перец нужно было заплатить смесью из трех четвертей серебра и одной четверти меди по 12 золотых дукатов за кантар; гвоздика и бензоин будут обмениваться на ткани; корица, ладан и квасцы будут обмениваться на бразильское дерево.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
