Три королевских слова. Часть первая

Читала я в результате до утра, слопала весь шоколад и приползла на занятия невыспавшаяся и злая. Злилась я прежде всего на себя и на свою девичью впечатлительность. Женьке, которая заметила, что я сегодня не в форме, я не рассказала ничего, отговорившись банальной бессонницей.

Да и что я ей могла сказать? Что вчера я увидела привлекательного внешне студента, и этой же ночью он приснился мне в эротическом сне? Наверное, смешливая Журавлёва тут же вспомнила бы дедушку Фрейда и старый анекдот на тему "жениться Вам надобно, барин".

Нет уж, такие подробности я не собиралась предавать гласности.

Через некоторое время я успокоилась и вспоминала этот сон уже в юмористических тонах — удивлялась, почему в постели с Мартином не было ещё и Тургенева Ивана Сергеевича с Чаком Палаником и Полиной Виардо.

Старшая Журавлёва уже третий год по вечерам подрабатывала баристой в кофейне, которую держал хозяин-маг. Семья Журавлёвых была небогата, и дополнительный доход был не лишним.

Вскоре выпал случай, и Лена предложила освободившееся место официантки младшей сестрёнке. Я в деньгах не нуждалась, но тоже пошла поработать за компанию. Чтобы оставалось время на учёбу, мы разделили с Женькой одну вакансию на двоих.

На три-четыре вечера в неделю я превращалась в официантку, и эта игра в Золушку увлекала меня чрезвычайно. Мне нравилось всё: и само расположение "Кофейного Рая" — неподалёку от Невского проспекта, и то, что в стильном и уютном помещении было два этажа, и что наверх ведёт красивая деревянная лестница с фигурно выточенными балясинами и широкими перилами; нравилось туго повязывать вокруг талии длинный, до щиколоток, коричневый холщовый фартук, нравилось встречать улыбкой новых посетителей и приветствовать завсегдатаев каким-нибудь приятным презентом — круассаном с ещё горячей клубничной начинкой или рассыпчатым песочным сердечком в ореховой посыпке.

Это была настоящая взрослая жизнь — вечерняя, сияющая в холодной осенней мгле электрическими огнями, пахнущая свежесмолотой арабикой и тёплой выпечкой, наполненная человеческим гомоном и звуками джаза, лившимися из динамиков.

Взрослая жизнь — с поправкой на то, что я могла в любую минуту вернуться в детство.

Правда, при устройстве на работу произошёл непонятный эпизод.

В назначенный вечер мы с Женькой подъехали в кафе, где нам предстояло трудиться. Лена встретила нас и повела на второй этаж, в кабинет хозяина, чтобы представить своих протеже. Роберт Ашотович, конечно, никогда не стал бы связываться с несовершеннолетними, но ему в качестве сотрудниц были нужны именно ведьмы. Основная масса посетителей кафе происходила из магического сообщества, и всегда находился кто-то, желающий прикурить от собственного пальца или раствориться в воздухе при виде внушительного счёта.

Роберт Ашотович замаялся реставрировать картину мироустройства в головах обычных граждан и с некоторых пор подбирал персонал только среди магически одарённых.

Разумеется, любая ведьма могла найти более серьёзную работу, да ещё и Роберт Ашотович был, прямо скажем, скуповат. Но приличные чаевые помогали скрасить неказистый оклад, и студентки-магички на такую работу соглашались.

Хозяин кофейни был грузным мужчиной с яркими серебряными нитями в густых чёрных волосах. Он встретил нас, сидя за своим рабочим столом, и поначалу мне показалось, что Роберт Ашотович дремлет.

Глаза у него были полуприкрыты, а дыхание сипло, как у спящего астматика. В процессе разговора Роберт Ашотович вдруг проснулся и начал кидать на меня изучающие взгляды. И чем дольше длился разговор, тем продолжительнее становились эти взгляды. Вид у Роберта Ашотовича стал крайне заинтересованный, но в интересе хозяина "Кофейного Рая" я не почувствовала чего-либо непристойного. Он вёл себя скорее как энтомолог, заприметивший у себя на подоконнике букашку неизвестного науке вида.

Черносливовые глаза заиграли, над тройным подбородком появился намёк на улыбку.

Когда основные формальности были улажены, Роберт Ашотович сгрёб наши документы и скрылся в задней комнате, чтобы сделать с них ксерокопии.

Лена тут же шепнула мне на ухо:

— Имей в виду, у Робика жена и пятеро детей.

Я скорчила печальную рожицу и пробормотала в ответ:

— Ну вот, так всегда, а я-то размечталась!

На прощание Роберт Ашотович и совершил то самое, странное. Когда аудиенция подошла к концу, меня попросили задержаться. Девчонки вышли, а хозяин принялся расспрашивать меня о месте, откуда я приехала, о семье (я отвечала сдержанно, как всегда: выросла в рабочем посёлке, мама библиотекарь, папа на заводе работает), а под конец вдруг, будто бы на что-то решившись, кивнул на мою руку:

— Позволите?

Сомневаясь — правильно ли я его поняла? — я медленно подняла руку, и Роберт Ашотович почтительно припал к моим пальцам, тихо, еле слышно просопев над ними:

— Светлейшая... — и поднял на меня глаза.

Создавалось впечатление, что он ожидает какой-то определённой реакции.

На "Христос воскресе" положено отвечать "Воистину воскресе", на "Будь готов" — "Всегда готов", а что положено отвечать на "Светлейшую" я не знала. Когда такое проделывал папа, мама обычно выдёргивала у него руку и заливалась весёлым смехом. Я всегда считала, что это личная прибаутка родителей, глубинный смысл которой ясен лишь им двоим.

Как выяснилось, не только им.

Заливаться весёлым смехом мне что-то не хотелось, никакой особой светлости я в себе не ощущала, поэтому осторожно забрала свою конечность, неловко бормотнув в ответ: "...Э-э-э... Большое спасибо, Ашот Робертович..."

Хозяин кофейни распрямился, заново изучил моё недоумевающее лицо и, видимо, сделал для себя какие-то выводы.

— Всего доброго, Данимира Андреевна, — ровно произнёс он и замолчал, сложив руки на животе. Круглые веки прикрылись — он приготовился снова заснуть.

Я поняла, что представление окончено, и покинула кабинет.

Лена с Женькой уже спустились вниз и ожидали меня за столиком у окна. У нас был запланирован весёлый праздник живота по случаю начала трудовой жизни, и сёстры склонили русые головы над широкими листами книги в солидном кожаном переплёте — изучали меню. Когда я подошла, они оторвались от своего увлекательного занятия и накинулись на меня, требуя подробностей.

— Он просто предупредил, чтоб я не надевала на работу такую короткую юбку, как сейчас, — ляпнула я первое, что пришло в голову.

Врать я никогда не умела. Отговорка была глупа. Юбка на мне была не такая уж короткая — намного выше колена, но всё же вполне в рамках приличия.

— Что это с Робиком? Он что, с ума сошёл? Короткая юбка — это же наше всё, это двойные чаевые! — возмутилась Лена. — Сейчас я ему выскажу! — и она, развернувшись, помчалась наверх — так стремительно, что я не успела её остановить.

Вернулась Лена озадаченной.

Женька была в нетерпении.

— Ну?

— Даня, признавайся, что ты сделала с нашим хозяином? Он называл тебя по отчеству. Он сказал, что Данимира Андреевна вольна приходить на работу в чём хочет. Хоть без юбки вообще. Честное слово, так и сказал, — сообщила Лена. — И хихикнул, как умалишённый. Что всё это значит?

— Не думаю, что когда-нибудь воспользуюсь такой привилегией, — отшутилась я, как бы не слыша вопроса.

Я и сама не знала ответа, поэтому поспешно "перевела стрелки":

— Ух ты, а меню здесь какое красивое! Просто произведение искусства, а не меню! А что тут есть со взбитыми сливками? И с клубникой?

Сёстры Журавлёвы поняли, что большего от меня не добьются, и щекотливый вопрос был закрыт — по крайней мере, на время.

Через полчаса, отправляя в рот клубничину, подхваченную с белоснежной сливочной вершины, я случайно подняла глаза и застыла, не донеся лакомый кусочек до рта. На галерее второго этажа стояла группа людей и с интересом наблюдала, как я предаюсь греху чревоугодия. Там было двое молодых людей — необыкновенно схожих друг с другом, скорее всего, они были близнецами, рядом стояли две девушки — одна нашего возраста, другая подросток, и ещё была женщина с роскошными волосами цвета тёмной вишни, с младенцем на руках. На меня глазели все, включая младенца.

— Кто эти люди? — спросила я, поперхнувшись.

Лена посмотрела вверх.

— А, это Артур Робертович, Гамлет Робертович, Анжелика Робертовна, Луиза Робертовна и Мари Гаспаровна с малолетним Кристианом, само собой, Робертовичем.

— А что это они делают?

— Как что? Пришли на тебя посмотреть.

— Зачем?

Лена мстительно усмехнулась.

— Ну, как же! Ты же что-то сделала с их любимым отцом и мужем. Хотят посмотреть на злодейку.

— Я его съела. Вот так, — сказала я и отправила красную ягоду в рот. — А потом выплюнула уже совершенно другим.

— Не показывай! — поспешно сказала Женька.

Мы переглянулись и покатились со смеху.

Странности витали вокруг меня как комары — назойливо, но не причиняя особого вреда. Легче было не обращать внимания, чем придавать этому большое значение.

Первое время с непривычки мои бедные ноги гудели как высоковольтные провода. Я уставала так, что после рабочей смены падала в постель замертво, но и незнакомая ранее усталость мне тоже нравилась.

Зато больше никаких эротических кошмаров.

Да-а, барин, посмеивалась я про себя, не жениться Вам надобно, а на работу устроиться. Пахать, пахать, и ещё раз пахать!

Неоднократно после того памятного явления я снова видела Мартина в коридорах института, то одного, то с компанией, но ничего зловещего ни в нём, ни в его подружках не замечала. Вели они себя вполне адекватно, на людей с пеной у рта не бросались, хотя вид у девушек по-прежнему был надменно-отстранённый.

Один раз я столкнулась с Мартином в подвале институтского Спецхрана. Он внезапно появился из-за стеллажа, и я почти налетела на него по инерции. Мартин вежливо поддержал меня за локоть, потом отстранился, коротко взглянул на меня, извинился — с лёгким наклоном головы, и спокойно направился дальше по своим делам. Я успела заметить, что говорит он, действительно, с едва различимым акцентом, который показался мне ужасно милым. Золотисто-рыжие волосы Мартина в тот день были аккуратно причёсаны и собраны в хвост, одет он был в джинсы и белую толстовку с красной английской надписью "Born to be free".

Словом, выглядел он типичным студентом, и я подивилась своему первому странному впечатлению.

С чего это Мартин показался мне чуть ли не Люцифером?

У него были манеры хорошо воспитанного рижанина и славное, даже несколько мальчишеское лицо. Он напоминал мне кого-то из голливудской братии, но поскольку знатоком кинематографа я не являлась, имя актёра так и не проявилось в памяти.

И с чего Женькины "некоторые люди" (я была уверена, что "некоторыми людьми" была её старшая сестра) решили, что он не чурается тёмной магии?

Немного поразмыслив, я решила, что всё дело в четырёх подружках, постоянно крутившихся вокруг Мартина. Выражение горделивой спеси, не покидавшее их ни на минуту, могло вызвать раздражение в ком угодно. Одевались они то в чёрную обтягивающую кожу, то в длинные, развевающиеся на ходу одеяния — тоже тёмных тонов, длинные волосы были всегда распущены по плечам.

По моему разумению, девочки играли в крутых ведьм так же, как я играла в официантку.

Очень может быть, что они сами и поддерживали те мутные слухи, что окружали их зловещим ореолом. Мне казалось, что если бы подружки Мартина родились парнями, то, наверное, стали бы кем-то вроде байкеров. Одевались бы в куртки с заклёпками, туго повязывали бы на бритые черепа красные банданы и носились бы по городу колонной, эпатируя прохожих оглушительным рёвом стальных коней.

Есть же такие люди, которым непременно нужно доказать свою значимость с помощью внешних атрибутов. Это было так понятно — моё собственное стремление стать как можно более незаметной происходило из того же источника — из неуверенности в себе. Просто мы двигались по противоположным векторам.

Впрочем, размышления по поводу институтских достопримечательностей скользили по обочине моего сознания и особого места не занимали. Жизнь была прекрасна и удивительна, и обещала стать ещё прекрасней и удивительней.

На новогодний институтский бал традиционно приглашались студенты из других магических учебных заведений. Всё-таки Смольный был традиционно девчоночьим институтом, соотношение ребят и девушек было примерно один к пяти, и без притока тестостерона со стороны бал мог стать только пародией на самого себя.

Женька на этом балу познакомилась с начинающим художником, учившимся в Репинке. Егор обладал магическими способностями, но не инициировался и учился, не используя свой особый дар. Я видела его картины, они были чудо как хороши. В них присутствовала магия совершенно другого порядка — великая магия человеческого таланта, и этого было достаточно.

Женя и Егор быстро пришли к полному взаимопониманию, и их нежная дружба буквально через месяц перешла на следующую ступень. Подружка переехала к Егору, и некоторое время ребята пытались утаить шило в мешке — скрыть своё сожительство от всевидящего ока старшей Журавлёвой. Я, как посвящённая в тайну, тоже немножко поиграла в разведчика во вражеском тылу, но долго это не продлилось. Секрет вскоре был раскрыт, не помню даже, кто раскололся первым. Лена ужасно ругалась, обзывала Женьку малолетней маньячкой, грозилась наябедничать родителям и увезти её на Урал, к бабушке с дедушкой, постоянно проживавшим на лесной пасеке. Потом, познакомившись поближе с Егором, она сменила гнев на милость, но взяла с парочки торжественную клятву не участвовать в улучшении демографической ситуации в стране — по крайней мере, в ближайшее время.

Клятва была принесена, и солнце вновь засияло над нашими головами.

Я, глядя на чужое счастье, немного ему завидовала. На том зимнем балу я тоже обзавелась поклонниками. Их было трое, но поскольку я была равнодушна ко всем трём, то и встречалась, флиртовала и целовалась я со всеми тремя. Всё это проделывалось от скуки. Молодые люди, ухаживавшие за мной, были и хороши собой, и вроде неглупы, но я по-прежнему не чувствовала в их присутствии ничего особенного.

Бабочки в животе не порхали, колени не подкашивались.

Я приставала к Женьке с вопросом, не пора ли мне посетить психотерапевта. Со специализацией по сексопатологии.

— Я иногда как подумаю, так мне страшно становится, — с серьёзным лицом отвечала Женька.

— Чего тебе страшно становится?

— Мне кажется, Даня, когда ты, наконец, влюбишься по-настоящему — это будет такой ураган, который сметёт тех несчастных, кто рядом окажется, с лица земли. Мне уже заранее хочется блиндаж вырыть.

— Мне бы влюбиться, — ныла я. — А уж там я об окружающих позабочусь. И чем тебе плохо? Будешь со своим Егором в тёмном уютном блиндажике, хорошо тебе будет...

— Ты на нас с Егорычем не заглядывайся, — отвечала рассудительная Женька. — Нам повезло случайно, как в лотерее. Шли себе, шли, никого не трогали, и вдруг сверху — бац! — любовь. Как кирпич. А тебя тоже где-то кто-то ждёт. Кто-то особенный, кому ты предназначена. Ты лучше прекращай троим мужикам одновременно голову морочить. Вот они узнают друг про друга, и такая деревенская свадьба начнётся — мордобитие, слёзы, пьяные песни под гармошку...