Королевский шпион. Подмастерье палача

Пьер поднялся и отойдя на несколько метров, приспустив штаны, отлил, затем приведя себя в порядок, вернулся и сел. Открыл вторую флягу, затем налил нам вина и порезал сыра. По его задумчивому лицу можно было понять, что он сейчас собирается с мыслями, и насколько я мог определить, для не простого для него разговора. Впрочем, я догадывался, о чем может пойти речь.

Пьер, несмотря на свою внешнюю невозмутимость, сегодня сильно перенервничал, так как его профессионализм, как палача, которым он очень гордился, причем не без основания, оказался под ударом и только этот, пока непонятный ему парень, сумел его выручить. К тому же тот понравился ему как человек, и теперь, когда наступила разрядка, Пьеру хотелось выговориться.

— Знаешь, парень, тебя словно наш господь прислал мне в помощь. Давай выпьем за то, чтобы у нас все было хорошо, — выдал он стандартный тост, затем мы чокнулись оловянными кружками с налитым вином и выпили. Он тут же снова разлил вино в кружки, но пить не стал, а вместо этого, неожиданно для меня, стал рассказывать о своей жизни. Сначала у Пьера Монтре было все, как у людей. Жена и дочь. Вот только его жена умерла слишком рано, их дочери только-только исполнилось десять лет. Пьер сильно переживал из-за ее смерти и все свое внимание и любовь перенес на ребенка. Он, не стесняясь, рассказывал мне, каким милым и красивым ребенком была его деточка, и что, приходя с работы, он никак не мог налюбоваться своим прекрасным цветочком. Он делал все что можно, лишь бы у нее все было хорошо, а когда ей стукнуло пятнадцать лет, Пьер познакомил ее с неплохим парнем, сыном городского живодера. Я не стал спрашивать, почему именно с ним, а не обычным городским парнем, потому что и так было понятно, что живодеры, как и палачи, относились к самому низшему слою городского общества, а значит, искать невест и женихов они имели право только среди своих. Дело уже шло к свадьбе, как он вдруг узнал, что его любимая Абель сбежала с каким-то паршивым музыкантом. Это произошло во время праздника Тела Господня. Так Пьер Монтре одним махом лишился ученика, так как предварительно было получено согласие сына живодера стать подмастерьем палача, и своей любимой дочери. Спустя какое-то время новым ударом для него стала смерть помощника, с которым он работал уже несколько лет. Желающих освоить профессию палача долго не находилось, пока одно семейство, чтобы не сесть за долги в тюрьму, не отдало ему в ученики своего сына. Так у него полгода тому назад появился Жан.

— Мне хотелось сделать из него порядочного человека, но эту грязную свинью интересует лишь вино, азартные игры и шлюхи. К тому же у него лживый и паршивый язык. И что самое плохое, так это то, что мы связаны друг с другом железной цепью — договором, которой сковал нас городской совет. Будь прокляты эти жирные хорьки! Этого тупого мула мне навязал город, хотя я просил предоставить мне самому выбор моего помощника. Вот скажи мне, Клод, разве это не свинство?

Выпив еще пару стаканов вина, охмелевший Пьер сказал, что я ему понравился, как человек без предрассудков, а затем он спросил меня о том, что я собираюсь дальше делать.

Пожав плечами, ответил: — Пока не знаю.

— Эти жирные свиньи (мне уже было известно, что Пьер очень не любит городской совет), уже давно обещают мне второго подмастерья. И что? Где он? Как хорошо можно делать свою работу, когда у тебя в помощниках такой тупоголовый и бесстыжий урод, как Жан! Вот что я скажу тебе, парень: мне очень нужен ловкий и толковый помощник! Вот ты мне скажи....

"Так и знал, что все сведется к этому".

Пока палач разглагольствовал, я стал быстро прикидывать плюсы и минусы предложения, которое вот-вот последует. При отказе я получу несколько монет, но при этом о поездке в Тур можно забыть, а оставаться в городе, где меня знают, как помощника палача, крайне неразумно. К тому же, меня даже в город не пустят, ведь не зря палач торчит за городскими стенами. Из плюсов у меня будет временная работа (мерзкая и отвратительная) и заработок, а главное, появится время для спокойной адаптации в этом мире.

— Но ты же мне до этого сам сказал, что только городской совет может назначить тебе помощника и определить ему денежное вознаграждение. Ты же не можешь, просто так, привести меня и сказать: это мой ученик.

— Ха! Да мне плевать на них! Я все решу сам! Никому я не собираюсь ничего докладывать! — разошелся опьяневший палач. — К тому же ты будешь получать деньги, как подмастерье. Треть — ему, две трети — тебе. Поверь мне, я щедр, а это очень хорошая оплата! Тебе любой это скажет!

— Да верю я тебе, верю.

— К тому же ты получишь кров и еду. Да ты пойми, парень, в твоем положении у тебя просто нет выбора! — продолжал он напирать на меня.

В принципе я уже решил согласиться и теперь старался выбить из него как можно больше преференций, сделав при этом скучную физиономию. Монтре видел по моему лицу, что мне не сильно нравиться его предложение и решил подсластить пилюлю.

— Ты получишь половину денег, что причитаются этому придурку за сегодняшнюю работу. Кроме того, я обязуюсь платить тебе за переработку, когда таковая случиться.

— Ну, не знаю, — продолжил капризничать я. — Мне надо подумать.

— Думай, парень. Но судя по твоему бедственному положению, ты себе ничего лучше не найдешь.

— А сейчас что дальше делать будем? — поинтересовался я.

— Сегодня ехать уже поздно. Будем отдыхать, а завтра поутру двинемся в путь. Дорога неблизкая.

Чувство голода, которое меня постоянно мучило все эти дни, заставило поднять вопрос о еде.

— А завтракать мы будем или уже поедим в дороге?

— Это все зависит от твоего решения, парень, — ехидно усмехнулся Монтре. — Если ты согласен пойти ко мне подмастерьем, то тогда я обязан тебя кормить, а если нет, то ты сам по себе.

"Морда палаческая! — подумал я, но вслух сказал: — Я же сказал, что подумаю.

— Думай, Клод, думай.

Неожиданно мне в голову пришла мысль, и я не замедлил ее озвучить: — А почему казненного привязывают к колесу лицом вверх, а не вниз?

— Смысл в том, что преступник должен смотреть в небо и ждать смерти, как Божьей милости.

Это был ответ, наверно, понятный для другого человека, а для меня это было какое-то невнятное объяснение, но переспрашивать его не стал, так как уже понял, мне еще многое в этом времени придется понимать и осознавать по-новому. Хотя у меня накопилось много вопросов, задавать я их не торопился, так как сначала надо было определиться с работой. Пьер, похоже, решил, что мне надо подумать в одиночестве, так как встал и снова залез в возок. Спустя несколько минут, уже оттуда раздался его голос: — Продукты и вино положи в мешок. Он лежит в повозке.

Сделал, как он сказал, после чего улегся в тени повозки. Солнце уже лежало на вершинах лежащих вдалеке холмах, изредка прячась за белоснежные курчавые облака. На виноградники и луга легла синеватая дымка, сильно запахло скошенной травой. Только сейчас я почувствовал, что полностью расслабился, а значит, пришло время попробовать выловить из своей памяти, все то, что я когда-то учил о Средних веках.

"Война с Англией, судя по всему, закончилась давно. По крайней мере, о ней никто здесь и словом не обмолвился. Король Людовик XI. Отрицательный герой у Вальтера Скотта. Хитрый, подлый, лживый. Его заклятый враг — Карл Бургундский, но это если верить Вальтеру Скотту. Что еще помню? Война Алой и Белой розы, но это в Англии. Рыцари. Турниры. Духовенство. Дворянство. Еще вспомнил! Ян Жижка! Жил в Чехии! В пух и прах рыцарей разбил. В Германии были еще наемники -ландскнехты. А что сейчас делается на Руси? Кто там правит? Если Иван Грозный, то лучше туда не ехать. Впрочем, это все, что я знаю про эти времена. То есть вообще ничего".

Под эти мысли я заснул. Сколько времени проспал, не знаю, уже стемнело, когда на меня вдруг что-то упало, разбудив. Инстинктивно я хотел это отбросить, как раздался насмешливый голос палача: — Это всего лишь плащ. Под утро роса выпадет. Промокнешь.

— Я согласен, Пьер, — неожиданно вырвалось у меня.

— Теперь я для тебя, Клод, мастер.

— Как скажешь, мастер, — ответил я, заворачиваясь в плащ.

Стоило рано утром пробить церковным колоколам, как нам привезли завтрак. Жареная рыба, каша, хлеб, пиво. Поев, мы занялись приготовлениями к отъезду, при этом Монтре сильно удивился моему неумению запрягать лошадь, но высказываться по этому поводу не стал.

Полчаса езды по проселочной дороге, после чего мы выехали на основной тракт, идущий в направлении Тура, оказавшийся, к моему удивлению, столицей Франции. Сразу закралась мысль об альтернативном мире, но тут же выяснилось, что город Париж существует и до правления нынешнего короля выполнял роль столицы. Я облегченно вздохнул, но тут же решил, что для меня, с моими куцыми знаниями по истории, особой разницы нет.

Сунув мне в руки вожжи, Пьер удобно улегся в возке, заставив скорчиться у заднего бортика, в неудобной позе Жана. Поведение палача унижало парня и заставляло того дико злиться, причем не на него, а на меня, что было видно по его бешеным взглядам, которые я временами ловил на себе.

Пьер решил, раз дорога дальняя, значит есть время обучить меня основам ремесла, а заодно рассказать ему о некоторых аспектах и особенностях этой профессии. Надо отдать ему должное, он честно и объективно говорил как о плюсах, так и о минусах своей профессии, которых, как оказалось, было намного больше.

— ... нас презирают, бояться и ненавидят, но мы, палачи, считаемся орудием справедливости среди мира, полного зла и насилия, — я уже хотел удивиться гладкой фразе с философским оттенком, как Монтре добавил. — Это не мои слова. Так мне сказал один умный человек, удостоивший меня своей беседой. Правда, хорошо сказано?

— Хорошо, — согласился я с ним. — А главное, правильно.

— А люди избегают меня, смотрят со страхом, словно я прокаженный, только ведь убиваю не я, а убивает закон, — в его словах была слышна горечь.

— Это люди, а как церковь смотрит на работу палача? — задал я осторожно вопрос.

— Святая церковь дает нам полное отпущение всех грехов, совершенных при правильном исполнении своих обязанностей и праведном образе жизни.

— Правильное исполнение обязанностей. Это как понять? — поинтересовался я, начиная понемногу интересоваться неизвестными мне нюансами, которыми, похожа, полна профессия палача.

— Это значит, что применять пытки я могу только по указанию судьи и ни в коем разе мне нельзя причинять боль пытаемому по собственной прихоти.

— Тут ваша совесть чиста?

— Я чист. Могу поклясться в этом перед самим господом Богом. Если я грешен, так только в том, что не до конца верю об уготованном мне месте в царстве Божьем. Ведь как не посмотри, я лишаю людей жизни, а одна из десяти заповедей гласит: не убий. Как тут быть? Да и люди, в своем большинстве говорят, что гореть мне в геенне огненной. Кому верить?

"Да, логики здесь никакой нет, но надо поддержать мужика".

— Скажи мне: кто ближе к Богу? Церковь или люди, которые выдумывают всякие гадости, потому что боятся тебя?

— Конечно, церковь.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос.

— Да и я так понимаю. Головой и сердцем понимаю, что не сам казню преступников, а суд и закон, но иной раз слышу от людей обидные слова, и горечь обволакивает душу. Проклятье палача! Клеймо Сатаны! Все они верят, что, коснувшись меня, на них перейдет проклятье! Это неправильно! К тому же мне доводилось слышать, что в чужеземных странах совсем другое отношение к палачам. Да я сам разговаривал с негоциантом из вольного города Гамбурга и своими ушами слышал, как тот рассказывал, что их палач считается уважаемым человеком в городе, а если кто его и боится, так только нечистые на руку люди. У нас, во Франции, почему-то все по-другому, и никто не может мне сказать, почему так выходит.

В его голосе слышалась неприкрытая душевная боль, это вполне можно понять, но что мне было удивительно, так это слышать от человека подобной профессии довольно здравые рассуждения.

"Стереотип. Палач — тупое животное и тому подобное. Ага! Как же! Нате вам, получите палача — мыслителя!".

Монтре явно ждал реакции на свои слова, поэтому я отреагировал так, чтобы ему понравился мой ответ.

— Я тоже не знаю, — сказал я. — Но если подумать, то к наказанию приговаривают судьи, а ты, мастер, выполняешь только то, что тебе скажут. Это же очевидно.

— Вот ты понимаешь, а другие нет. Им проще назвать меня убийцей. Они говорят, что я проклят, что попаду в ад, а стоит глашатаю объявить о казни на площади, как все эти добрые и уважаемые люди, которые так думают про себя, начинают об этом судачить, при этом с нетерпением ожидая дня казни. Как можно после этого говорить о справедливости?

Монтре видимо нравился мой живой интерес к тому, что он говорил, этому еще способствовало вино, которое он, время от времени, прихлебывал из фляги. Только я собрался ему посочувствовать, как он снова заговорил: — И если бы только ругали, а то ведь даже напали, хотели убить.

Вот этому заявлению я даже не удивился, при подобном отношении народа к палачу. Тут что сумасшедших мало? Увидел палача, в мозгах перемкнуло и схватился за нож, который, кстати, как я уже заметил, здесь носят многие.

— Может они просто хотели ограбить человека, не зная, кто он? — поинтересовался я.

— Это случилось два года назад, в канун дня всех святых. Я возвращался домой, когда на меня набросились двое грабителей. Один был с дубинкой, а другой с ножом. Я схватился за дубинку, без которой не выхожу в город, отбил удар, потом другой и вдруг вижу, как мне за спину заходит второй головорез с ножом. Понял, что дело плохо, бросился вперед, крича и зовя на помощь, что есть мочи. От неожиданности грабитель с дубинкой сделал быстрый шаг назад, не заметил, вступил в кучу свежего конского навоза, поскользнулся и упал. Я только успел ударить его дубинкой по голове, как на меня напал грабитель с ножом. Подставил под лезвие левую руку, а сам ударил его дубинкой. Злодей сумел увернуться, но я все же задел его по плечу. Он закричал и тут подоспела городская стража. Они проходили неподалеку и услышали мой крик. Вор с ножом сумел убежать, а второго, которого оглушил, забрала городская стража. На следующий день мы с ним снова встретились, но уже в камере пыток. Через час мне стало известно, что они не просто грабители, а убийцы, которые хотели убить именно меня. Франсуа Менье сознался, что он, вместе с Шарлем Бутье, хотели убить палача, так как тот, в свое время, повесил старшего брата Бутье, грабителя и убийцу.

— И что дальше?

— Шарля Бутье так и не нашли. Судя по всему, он сбежал из города. А Менье был повешен. При этом городские глашатаи официально объявили, что так будет с каждым, кто посягнет на жизнь палача города Тура.

— Нескучная у тебя жизнь, мастер.

— Знаешь, что я тебе скажу, Клод: я, Пьер Монтре, богобоязненный и достойный уважения житель города Тура, чтобы обо мне не думали другие люди, поэтому меня такие приключения совсем не радуют. После этого случая даже собрался городской совет, который решил, что мне надо нанять охранника. Я обрадовался, вот только рано, так как эти жирные свиньи только решили, что это надо сделать, но до сих пор не могут найти деньги для него. Ты понимаешь, Клод, эти вонючие свиньи лопаются от денег, но для меня у них не нашлось даже пару-тройку лишних монет, — сейчас в его голосе было столько детской обиды, словно со мной говорил не взрослый мужчина, а жаловался маленький ребенок. — Я же не просто так говорю. Вон в Париже палач ходит с двумя телохранителями, а для меня... Да что тут говорить! Эти свиные хари даже не дали мне денег на закупку свечей, дров и прочего, что положено по договору с городом. Вместо этого они решили, что городской совет сам будет мне это поставлять! Даже на мне решили заработать, эти поганые ублюдки!