Дело треножников

Прирученные и одомашненные триффиды мирно паслись на отведённых им лужайках и поглощали огромное количество всевозможных органических отходов, и человек постепенно научился принимать их как часть окружающего пейзажа. Однако, по непроверенным слухам, весьма многочисленные группы взрослых триффидов по всему миру сумели избежать избиения, одомашнивания и приручения, уйдя в леса.

Эта информация никогда не подтверждалась правительствами — как, впрочем, и не опровергалась. Но многие ли из нас регулярно — или хотя бы мало-мальски часто — посещают леса, пусть даже они и находятся совсем рядом с границами наших поселений? И потому слухи так и оставались всего лишь слухами.

И в этом весь Человек.

Те триффиды, что поглощали сейчас активно распадающуюся на элементы периодической таблицы тушу марсианина, были одомашненными, кастрированными особями с обрезанным жгутом смертоносного жала. Лишенные яда, они, тем не менее, представляли немалую опасность для двоих людей здесь, в тесной капсуле треножника, распахнутые технологические люки которой открывались в трёхсотфутовую пропасть над Лондоном. Силы растительных мускулов даже одного из зелёных великанов было вполне достаточно для того, чтобы вытолкнуть в пустоту нас обоих — а триффидов было здесь пять.

— Как эта дрянь попала сюда? — спросил я, брезгливо разглядывая трёхногих растительных монстров.

— Так же, как и мы с вами, дорогой мой доктор, — отозвался Холмс. — Только воспользовались для восхождения не лестницей, а побегами марсианского вьюна. Остальные, те, что бродят неприкаянными сейчас внизу, тоже охотно присоединились бы к своим более удачливым сородичам, но им помешало полицейское оцепление. Эти же поднялись сюда прямо из разбитой оранжереи ещё до того, как оцепление было выставлено. Счастливчики!

Я содрогнулся от омерзения.

— Я заканчиваю с забором образцов, Ватсон, — продолжал между тем Холмс. — Процедуру вскрытия тоже пришлось проводить самому, не дожидаясь экспертов из Ярда. Слишком уж быстро он разлагается. Очень хорошо, что вы решились подняться сюда, Ватсон! Честное слово — рад, а то я уже и не чаял! Взгляните, пожалуйста, сами, пока тут всё не расплылось окончательно. Что вы видите? Я так понимаю, анатомировать инопланетян вам ведь уже приходилось?

При этих словах Холмс быстро взглянул на меня и тут же отвёл взгляд. Я же постарался сделать вид, что не заметил его случайного приближения к опасной черте. Многие знания — многие печали. Дружба же — это не отсутствие секретов, а умение их хранить... а порой и просто не обращать внимания на их наличие.

Я кивнул и, зажимая нос платком, как мог осторожно протиснулся между двумя триффидами поближе к останкам. Холмс предупредительно освещал мне поле деятельности карманным фонарём.

Марсиане огромны.

Больше всего они похожи на чудовищных размеров бурдюк о паре глаз, попугайском клюве и двух пучках весьма тонких многофункциональных щупалец. Чем-то они напоминают наших осьминогов — клювом ли этим, многоногостью или же мудрым выражением вечно усталых выпуклых глаз. Несмотря на это, сленговое прозвище типа "спрут" или "головоног" нигде в мире не прижилось. Повсеместно марсиан зовут марсианами, и точка.

Сейчас этот бурдюк был вздут гнилостными газами до состояния шара. Та часть многочисленных полостей тела марсианина, которая вмещала внутренние органы, была мастерски вскрыта в один разрез с линейно-ровными краями раны. Не снимая перчаток, я развёл края раны и погрузился в изучение распадающихся под моими пальцами ошмётков плоти, бывших ещё совсем недавно сложными органами, венцом эволюции марсианской жизни.

Совсем рядом продолжали свою страшную трапезу триффиды, каждый из которых ростом был выше меня.

— Время смерти, доктор?

Я осматривал потускневшие роговицы огромных глаз мертвеца. Мёртвый пилот печально смотрел на меня. Незавидная судьба — умереть вдали от родины, от соплеменников, в одиночестве, и быть после смерти пожранным существами иной расы, выведенной врагом для совершенно невоенных целей, превратиться в удобрение, в компост, разложиться на атомы в живых фабриках триффидовых тел и стать на выходе чистой энергией, приводящей в движение машины врага, обогревающей и освещающей его жилища, питающей его... Было в этом что-то философское и вечное.

— Учитывая скорость разложения тела и его степень, зашедшую уже весьма далеко, я бы сказал, что наш марсианин умер около трёх часов назад, — ответил я.

Холмс кивнул.

— Вполне подходит. Согласно показаниям полисмена, дежурившего на углу Воксхолл-Бридж-роуд и Улицы королевы Виктории, а также гвардейцев у ворот дворца, марсианин появился на площади примерно в это время. Причём пришел он со стороны дворца, перешагнул ограду — и замер. Через пару минут перестали двигаться щупальца, и с тех пор он недвижим.

— Мёртв, — уточнил я.

— Да. Что бы ни убило его, сделало оно это быстро.

— Да, Холмс! Едва не забыл со всеми этими, — я бросил взгляд на невозмутимо пожирающих труп триффидов, — обстоятельствами. Я ведь поднялся сюда главным образом для того, чтобы сообщить вам, что мне известна причина смерти марсианина!

— Яд, я полагаю, — сказал Холмс.

Боюсь, мне не удалось остаться бесстрастным при подобной демонстрации превосходства его интеллекта над моим собственным — во всяком случае, бросив на меня короткий взгляд, знаменитый сыщик улыбнулся. Я понял это по морщинкам, разбежавшимся от уголков его глаз — платка от лица Холмс, как и я сам, предпочёл не отнимать.

— Элементарно, Ватсон! — предварил он так и не прозвучавший вопрос. — На теле не было иных повреждений, кроме тех, что оставили наши голодные зелёные друзья.

Я только и мог, что кивнуть. Будучи разъяснёнными, откровения Холмса казались совершенно очевидными. Но я давно уже научился подавлять в себе чувство досады от осознания факта, что мог бы дойти до правильных выводов и сам, имей я для этого довольно времени.

Пару тысяч лет, например.

— Яд, Холмс. Алкалоид растительного происхождения. Нечто вроде кураре — должно вызывать мгновенный паралич, что, по всему видимо, и произошло. Его дыхала и трахеи перестали получать воздух, и бедняга очень быстро задохнулся. Но вот вопрос — как яд попал в его тело?

Холмс не ответил. Великий сыщик задумчиво разглядывал трапезничающих триффидов. Я ждал, не смея нарушить вопросами ход его размышлений.

Хмыкнув с непонятной из-за закрывающего рот платка интонацией, Холмс решительно направился к люку.

— Идёмте, Ватсон. Здесь нам больше нечего делать, — и с этими словами сыщик скрылся за обрезом люка, словно канув в бездну.

Я с облегчением покинул вознесённый на три сотни футов над землёй склеп, превращенный триффидами в столовую.

После созерцания сцены ужасной трапезы пропасть под ногами и беспорядочное болтание верёвочной лестницы уже не казались чем-то страшным.

Когда я спустился, Холмс уже смешался с толпой солдат и полицейских, которых с каждой минутой делалось под шатром всё больше. Результаты экспертизы из Скотланд-Ярда ещё не прибыли. Я в задумчивости прогуливался по площади. Погружённый в размышления, я не заметил, как ноги сами принесли меня к бреши в ограде дворца там, где её проломила нога треножника, разбив по пути оранжерею.

Сквозь разбитые рамы оранжереи на площадь всё ещё пытались проникнуть привлечённые запахом гниющей плоти триффиды. Трое полицейских ударами дубинок загоняли их обратно.

Моё внимание внезапно привлёк странный маленький триффид. Едва достигая макушкой высоты человеческого колена, он, тем не менее, резво передвигался на трёх коротких ногах, хотя предполагаемый миниатюрностью возраст позволял ему лишь сидеть в почве, как и пристало нормальному растению... впрочем, что может быть нормального, коль скоро речь у нас идёт о триффидах?

Малыш был весьма необычно окрашен. По светлой зелени его листьев и ствола бежал золотистый рисунок прожилок, а пищеварительная чаша на вершине стебля имела явственный серебристый оттенок.

Маленький триффид очень целеустремленно двигался к пролому в ограде. Причём явно стремясь попасть именно за ограду, в дворцовый парк — в полной противоположности стремлениям своих голодных собратьев, так и рвущихся на площадь сквозь полицейский заслон.

В два шага нагнав крошку-триффида, я заступил ему путь. Он в нерешительности остановился, потом попытался обогнуть меня справа, потом слева, потешно ковыляя на коротких толстых ножках. Каждый раз я заступал ему дорогу, и он останавливался вновь.

Когда он наконец замер в озадаченной неподвижности, уставившись на меня наклонённым цветком своей чаши, словно силясь разглядеть стоящего у него на пути нахала, я нагнулся поближе, в свою очередь стараясь как следует его рассмотреть.

Последнее, что я помню, был сильный удар в лицо.

И темнота.

* * *

Ощупав лицо, я обнаружил глубокую воспалённую царапину на левой скуле. Кровь уже не текла.

Всё становилось на свои места.

— Холмс! — окликнул я.

Мой друг оторвался от процесса обихаживания мисс Хадсон, к которой вернулся её привычный здоровый цвет лица, и обернулся ко мне.

— Холмс, дружище, я вспомнил, как все было! — от волнения я не мог говорить спокойно. — И я знаю, как был убит марсианин!

— Действительно? — спросил Холмс. — Что ж, я с удовольствием выслушаю ваши предположения, друг мой.

— Это не предположения, Холмс, а совершенно четкая уверенность! -торжествующе провозгласил я.

— Прежде чем поделиться ею со мной, мой друг, не будете ли вы так любезны вскрыть запечатанный конверт под номером два из числа тех, что лежат в вашем кармане?

Я посмотрел на него с недоверием. Потом полез в карман и выбрал среди конвертов нужный. Не сводя глаз с Холмса, сломал печать.

"Триффид", гласила надпись на клочке бумаги.

Я всё ещё ошарашенно хватал ртом воздух, в очередной раз лишившись дара речи, когда наконец прибыли результаты экспертизы.

Ознакомившись с заключением криминалистов Скотланд-Ярда, Холмс удовлетворённо кивнул своим мыслям и протянул официальный бланк мне.

— Вы были совершенно правы, мой друг Ватсон, — сказал великий сыщик Шерлок Холмс. — Это токсин, вырабатываемый триффидами. И марсианина убил именно тот экземпляр, который потом ударил вас.

— Но я же ещё ни слова не сказал об этом триффиде! — вскричал я. — И потом — откуда вы знаете, что это был именно триффид-убийца?!

— Всё очень просто, Ватсон, — ответил Холмс. — Прочие триффиды — там, наверху, в капсуле треножника, здесь, на площади, и даже в оранжерее, не имеют жала. Все они своевременно обрезаны. Яда у триффида, ударившего вас, хватило лишь на то, чтобы оглушить и лишить на время сознания, а не убить — следовательно, до вас он ударил кого-то ещё. А совсем рядом у нас лежит слоноподобный мертвец, у которого в крови полным-полно курареподобного алкалоида, который вырабатывается железами жала триффида. Так к чему множить сущности, друг мой?

Я мог зааплодировать безупречности логики моего партнера. Мог обнять его, расчувствовавшись. Мог до умопомрачения трясти его руку в знак признания превосходства его интеллекта.

Но я не сделал ничего — лишь молча поклонился моему гениальному другу. Совсем чуть-чуть, но ему достаточно было и этого.

Улыбнувшись, он весело скомандовал:

— А теперь, Ватсон, когда здесь нам решительно нечего больше делать, берите с собой нашу очаровательную мисс Хадсон — кажется, её больше не тошнит? — хватайте под локоть Лестрейда, и всей тёплой компанией отправляйтесь в Марсианскую колонию Лондона. Я дам вам инструкции, что, где и у кого вы должны будете разузнать.

— А вы, Холмс? — спросил я, доставая блокнот и готовясь записывать инструкции.

— А меня ждёт личный садовник Её королевского величества, — беззаботно отозвался Шерлок Холмс. — Правда, я полагаю, сам он об этом ещё даже и не догадывается.

* * *

Едва я миновал блокпост на выходе из марсианского гетто и распрощался с Лестрейдом и мисс Хадсон, которую ждали новые поручения Холмса, полученные по ручному радиотелеграфу, как приземистый чёрный паромобиль о шести дымовых трубах и дюжине колёс резко затормозил рядом со мной у самого тротуара. Двери распахнулись, и шофёр-моро с львиной мордой вместо лица взял под козырёк форменной кепи и пригласил меня внутрь. Я опасливо заглянул в пахнущий кожей и бренди полумрак салона.

— Забирайтесь, Ватсон, — Шерлок Холмс сидел на удобном диване и с улыбкой смотрел на мои колебания. — Что вы узнали в резервации?

— Боюсь, ничего особенного, — ответил я, плюхаясь рядом. Паромобиль тут же рванул с места и помчался на юг. — Там, как всегда, грязь, вонь, проблемы с нелегальным марсианским оружием, каннибализм и повсюду — знаки секты Рипперов. Не люблю марсиан, Холмс. Никогда не прощу им Мэри. Рад, что смог отомстить...

— Да-да, дело пляшущего микроба... Как же! — отозвался Холмс. — Знали бы только марсиане, кто именно повинен в их поражении! А вы — расхаживаете по их трущобам, как ни в чём не бывало! Вы храбрец, Ватсон!

— Да полно вам, Холмс, — отмахнулся я. — Полиция нашла место, где прятали треножник — прошли по следу от дворца до самого гетто в Айлингтоне. Он стоял у всех на виду, сложив ноги — и все считали, что это старая водонапорная башня, увитая красным вьюном. И ещё нашли шахту, нечто вроде врытой вертикально пушки — эксперты-оружейники считают, что марсиане, возможно, выстрелили на орбиту некое устройство, которое посредством радиоволн могло позволить им связаться с метрополией на Красной планете.

— Прекрасно, Ватсон! — Холмс явно был доволен. — Значит, рухнувший в Ла-Манш зелёный метеор — марсианский снаряд, первая ласточка, прилетевшая на зов... Гм, любопытно, что он привёз на старушку-Землю?

— Возможно, мы скоро узнаем, — сказал я. — Кстати, Холмс, а куда мы едем?

— О, Ватсон! Нас почтила аудиенцией августейшая особа! — Холмс прямо-таки лучился довольством.

— И кто же это, если не секрет? — спросил я.

— Третий конверт, — лаконично ответил Холмс.

Недоверчиво поглядывая на него, я выбрал среди оставшихся у меня конвертов нужный и вскрыл.

Изумлению моему не было предела.

— Как?! — вскричал я. — Сам?!

Холмс лишь улыбался.

Паромобиль въехал в ворота Букингемского дворца.

* * *

Его Величество Георг Пятый, король Великобритании и Ирландии, стоял у окна своего кабинета, глядя на суету военных и полиции за оградой Букингемского дворца. Вся его поза выражала покой и крайнюю степень усталости.

— Ваше Величество, — деликатно озвучил наше появление Холмс.

Король обернулся к нам.

Монарх был немолод, однако военно-морской мундир сидел на его подтянутой фигуре как влитой. Взгляд его печальных глаз был остр и проницателен. Седина лишь чуть коснулась его расчёсанных на прямой пробор волос. Аккуратно постриженные усы и борода сообщали облику короля приличествующую августейшей особе благообразность.

— Джентльмены, — Георг чуть склонил голову, и мы поклонились в ответ.

— Благодарю вас, Ваше Величество, что дали нам эту аудиенцию, — сказал мой друг.