Кочевница

― Всадник Берингрифа на реке! Он обнаружил расщелину! Наверняка Тёмному Лорду уже известно, что кто-то покусился на Огненные Врата!

― Откуда ты знаешь?!

― Глупая женщина! Надо возвращаться, иначе все погибнем!

Какая сила руководила Марией в тот момент, но только ноги сами понесли её к краю пропасти. Она бежала как по полю боя, где свистят пули, каждая из которых норовит попасть тебе в голову или сердце. Пуль не было, но то там то здесь падали камни, и она прикрывала голову руками. Очутившись рядом с Орландо и Эдуардом, Мария не сразу заговорила. Её глаза помимо воли устремились вглубь кратера.

Внутри в огромном каменном котле бурлили алая как кровь жижа. Из неё выползали и лезли на стены, лязгая латами, всадники — близнецы тех, которые уже были знакомы Марии. Тысячи, сотни тысяч всадников! Прямо из стен котла, из чёрного камня сами собой появлялись их вороные гигантские кони. Всадники садились на своих коней... И... снова падали в огненное месиво, поднимая столб искрящейся огненной магмы. Их кони крошились, и камни — осколки коней увлекались столбом огня ввысь. Так рождалось и снова погибало огненное войско Тёмного Лорда. Ужас охватил всё естество слабой женщины. Что она делает здесь — в этом аду? Бежать, бежать, не разбирая дороги! Пусть погибнуть, только не здесь! Нет. Надо просто крепко зажмуриться. Это наверняка сон. Надо как бы уйти в себя, начать сон заново, чтобы выйти из...

― Сумасшедшая, что ты здесь делаешь?! — услышала она голос, кричащий прямо в ухо. Она ничего не могла ответить. Её лицо, наверное, было глупым и одновременно смешным, выказывая животный отвратительный страх. — Да не бойся ты, они не опасны. Берингриф не смог открыть ворота.

― Зато теперь сможет! — проорала Мэри. — Питер сказал, что всадники увидели расщелину на берегу и всё сообщили Берингрифу. Он... или они скоро будут здесь.

Орландо больше ничего не говорил.

Эд уже мчался прочь от края пропасти, бежал так быстро, как бегают только бегуны на короткие дистанции. Схватив за руку Елену, он скрылся из виду. Орландо вырвал Марию из укрытия как опытный хирург зуб из насиженного места, увлёк её за собой. Элизабет нигде не было. Во всяком случае, Мария её не заметила. По пути Орландо подхватил Сэма. Тот беспомощно повис у него на руке.

― Пробирайся к Вратам! Если Врата будут закрыты, жди — либо мы, либо смерть придёт за тобо-о-о-й!!! — крикнул Орландо на ходу Питеру.

В следующее мгновенье всё понеслось с невероятной скоростью мимо и сквозь Марию. В ушах свистело, звенело и визжало. Тело сплющивалось и вытягивалось. Где-то кричал Сэмюель. Сэмюель или она сама. Всё говорило о том, что теперь Мария в иной реальности, а может уже и за пределами неё. Только что-то, и она не могла пока понять — что, продолжало удерживать её в этой жизни. Это рука! Орландо держит её за руку: крепко, будто приклеился.

...Мягкое столкновение с упругим слоем уплотнившегося воздуха, какая-то слабость: просто бессилие и усталость во всех членах. Она сидит на берегу озера в пещере перед воротами. Сэм плачет и зовёт отца, девушки успокаивают мальчика и обещают, что они встретятся с Питером дома. Сэмюеля невозможно обмануть.

Она подползла к ним на четвереньках и, едва шевеля пересохшими губами, сказала:

― Если ты сейчас не закроешь ворота, погибнут все. Сделай это, и у твоего отца будет шанс.

Сэм перестал плакать. Все замолчали и ждали. Но ждать было некогда. Орландо взял мальчика на руки и пошёл к Вратам...

Огненные Врата удалось закрыть.

Одна маленькая беспомощная детская ручка и огромная чудовищная смертельная сила. В этой ладошке как в заточении заключена и запечатана мощь древнего колдовского рода Тёмного Лорда. Великая мудрость или беспредельная глупость устроила это заточение. Время покажет, кто выйдет победителем в шахматной партии, разыгрываемой силами зла и силами, удерживающими этот мистический мир в зыбком, но таком необходимом равновесии.

'Тайна должна быть раскрыта!'

Питера удалось освободить из ловушки в ту же ночь. До следующего полнолуния он бы не дожил, а кольцо на скалистом берегу реки являлось только полной луне.

Для рождённых огнём всадников Берингрифа вода была серьёзным препятствием. И все, кроме Орландо и Сэмюеля, успели выбраться наружу. Питер, выбиваясь из последних сил, вернулся к воротам и затаился за ними в ожидании помощи.

Когда Мария и её спутники выходили на берег у Хайхилла, глухой стук о плотную землю коснулся их ушей. Мимо них проскакали гигантские всадники на вороных конях, сверкающие тёмным металлом своих доспехов и оружия. Целая дюжина! Воздух вокруг стал густым и плотным, звуки увязли в нём. Стук копыт, скрежет железа, лошадиный сап и ещё какой-то странный, будто колокольный, гул вползли в уши, заполонили череп, пытаясь разорвать его изнутри... Только теперь всадники не заметили Марию. Ни Марию, ни кого-либо ещё. И девушки, и Эд были невидимы для этих чудовищ. Мария тоже была невидима. Как говорила Елена, теперь она знает о себе многое и поэтому может видеть в темноте, быстро перемещаться на большие расстояния и становиться незаметной.

Магия помогла и Орландо скрыть от огненных чудовищ себя, мальчугана и лодку. Постояв у закрытого входа в лоно, породившее их, файрбонинги обшарили испепеляющими очами всю пещеру, но, не обнаружив видимой жизни, вернулись к реке.

Сэм опять открыл Врата, освободив Питера, запечатал их вновь и едва живой упокоился на руках отца...

...Лорд Берингриф, чьё лицо стало ещё темнее, а в глазах ещё ярче горели алые искры леденящего пламени, смотрел в чашу — каменный цветок, сквозь лепестки которого, огибая красивые руки тёмного человека, на пол медленно сползали алые клубы дыма. Они были ледяными и замерзали, касаясь, пола. Внутри чаши сквозь языки холодного пламени возникали и исчезали образы.

Вот полная рыжеволосая женщина растирает в ступке какую-то сухую кору. Вот удивительно похожий на неё парень склонился над бледным худеньким личиком больного мальчугана, утонувшего в пуховой перине. Вот невысокая ширококостая крестьянка хлопочет у его кровати. Когда она остаётся одна, то становится на колени и, обращаясь к кому-то невидимому в углу комнаты, беззвучно шевелит губами и поминутно пальцами правой руки, собранными в щепоть, касается своего лба, живота и плеч.

Надо было видеть её лицо, скуластое и обветренное, но такое горестное и умоляющее, что только слепой мог бы не внять его разрывающей сердце скорби. По бледным щекам текли слёзы, губы дрожали, и всё чаще и чаще взлетала рука, осеняющая неведомым Берингрифу знаком поникшее тело женщины. Но в чёрных как уголь глазах, огромных и пронзительных, была надежда. И никакая сила не могла лишить их надежды.

...Берингриф размышлял. Лохматый волк сидел у трона хозяина. Гробовая тишина царила в огромном зале. Кто сумел открыть Огненные Врата? Кто владеет Ключом? Тёмный Лорд был уверен, что проникнуть внутрь кузницы теперь не суждено никому. Пришлось производить воинов другим способом. Это было трудно и долго. Да и получались всадники не такими сильными и безжалостными, как рождённые огнём.

Причастна ли к проникновению в кузницу Кочевница? Не похоже. День за днём она проводит на постоялом дворе в Хайхилле. И что удерживает её там? Невыносимее всего для Кочевницы сидеть на месте. Значит, есть причина столь долгого её пребывания в доме Питера. Неужели привязанность к мальчишке?

'Эта женщина давно готова стать матерью, ей только следует найти подходящего отца своему ребёнку...' — так думал Тёмный Лорд, вновь вглядываясь в туманную гладь на дне каменного цветка.

Мария прижала губы к горячему виску Сэма... Ледяное пламя из чаши почти коснулось виска Берингрифа, каменное лицо дрогнуло, внутри вспыхнул огонь, и по горячей спине господина покатилась капелька холодного пота.

Лорд Берингриф никогда не звал к себе слуг. Они сами знали, когда хозяин хотел видеть их. Вот и сейчас из вдруг определившейся ниши в стене вошёл, наполнив зал гулом и дурным запахом ядовитых огненных испарений, великан Хэбиткилл. Полыхающие алым огнём глазницы боялись смотреть прямо на господина.

― Ты узнал, кто входил в кузницу моих предков?

― Нет, мой господин.

― Что помешало тебе?

― Вода, мой господин. Вода в этой реке и в озере пещеры особенно губительна для вашего войска, мой господин.

Тёмный Лорд всегда тяготился непрозорливостью ума своих слуг. Они были верны и иногда догадливы, но советоваться с кем-либо из них не имело смысла. Берингриф привык советоваться только с собой и ещё со всевидящим оком своей колдовской чаши, что являло своему владельцу разное: и бесполезное, и важное, и известное всем и каждому, и тайное. 'Сейчас ты мне покажешь место, где хранится Ключ от Врат. Только это место и более ничего. Яви мне его!' — руки Берингрифа вцепились в края каменного цветка как хищные лапы грифона, каменное лицо приблизилось к мутноватой глади на дне чаши. ...Тесная комната постоялого двора, белоснежная пастель, на ней мальчик, рядом Мария и Питер...

― Сейчас я должен подумать и принять решение. Но пусть твои сыновья будут наготове. Им придется обыскать весь Хайхилл. Ключ от Огненных Врат здесь. И он рядом с Кочевницей, скорее всего на постоялом дворе. Тайна должна быть раскрыта!

Болезнь Сэмюеля

Целую неделю после предпринятой вылазки в кузницу Берингрифа Сэмюель полыхал адским огнём. Мальчик метался в пастели, бредил. Сквозь мертвенную бледность лица проступал лихорадочный румянец. Слабый организм ребёнка с трудом справлялся с тем неизгладимым впечатлением, что произвела на него опасность близкой смерти: его, его отца и его друзей. И ещё выбор, который следовало сделать там, у Огненных Врат — выбор между жизнью и смертью самого близкого и родного человека и всех, всех, кто зависел от него и его решения.

Нэнси сутками что-то химичила на кухне, таскалась в лес в поисках какой-то целебной травы, смешивала и растирала, заваривала и отпаривала. У котла с ароматным или зловонным варевом она выглядела как вошедшая в транс, обезумевшая ведьма. Мать отчаянно старалась вернуть к жизни внезапно без видимой причины захворавшего сына. Однажды ночью, когда силы покинули её, сидя одна в жарко натопленной кухне, Нэнси запрокинула голову, картинно обхватила её руками и проревела как-то глухо, сдавленно, но отчаянно: 'Прости-и-и-и ме-е-е-еня, мой мальчик! Это я, я-а-а-а во всём виновата! Я плохо заботилась о тебе, я всегда упрекала тебя, что ты не такой, как все-е-е-е!' Нэнси завывала и плакала, и била кулаками в грудь, раскачиваясь рыхлым вспотевшим телом в разные стороны. Она упала на пол и долго ещё всхлипывала и причитала, последними словами ругая себя — непутёвую мать.

Мария стояла на пороге и не знала, что делать. Что следует говорить человеку, когда успокаивать не имеет смысла? Что может говорить глупая служанка сильной и неприступной хозяйке, когда та сама признаётся в своей неправоте и бессилии? 'Стоп. Разве я глупая служанка? У меня высшее образование, кандидатская степень. Что, разве не приходилось мне давать советы подругам, коллегам, студентам'?.. — подумала Мария. А Нэнси, как больная собака, скулила и растерянно моргала, глядя на непрошенную гостью — нежеланную свидетельницу её раскаяния.

Мария опустилась на пол рядом с возвышающейся горой повергнутой в одночасье твердыни и нежно обняла её за плечи, прижалась грудью к её спине, а щекой — к затылку. Женщины плакали, не скрывая слёз, от бессилия перед злым недугом, поразившим столь дорогого и любимого обеими человечка.

В эту ночь Нэнси совершенно неожиданно призналась Марии в тайне, тщательно скрываемой ото всех. Даже от Питера, даже... от самой себя. Она гнала мысли о том, что как многие 'глупые квочки' — так часто называла Нэнси пользуемых баб на сносях, тоже не сумела этой всевоскрешающей весной остаться в стороне от наполняющих душу чувств. Нэнси ждала ребёнка. Ждала его, как ни ждала ни первенца, ни малютку Сэма. Она надеялась, что на этот раз будет дочь, и даже придумала ей имя. Всякий раз, когда в голову приходили мысли о младенце, Нэнси принималась ругать и корить себя: слишком уж лихие времена, чтобы начинать жизнь. Теперь же, когда в комнате наверху маленький Сэмюель терял последние силы, Нэнси казалась себе предательницей, поставившей ради этой новой жизни на карту всё, даже любовь к младшему сыну.

Питер, в свою очередь, обвинял в произошедшем только себя. Он ходил чернее тучи, опустив плечи, и, всегда сияющие внутренним светом глаза, потухли и выражали безысходность и отчаяние. Сначала его можно было найти только в комнате Сэма, сидящим у ног больного и с надеждой всматривающимся в лицо мальчика. Потом Питер стал избегать всех, уходил на задний двор, но ничего там не мастерил: не строгал, не сколачивал. Он прятался и напивался до полной потери сознания.

Постоялым двором и питейным заведением теперь управлял Роланд, а Оливия очень проворно хозяйничала на кухне. Да и вообще у неё всё здорово получалось. Марии даже казалось, что всё это время малышка Оливия только прикидывалась дурочкой. А на самом деле была ладной и досужей хозяюшкой.

Гости, что так вероломно вмешались в спокойную жизнь семейства Питера, по-прежнему оставались на чердаке. Они всё время о чём-то спорили, не спали ночами, наверное, колдовали. Жить в других комнатах они, оказывается, не могли. Там им грозило быть обнаруженными Лордом Берингрифом. У него есть чаша, на дне которой колдун видел всех и каждого, а чердак постоялого двора был защищен от чар могущественного Тёмного Лорда. Мария ежедневно носила в комнату на чердаке еду, но, — странное дело, мусора и отходов там никогда не обнаруживала. На столе всегда оставались абсолютно чистые тарелки, даже ещё более чистые, чем когда Оливия укладывала на них еду, сетуя совсем как Нэнси на чудачество сэра Питера, подкармливающего каких-то домовых.

'После тяжёлой и продолжительной болезни'... — почему-то приходит на ум стандартная СМИшная фраза, нет, не скончался, Сэм не скончался. Справедливость восторжествовала. Сэмюель пошёл на поправку. Помогли ли снадобья матери, молитвы Марии или чары волшебников на чердаке, — оказывается, они там тоже что-то пытались сделать для Сэма, только организм мальчика поборол болезнь и стал постепенно возвращаться к норме. Правда и без того слишком взрослый для своих лет Сэмюель теперь, казалось, просто стал старше лет на десять: смотрел серьёзно и очень мало говорил, а когда Мария рассказывала ему сказки на ночь, вдруг начинал совсем о другом, будто и не слышал произнесённых ею только что слов.

― Там, откуда ты пришла, у тебя остался кто-нибудь?

― Кто?

― Ну, муж, дети, например?

― Нет.

― Почему?

― Что, почему?

― Почему у тебя нет мужа и детей?

― Не знаю, не сложилось. А что?

― Наверное, кочевница не должна иметь семью. Её родные будут несчастливы, если она покинет их, отправляясь в путешествие.

― Ну и как же тогда, по-твоему, будет продолжаться род кочующих волшебников?