Вступление. Лиса-крестьянка. (Завершено)

Кицунэ тоже вернулась к еде и, похрустывая выловленным в банке солений стеблем укропа, потребовала от ронина продолжение рассказа о происходящем в мире.

Тот утаивать ничего не стал и поведал внимательно слушающей лисице о диком хаосе из беженцев, что творится в южных регионах. О дирижаблях Единства, что таскают из других стран стопки контейнеров с гуманитарной помощью. О том, какие драки в высшем совете идут, то словесно, то с применением кресел, за то, как именно нужно исполнять обещание императора "всё исправить".

— Молодые дарования ломанулись стариков с министерских кресел выволакивать, а старичьё деньгами трясёт, наёмниками и бандитами закрывается, с мягких сидушек слезать не хочет. Правящие кланы на анклавы дробятся, вот-вот гражданская война полыхнёт. Весь народ в трясучке от нервов и куда ни глянь, везде паника.

— Ох... — Кицунэ и сама задрожала.

— Вот наш капитан, — ронин почесал небритую костлявую скулу, обветренную солёными морскими ураганами. — И заявил что уводит наш грузовой парусный броненосец обратно на юг, подальше от этого бардака. Между Песками и Драконами челночить. А это ещё лет на десять, если не навсегда. Нет, я лучше тоже подальше от империи, но в другую сторону. Домой. Там у меня родители-старики, дом и горстка меди на банковских счетах. Пойдёшь со мной? Соглашайся! Здесь всё равно ничего хорошего не будет.

— Не знаю, мне пока и тут нормально. Лорды там подрались, а я тут бегать должна? Щ-щас! Ты доедать будешь? — палец лисицы указал на ободранный хребет, голову, плавники и куски шкуры с чешуёй, что остались от съеденной ронином рыбины.

— Нет... — озадаченно ответил бродяга и лиса тут же, не колеблясь, подтянула объедки к себе.

Мясо! Соль! Рыбий жир! Кальций для костей!

— Сказал бы, что ты — точно кошка, — ронин с вытянувшимся от изумления лицом смотрел, как Кицунэ, с жадностью, пожирает остатки несчастной рыбины. — Но кошкам такое нельзя. Костями кишки себе раздерут. А ты не боишься?

— Ноурмально усё. — Кицунэ заглотила острый хребет, вместе с хвостовым плавником. — И вкусно! У тебя ещё есть?

— На завтрак оставим. Нет, тебя точно нельзя с собой брать! Все заработанные водоросли медузовым удобрением посыплешь, и съешь!

— Не съем. Зерно у курочек всё не съела, и удобрения не съем. А чего вот хорошее выбрасывать? Попитайся, неделю, одними грибами, поймёшь тогда, как надо хорошую еду беречь!

— Это где же тебя так придавило? — поднял ронин одну бровь.

— Да пока от той станции, где потерялась, добиралась домой, в лесу заблудилась. Пару дней назад только наконец-то вышла. — понявшая, что сболтнула лишнего, ловко вывернулась лиса. — Еле живая осталась, чуть не умерла!

— Тогда понятно, люди, пережившие голодовку, ещё не так чудят. Для серьёзных последствий надо месяц, наверное, жестоко поголодать, но нам, генетически изменённым, с повышенной энергетикой, и недели запросто хватит для психоза. Сознавайся, на панике, высокими прыжками по лесу бегала? Дорогу искала.

— Немножко. — лиса сердито глянула на позволившего себе лишние расспросы гостя, вздохнула, быстренько доела остатки своей порции еды и вскочила.

— Ладно, пойду, посмотрю, как там вода. Ты, наверное, после дороги помыться хочешь?

— Не помешает. — кивнул ронин. — Месяц, минимум, не мылся. Благодарен буду, хозяюшка.

Душ он принимал с полуоткрытой дверью, приставив меч к косяку и настороженно прислушиваясь к окружающей обстановке. Чуть какой шорох, и выскочит, в чём мать родила, в прыжке выхватывая из ножен оружие и снося голову подбирающемуся мутанту. Он не маленький мальчик, чтобы верить в одиноких девушек, живущих посреди опустевшего района и наряжающихся в праздничное платье, отправляясь за дровами в лес. Бандитское логово тут. Может временное, только что созданное, но именно оно. Все фигуры мародёрить ушли, оставив мелкого шныря на хозяйстве. Сейчас вернутся, а тут — целый ронин! Под дурачка косит. Подберутся и... любопытно будет в их добыче пошарить! Мародёры — ушлые ребята! Все тайники вынюхают, все ценности с брошенных домов соберут. А денежки и хлам для сбыта в городе сейчас бродяге Суми очень даже пригодятся. Ну же, где фигуры?! Когда ещё нападать-то, как не при попытке ротозея помыться?

Но ни единого всплеска Ци в округе ронин так и не почуял, а единственный шум, заставивший его вздрогнуть, издали свиньи, вернувшиеся домой методом проползания в самодельный лаз. Странная ловушка для путников. В еде ни крупинки отравы, и в момент величайшей уязвимости никто даже стрелу в кабинку не пустил. Может ли быть правдой, что эта девчонка... да нет, бред. У неё и манеры насквозь странные. Смесь разбойного и благородного. Потерявшаяся принцесса самурайского клана? Тоже как-то не очень похоже. Гораздо больше похоже на... рабыню. Девочку с талантом к ниндзюцу, которую богатый благородный лорд купил и приказал воспитать как служанку для своей дочери. Простоватая малообразованная прислужница, нахватавшаяся вершков от воспитания благородных особ и вот только что, в последней войне, оставшаяся одна. Сумела сбежать из осаждённого и разграбленного шиамами города, когда её хозяева погибли? Потерялась при паническом бегстве? Может с ней жестоко обращались, и она сама удрала, избавившись от ошейника? Разревелась ещё из-за Златохвостой. Сама мутантка, и боится, переживает из-за того, что даже самую красивую из них объявили чудовищем.

— Ну ты всё там? — подозрительная крестьянка, подошедшая так, чтобы не заглянуть случайно в полуприкрытую дверь, на вытянутой руке показала в проём старенькое махровое полотенце. — Держи, и выходи, я одежду чистую тут вот, на ящике оставлю. Воду ещё не всю потратил? Оставь мне, я тоже сполоснусь.

— Почти всё вылил. Ты бы раньше сказала, я бы сэкономил.

— Да ладно, я чуть-чуть, только обтереться после работы. Выходи, одевайся, а я пока еду греться поставлю.

— Мы же только что поели!

— Это обед был. А теперь вечер, и ужинать пора.

— Ну ладно. — ронин тоже был самурайских кровей и не имел привычки отказываться от угощения.

Хозяйка фермы скрылась на скотской кухне, занятая своей невразумительной стряпнёй, а ронин выглянул из-за двери и, обтираясь полотенцем, вышел во двор. Взгляд его привычно заметался, проверяя возможные направления атаки. Всё спокойно. Надо же! Так отвык от простой, мирной жизни, что будто в другую реальность попал. Так ведь и расслабиться можно. А нельзя. Видел он таких, расслабившихся. В очень неприглядном состоянии.

На ящике лежал ворох мужской крестьянской одежды, очевидно позаимствованной хозяйственной девчонкой из шкафа в комнате взрослых. Ронин осмотрел её, обнюхал и не обнаружил ничего. Ни контактных ядов, ни каких-либо силовых схем, ни следов крови прежнего владельца. Обычное тряпьё работяги-крестьянина, довольно изношенное, но хорошо выстиранное и подлатанное. Совершенно не по рангу великому воину самурайских кровей, но всё лучше, чем едкий от засохшего пота водонепроницаемый плащ, который он после каждого рейса через океан Штормов от своей шкуры чуть ли не с мясом отдирал.

— Ну чего ты? — девчонка, тяжело отдуваясь, вывалилась с кухни, держа в руках здоровенный металлический жбан с подогретой водой, ручки которого были обмотаны тряпками. — Не стой в одном полотенце на воздухе, простудишься же! Забирай одежду и иди в дом! А я тут, немножко...

Протопав через двор, она вместе с баком настойчиво полезла к верхней части душевой кабинки по угрожающе заскрипевшей деревянной лестнице. Рассчитанной, очевидно, что по ней будут лазить с одним только ведром.

— Помочь? — с сочувствием поинтересовался ронин, всерьёз забеспокоившись, что бедовая девка сверзится с лестницы и опрокинет на себя свой бак с кипятком.

— Ой, спросил, когда я уже до половины долезла! — сердито фыркнула Кицунэ, пуская в хлипкую лестницу энергию Ци, чтобы та совершенно не развалилась. — Сейчас-то уж всё, проще самой дотащить!

— А слишком рано и без спроса сейчас к девушке на помощь бросаться опасно! — с кривой ухмылкой отозвался бродяга. — Это же шовинизм и угнетение — думать что девушка не может сама открыть себе дверь, починить телевизор, и поднять на пятый этаж два мешка картошки! Может ещё хочешь, чтобы я тебя оскорбил, уступив место в трамвае, или заплатил за тебя в кафе? Нет-нет, девушки сейчас самостоятельны, независимы. Я раз восемь нарывался на скандал, когда помогал мамашам перенести коляску через бордюр, придерживал дверь магазина, или отваживал от перепуганных малолеток пристающее к ним мелкое бандитьё.

— Прям так уж и скандалили? — не поверила Кицунэ, выливая воду в бак над душевой.

— Ну, не совсем те, кому я помогал, но рядом всегда мгновенно находились визгливые истеричные дамочки, что начинали фантазировать о мужском доминировании и такой бред плести, что я зайцем удирал с места происшествия, под разочарованные вопли свидетельницы преступления. От одиночной розочки ещё можно сбежать. Гораздо хуже — помочь женщине, и попасть на глаза патрулю гендерной солидарности. Вот тут тебя сграбастают, окружат, и вместе с той, кому ты помог, потащат в суд, писать заявление о вопиющем травмирующем опыте, который испытали они все, увидев очевидное домогательство и факт угнетённого состояния женщины. Тебе — пять суток ареста и штраф, им — вознаграждение, за гражданскую бдительность. Одного раза хватило, все нервы наизнанку вывернули. Теперь в приличных местах любую мадаму метров за десять обхожу, да и в нейтральных постоянно клинит. Только в неприличных местах бандиты следят, чтоб такого... кхм... ерунды не было, и клиентура денежная не отшибалась. Нормальное общение с дамами в империи возможно только под контролем бандитов, а здесь я их что-то не вижу, и угроза сотворить акт мужского доминирования, такие как помощь в донесении тяжёлого бака, терзает моё нежное сердце! Нужно подождать и раза три спросить, на всякий случай.

— Глупости какие-то болтаешь. — Кицунэ, силясь понять о чём вообще речь идёт, начала злиться. — Какие вопросы? Какие скандалы?! Когда мужчина помогает женщине, это знак, что она ему нравится! Или хотя бы просто ему приятно ей помочь! Какой ещё суд?! Какие штрафы?! Да мне самой приятно очень, когда мне помогают!

— Ну, всех по себе равнять нельзя. Для тебя помощь — приятно. А для другой — указание на то, какая она неполноценная, и ничего без мужчин не может.

— Бред вонючий. Не знаю, у каких умственно неполноценных вы такой чуши нахватались, господин ронин, но попрошу ко мне эту ахинею не применять! — спустившаяся по лестнице, Кицунэ решительно поставила бак перед ронином и выпрямилась, принимая театрально-горделивую позу, с прижатой к груди и раскрытой веером ладонью. — И если вам, к примеру, захочется помочь мне донести бак до кухни, только потому что я — красивая, очаровательная и вызываю у вас приятное впечатление, то прошу, не сдерживайтесь! Настойчиво отнимайте, и несите!

— О-о, вот как? — ронин сделал движение вправо, затем влево, обходя бак, схватил взвизгнувшую хвастунью, подбросил её в воздух, поймал на руки закружил по двору. — Не сдерживаться, а? И вот так с тобой тоже можно?! А вот так?! — он подбросил девчонку в воздух ещё раз, так, что она взвизгнула, разворачиваясь вокруг оси, и поймал её ладонями за талию. — А вот так? — подбросил в воздух третий раз, так что она через голову кувыркнулась, и мягко поймал на руки. Совершил ещё оборот, в плавном движении, подобном водному потоку, поставил Кицунэ на ноги и освободил, готовый подхватить, если та от головокружения и дезориентации вздумает грохнуться на землю.

Кицунэ не упала. Перебирая ногами с изяществом и мастерством балерины из Единства, она крутанулась на месте, плавно рассеивая инерцию, слегка присела и выпрямилась. Так грациозно, что ронин из дальней северной страны вздрогнул и замер, а завершившая танцевальное движение девчонка выпрямилась и подала ему руку, как партнёрша, для продолжения танца, или поцелуя. Глянула, гордо и с самодовольством, но не как на низшее существо, а с манящим приглашением, как на равного, такого же гордого и величественного, как она сама.

— Одуреть. — охнул обомлевший ронин, читавший о принцессах только в детских и подростковых сказках. — Ты... ты кто такая?

— Ой! — всплеснула руками Кицунэ и рассмеялась. — Да обычная девушка я, Инагаки Аой, дочь фермера. Что ты так смотришь? Это я просто в школе в танцевальный кружок ходила, и немножко в театральный.

Врёт. Врёт, зараза!

Перед изумлённым ронином стояла благородная леди, вздумавшая всех обмануть и переодевшаяся в наряд простой крестьянки. В праздничный. Потому что самый красивый был из тех, что нашла? Ох уж эти девчонки!

— Покажешь? — успевший к этому времени надеть только штаны и рубаху, бродяга слегка поклонился и взял руку девчонки, слегка сжав её пальцы своими. — Чему научилась в этом своём... танцевальном?

Музыки не было, но девчонка, ухватив свободной рукой свою юбку, присела в реверансе, поднялась, и закружила одеревеневшего и неуклюжего от смущения мужчину в танце, плавно раскрепощая и расслабляя его. Воодушевляя и заставляя почти сорокалетнего бродягу почувствовать себя благородным кадетом на знаменитом выпускном балу офицерских школ. Как же давно, с десяти или пятнадцати лет, он забыл кое-что важное! То, что он — сын великого клана! По крови, благородный аристократ!

— Откуда ты взялась здесь?! — ухватив вихрь из цветных тканей и чарующей женственности, Мори Сумитада прижал лису к себе, склонился и, крепко обнимая, с наслаждением вдохнул её запах. — Это же реальный мир, здесь нельзя появляться существам из сказки...

Из сказки?! Ой йой-йой! Кицунэ хлопнула глазами и очнулась. Что натворила-то, болванка?! Он же сейчас обо всём догадается!

— Ну почему сразу из сказки? — насупившись, Кицунэ повела плечами, освобождаясь от объятий бродяги. — Что, в реальном мире девушек что ли нет? Просто я танцевать люблю, и ты сам попросил показать!

— Поосторожнее показывай. — хохотнул ронин. — Я ведь и влюбиться могу! А тебе сколько лет? Двадцать? Двадцать два? Я старше тебя в два раза! И из нажитого только водоросли с удобрениями, да и те только в перспективе! Утащу и женюсь, замучаешься потом со мной быт обустраивать!

— Не утащишь. Ты — хороший. Я уже, кажется, поняла как всяких уродов от нормальных людей отличать. Просто нельзя никому верить и надо самой внимательно посмотреть. У тебя глаза добрые. А те двое внутри напряжённые были, как струны.

— Они тебя... — руки ронина дрогнули.

— Нет, не смогли. Только одежду порвали, и избили, гады. Я ведь тоже не совсем обычная девушка. Психанула немножко и, ну... мне ещё подруга помогла... в общем, им, сволочам, больше досталось.

Ну, точно, кто-то из богатеньких сынков, или слуги к симпатичной горничной полезли, сорвались, и получили потом от неё и госпожи. Такие страсти и разборки небось были — ух! Но психотравма у бедняжки осталась и тревожить прошлое для неё болезненно. Хорошо, что отбилась и не начала, как часто бывает, бояться мужчин.

— Я тебя не трону. — сказал ронин. — Благородное слово аристократа!