До тех пор, пока Педру не стал регентом, внимание высшей знати было в основном сосредоточено на Северной Африке. Венецианец Альвизе да Кадамосто, писавший в 1460-х гг., прокомментировал привязанность Энрике к Марокко и то, как это привело к организации корсарских путешествий в Африку.
"[Энрике] вел большую войну в Африке против жителей королевства Фесс, которая продолжалась в течение многих лет, причем упомянутый сеньор стремился всеми возможными способами разрушить это королевство Фесс во многих местах. Это королевство простирается до западного моря в регионе за проливом Зибельтерра. Туда из года в год сеньор инфант посылал свои каравеллы, которые нанесли такой урон маврам, что он каждый год убеждал их продвигаться дальше" 65.
В 1430-х гг. и Энрике, и Педру, которые с 1433 г. пользовались правом получения королевской пятины от стоимости призов, захваченных к западу от Гибралтара, поручили фидалгуш из своих свит отправлять экспедиции, и два брата разделили сеньориальную юрисдикцию над новыми общинами, выросшими на Азорских островах. Однако из современных источников ясно, что лишь немногие из каперских рейсов, предпринятых в то время, были особенно успешными, и команда корабля обычно возвращалась с грузом тюленьего жира, если ей не удавалось захватить никаких призов или рабов. Примером успешного путешествия было путешествие Антана Гонсалвеша, который совершил набег на деревню на побережье Сахары в 1441 г. и захватил нескольких знатных арабов, которые выкупили себя за десять чернокожих рабов и немного золотого песка 66. Нам говорят, что в качестве награды Гонсалвеш получил должность губернатора города Томар и звание рыцаря ордена Христа. Таким образом, военная служба за границей вознаграждалась должностями, богатством и статусом в Португалии.
К концу 1430-х гг. в результате этих пиратских рейсов, ограничивавшихся относительно известными побережьями Канарских островов, Атлантического Марокко и Сахары, было "открыто" мало нового. Однако восемь лет регентства Педру привели к быстрому расширению португальской коммерческой деятельности в Атлантике. Итальянские карты, составленные Бенинкасой в 1448 г. и Фра Мауро в 1454 г., ясно показывают, что к моменту смерти Педру в 1449 г. португальские корабли достигли Кабо-Верде и что побережье было исследовано на некотором расстоянии дальше, возможно, до современного Сьерра-Леоне.
Причину такого роста морской деятельности найти нетрудно: каперство наконец-то начало приносить значительные прибыли и привлекать серьезные инвестиции как со стороны португальской знати, так и со стороны итальянских коммерческих кругов. В 1442 г. корабль, крейсировавший у побережья Сахары, привез обратно партию рабов, и продажа этих рабов в Лиссабоне произвела настоящий фурор. Как говорит Зурара, "когда эти люди увидели богатство, которое привезли корабли, приобретенное за столь короткое время и, по-видимому, с такой легкостью, некоторые задумались над тем, каким образом и они могли бы извлечь свою долю от этой выгоды"67. Теперь была организована серия новых плаваний, и Зурара отметил, что набеги за рабами приводили к тому, что каждая последующая экспедиция была вынуждена продвигаться все дальше на юг. После каждого успешного набега на побережье, деревни переносились вглубь страны для защиты, а жители держались настороже. Возникла необходимость плыть дальше вдоль побережья, чтобы совершать набеги на новое и ничего не подозревающее население. Таким образом, последовательные набеги за рабами расширили знания о побережье, и работорговцы, помимо своей воли, превратились в исследователей. В 1440-х гг. именно судовладельцы и корсары из Алгарве совершали большую часть путешествий, но на Мадейре также существовал большой спрос на рабов, и один из капитанов Мадейры, Жуан Гонсалвиш Сарку, был ведущим работорговцем в 1440-х гг.68 Набеги работорговцев по-прежнему продолжались на Канарских островах, над которыми португальцы упорно претендовали на суверенитет.
К 1445 г. корабли охотников за рабами достигли южных границ Сахары и начали устанавливать контакты с черными королевствами Сенегамбии. Здесь португальцы обнаружили относительно плотное население, занимавшееся оседлым сельским хозяйством, в отличие от кочевников-скотоводов и рыбаков побережья Сахары. Они также нашли царства, которые были сильными, хорошо вооруженными и способными противостоять набегам за рабами, совершаемыми горсткой людей с каравеллы. Набеги с целью захвата рабов быстро перестали быть возможным вариантом, поскольку, как писал Зурара, "их ужасная манера ведения боя была такова, что повергала многих разумных людей в великий ужас". Торговля рабами казалась Зураре менее чем героической, и в результате его интерес к "доблестным подвигам" людей инфанта угас. Он заканчивает свой рассказ такими словами: "Отныне дела в этих краях всегда совершались более путем торговли и договоров, нежели отвагою и ратным трудом"69.
Где-то около 1445 г. португальские корабли также вступили в контакт с торговцами из пустынного караванного города Вадан, расположенного примерно в 200 милях от суши, которые пришли к побережью за морской солью, прежде чем продолжить путь через пустыню в Марокко. Предварительный обмен товарами оказался успешным, и португальцы смогли установить торговые отношения, которые ускользнули от них в Сеуте. Торговцы Вадана были готовы обменивать золото, и португальцы поняли, что теперь, наконец, они могут обойти марокканские караваны с фланга и напрямую торговать драгоценным металлом.
Когда путешествия в Западную Африку начали приносить значительную прибыль, были предприняты шаги по организации торговли и защите интересов Португалии от ее конкурентов. Энрике обратился к своему брату с просьбой о монополии на всю торговлю с Западной Африкой, которая была предоставлена ему в 1443 г. — без сомнения, в обмен на его постоянную политическую поддержку. Эта монополия позволила Энрике лицензировать все корабли, идущие в Западную Африку, и получать процент от прибыли от каждого рейса. В 1444 г. Энрике, ставший губернатором Алгарве, организовал в Лагуше консорциум для отправки кораблей в Западную Африку, а где-то после 1445 г. он основал постоянный торговый пост на острове Аргуим у берегов современной Мавритании. Здесь португальцы могли покупать рабов и золото в обмен на пшеницу, соль, ткани и лошадей — товары, пользующиеся большим спросом среди народов Сахары и Нигера. Энрике сдал торговое предприятие в Аргуиме в аренду группе купцов, вероятно, Лагосской компании, на десять лет, и именно эти купцы начали строить там укрепленное здание фактории 70. Однако, несмотря на установление контакта с торговцами золотом из пустыни, основным интересом в путешествиях того периода оставалось приобретение рабов.
Одно время было модно интерпретировать раннюю историю португальской экспансии с точки зрения классового конфликта: Энрике и знать выступали за марокканские крестовые походы, в то время как Педру, при поддержке торговой буржуазии, поощрял африканскую торговлю 71. Это правда, что торговля, которая началась в эти годы, была достаточно важна для дона Педру, который заботился о коммерческих интересах портовых городов, которые обеспечивали ему большую политическую поддержку, чтобы принять меры для защиты торговли и пресечению того хаоса, который продолжался на Канарских островах. Принятые им меры оказались успешными в сокращении прямой иностранной конкуренции и в то же время предоставили средства, с помощью которых не только португальцы, но и иностранцы могли инвестировать в торговые рейсы и получать долю в прибыли.
После падения Педру
Роль Педру в установлении прочной основы португальской зарубежной торговли часто недооценивалась, но теперь ясно, что он, а не его гораздо более известный брат Энрике, был настоящей движущей силой коммерческой экспансии в 1440-х гг. По словам хрониста Зурары, когда Альваро Фернандес, посланный капитаном Мадейры, вернулся из рейса в Гвинею, он был вознагражден подарком в размере 200 дублонов: 100 от регента дона Педру и 100 от Энрике, потому что каравелла "в этом году прошла дальше, чем все предыдущие"72. Утверждалось даже, что именно Педру, а не Энрике следует считать настоящим пионером "открытий". Именно во время его регентства капитаны кораблей, отправлявшихся в Гвинею, впервые начали серьезно составлять карты ветров, течений, устьев рек и якорных стоянок, и именно в эти годы было "открыто" и использовано в коммерческих целях больше африканского побережья, чем когда-либо до 1470-х гг.73
Однако в 1449 г. Педру потерпел поражение и был убит в битве при Альфаробейре фракцией Брагансы, которая теперь восстановила свое господство в центре португальской монархии. Энрике, обеспокоенный своими титулами, юрисдикцией и коммерческими монополиями, не говоря уже о том, что он был губернатором Ордена Христа, остался в стороне от конфликта и отказался вмешиваться в него. В награду он получил от молодого короля подтверждение своих титулов и привилегий, в том числе монопольных прав на торговлю с Западной Африкой.
Похоже, что через несколько лет после этой политической революции король или, что более вероятно, сам Энрике заказал хронику, в которой описывались достижения инфанта в открытии торговли с Западной Африкой. Летописцем, назначенным для выполнения этой работы, был Гомеш Эаниш де Зурара, который уже написал хронику взятия Сеуты. Зурара был рыцарем Ордена Христа и, как таковой, одним из людей Энрике. Похоже, что он "позаимствовал" частично законченную хронику жизни дона Педру, написанную Сервейрой, и адаптировал ее для своих целей, взяв историю португальских путешествий до 1448 г. При этом он создал одну из самых известных хроник позднего средневековья — произведение, в котором он с большим мастерством неизгладимо запечатлел образ своего покровителя в сознании не только современников, но и потомков.
Успех хроники Зурары, которая фактически вычеркнула Педру из истории и навсегда утвердила легенду о принце Генрихе "Мореплавателе", можно объяснить по-разному. Во-первых, эта хроника очень подробная. Были предприняты усилия, чтобы получить точные отчеты о многих путешествиях, хотя длинные фрагменты речей упоминаемых в ней персонажей могли вызвать некоторые подозрения в умах тех, кто в остальном был склонен верить каждому слову летописца. Во-вторых, хроника идентифицирует героя, человека, движимого религией, рыцарством и преданностью идеалу и видению. Желание людей на протяжении веков верить во врожденные добродетели и правильность целей своих политических лидеров и, прежде всего, тех, кто стоял у истоков великой эпохи европейских завоеваний и заокеанских грабежей, восторжествовало над любым серьезным изучением свидетельств или оценкой политических и экономических структур того времени. В-третьих, и, возможно, это самое важное, эта хроника представляет собой почти единственное современное свидетельство о ранних коммерческих контактах с Африкой. Отсутствие какой-либо альтернативной версии делает версию Зурары непревзойденной и неоспоримой.
С одной стороны, Зурара был прав, изображая своего господина как человека, проникнутого современными идеями рыцарства и религии, поскольку Энрике, безусловно, был лидером политической фракции, которая хотела продолжить реконкисту в Марокко. Гениально было со стороны Зурары предположить, что этот по сути консервативный и традиционный человек был провидцем, отшельником, святым и ученым. На несколько хрупкой основе изображения Зурарой принца с очень средневековыми качествами и добродетелями историки XVI в. и далее воздвигли огромное вымышленное здание, в котором Энрике представлялся принцем "эпохи Возрождения", собравшим вокруг себя ученых, основавшим школу мореплавателей в Сагреше в Алгарве, мечтавшим найти морской путь в Индию и посвятившим свою жизнь служению Богу, науке и своей стране 74. Возможно, самое преувеличенное заявление такого рода было сделано Хоакимом Бенсаудом, который писал в 1946 г., что в "лице инфанта Д.Энрике мы встречаемся с религиозным видением Данте...[и] ни страдания Данте, ни страдания Мильтона или Бетховена, ни шестьдесят лет творческих мук Микеланджело не обладают трагическим величием мученичества [sic] инфанта"75.
На самом деле, доказательств этому мало. Как писал Питер Рассел в первом из трех своих исследований об Энрике, "как и Фруассар, Зурара обычно кажется неспособным увидеть противоречие между его общими концепциями и фактами, которые он должен изложить"76. Энрике был могущественным средневековым бароном, возглавлявшим значительную фракцию знати и который последовательно, на протяжении всей жизни, преследовал идею реконкисты в Марокко. Как и другие могущественные бароны того времени, Энрике накапливал титулы, привилегии и владения. Политика Жуана Ависского заключалась в том, чтобы использовать своих сыновей в качестве главной опоры своей династии, и Энрике был назначен наместником ордена Христа и губернатором Алгарве и получил титул сеньора Визеу. Он также приобрел коммерческие монополии на варку мыла, ловлю тунцов и кораллов, в то время как ордену Христа было разрешено собирать десятину с улова сардин. В дополнение к этим экономическим привилегиям члены семьи Энрике приобрели, с помощью принца, обширные сеньориальные права и производственные концессии 77. Именно в свете этой деятельности следует рассматривать его шаги по приобретению сеньориальных прав на островах и коммерческих монополий в Западной Африке, а также его шаги по обеспечению ценных церковных привилегий для Ордена Христа. Энрике должен был содержать не только себя, но и большое количество оруженосцев (escudeiros) и вассалов, а для этого ему нужно было приобрести средства для оказания покровительства. Здесь ему все чаще приходили на помощь плавания в Африку, и Диогу Гомеш, который позже в этом столетии надиктовал мемуары о своих путешествиях, в частности, говорит, что организованные Энрике поиски золота были направлены на то, чтобы "содержать знатных членов своего дома"78.
Существует мало реальных свидетельств того, что Энрике был ревностным покровителем исследований. Как только Педру был удален со сцены, а Энрике остался эксплуатировать свою коммерческую монополию, никаких дальнейших "открытий" сделано не было. Последние одиннадцать лет жизни Энрике были потрачены на дипломатические усилия при папском дворе, чтобы обеспечить дальнейшие права ордена Христа, и на организацию новой марокканской экспедиции, которая была успешно предпринята в 1458 г. Диогу Гомеш писал, что, пока организовывалась экспедиция в Марокко, "принц [Энрике], будучи полностью занят, не обращал внимания на Гвинею". Эксплуатация торговли с Западной Африкой была предоставлена купцам, многие из которых были итальянцами, которые приезжали к Энрике за лицензиями, но были предоставлены самим себе, чтобы получать как можно больше прибыли.
Современные исследования полностью опровергли идею о том, что Энрике был ученым, мистиком и основателем "школы" навигации и географии. Как однозначно написал Бейли Диффи в 1977 г., "нет ни единого свидетельства о его любви к книгам... и ни один современник не хвалит его познания в астрономии... Генрих не был сведущ в географии и не был математиком. Те, кто его знал, подтвердили, что он не привнес никаких новых навигационных навыков... Существование ученых, которые предположительно собирались вокруг Генриха, также трудно проверить"80.
