— Джентльмены, у нас проблема. Не знаю, на сколько вы рассчитывали, но здесь уже более ста тысяч. Люди висят на ограждении, раскачивают его. Мы пытаемся как-то удерживать периметр, но сегодня всего лишь среда. Открытие у вас, как у всех, вечер пятницы. Тогда-то и явится основной поток. Мне докладывают, что люди из-за пробок бросают машины на трассе и идут пешком. Ваши палисаднички просто снесут!

Майкл, Джон и прочие ошеломленно переглянулись:

— Откуда так много?

— Кажется, я знаю, — подал голос каджун. — Это все ругательные статьи и вопли на “Нью-Йорк радио”. Когда человеку с самого утра пять или шесть раз напоминают о “грязных хиппи в грязи”, человек, наконец, решает поехать и посмотреть своими глазами.

— Ха! — Роземан даже перестал отряхивать костюм. — Старые хрычи из Вудстока поимели сами себя! Они хотели утопить нас, а сделали нам рекламу.

— О’кей. Но что нам делать? — Майкл задумался. — Либо хорошее ограждение, либо сцена. Если будет плохое ограждение, пролезет куча зайцев, и мы не продадим билеты. Мы вылетим в трубу!

Арти шепнул ему на ухо:

— Мы уже продали пятьдесят тысяч билетов по восемнадцать баксов, это почти миллион.

— Да. Но люди, кому не досталось билетов, уже висят на заборах. Надо что-то делать! Прямо сейчас!

Трое компаньонов выжидательно посмотрели на Лэнга, и тот решительно махнул обеими руками:

— Нахер ограждения. Все люди братья. Мир, любовь, свободный вход! Музыка важнее всего. Доделывайте сцену!

Полицейский мигом развернулся и побежал в банк, позвонить своим в Бетел, чтобы снимали оцепление.

Арти откровенно взялся за голову:

— Но деньги? Уже приходили люди Джанис, потом из The Who и Grateful Dead, и еще там… Короче, они не играют без предоплаты.

— Спокойно, — хмыкнул Роземан. — По совету отца я обратился к Чарли Принсу в местный банк. Чарли сказал: «Я подумал, что сделает полумиллионная толпа, если я не найду деньги», и обещал, что подпишет нам еще “большой” или сколько там понадобится.

— Тогда скорее поехали! — Арти сгреб портфель и бумаги. Джон подвинулся внутрь “плимута”:

— Теперь ты с краю. Ты и держи ручку.

Ручки в “плимуте” негр-механик Чако починил сразу, как приехали в Бетел. Управился буквально за четверть часа. Вынул механизмы, протер от пыли, закрутил обратно… Точно у него с машинами больше, чем дружба!

Впрочем, Чако мог и не спешить: времени до фестиваля оставалось больше суток. Попутчики кинули последний взгляд на заслуженную машину. Майкл спросил:

— Ну, кто куда?

— Я вон туда, — Француз махнул рукой в сторону, и все посмотрели, куда показано.

Джон и Джоуэл просто охнули, ничего особо не поняв. Котловина чуть в стороне от фермерских домиков, где организаторы рассчитывали принять около десяти тысяч… Ну, даже пятидесяти… — вся оказалась покрыта людьми.

— Да здесь уже тысяч полтораста!!! — Майкл схватился за голову. — Господи, это чисто по статистике десяток инфарктов и прочая хрень… Так, Джоэл, срочно звонишь в местную скорую: что они могут выделить и почем, сразу оформляй. Арти… Делай, что хочешь, но артисты не должны разбежаться. Джон, пошли со мной, надо хоть как-то упорядочить массу, если они ломанутся к сцене…

— А они ломанутся, — кивнул Француз. — Потому что нормально услышат звук тысяч десять, кто поближе. Так что я сразу полезу вон туда, на склон. Там собираются наши.

— Ваши?

— Уличные музыканты.

Француз достал флейту, хмыкнул в ответ на укоризненные взгляды, засунул обратно. Достал из большой черной сумки черную же гитару — вот, оказывается, что распирало его сумку всю дорогу! Погладил инструмент:

— Другая публика, другая музыка.

Пожал всем руки и отправился на горку, где легко вписался в тусовку.

Минут через двадцать Арти пробегал там по делам и заметил перед местом здоровяка Француза табличку: “Если вы бездомный или нуждаетесь в помощи, возьмите из кейса сколько вам нужно (мне просто нравится играть)”.

Поглядев на это, негромеханик Чако присвистнул, хлопнул в ладоши:

— Опа, руки в карманы, я модненький… Все разбежались — пойду и я пройдусь. Поищу знакомых или просто компанию…

Джон Робертс не заметил, как пролетел остаток времени. Людское море все росло и росло. Прошла ночь, потом четверг, потом еще ночь — к обеду пятницы великая Америка вышла на уик-энд, и вот тут-то люди повалили по-настоящему.

Живое море выплеснулось, расползлось куда получится. Довольно скоро полицейские от охраны порядка перешли к раздаче еды. Наблюдая за толпами туристов большими квадратными глазами, шериф округа Салливан объявил чрезвычайное положение.

Четверка компаньонов носилась по холмам на разрыв сердца. Джоэл метался между селом и банком. Арти выхватывал у него платежки и еще горячие нес в группы. Кому праздник, а музыкантам работа, и они совсем не собирались выходить забесплатно. Коммунизм там, за океаном, а тут свободная страна, рабство отменено сто лет назад, поэтому деньги давай!

Майкл Лэнг изо всех сил стремился удерживать в голове все происходящее и соблюдать хоть какую видимость расписания; и так ясно, что начнут с опозданием — но хотя бы не на день!

Джон, как самый младший, оказывался затычкой в каждой бочке.

То он объяснял в телефонную трубку самому губернатору штата Нью-Йорк: нет, сэр, нам вовсе не нужны десять тысяч полицейских. Нет, сэр, у нас все хорошо, благодарим, сэр. Нет, сэр, мы справляемся, сэр!

То кричал со сцены: “Не жрите коричневую кислоту! Хорошая — только белая!”, потому что таблетки ЛСД продавали прямо в толпе доллар штука.

То тащил с этой самой сцены под руки парня, вопившего: “… Пока Джон Синклер гниёт в тюрьме?”, и говорил ему: “Чувак, у нас тут нет политики, только музыка”. С другой стороны агитатора тащил сам Питер Таусенд, но Джон в тот момент припоминал губернатора штата с его десятью тысячами полицейских и даже не задумался взять автограф.

То куда-то бежал и отодвигал эту самую толпу для проезда скорой помощи: инфаркт? Инсульт? Роды? Мать его, какая разница, дайте уже проехать, человеку плохо! — и радовался, что слушатели быстро пропустили медиков. Слушатели? Музыка? Точно, музыка. Который там день фестиваля? Кажется, второй…

То спал мордой в одеяло, и даже не вспоминал о виденных за день красотках всех размеров и сортов, а радовался животным счастьем, что спит в автодоме, потому что дождь полил еще в пятницу вечером, сразу после вступительной речи индийского гуру…

В общем, свадьба для лошади праздник: шея в цветах, задница в мыле.

Джон осознал себя только смотрящим на сцену, где стоял невысокий крепкий мужчина в обыкновенной ковбойке и джинсах, в рабочих резиновых сапогах. По сапогам, обычным для здешней грязищи, Робертс догадался: это, похоже, владелец фермы, сдавший землю под музыкальный фестиваль. Из гостей приехать именно вот в сапогах догадался очень мало кто. Знал Макс Ясгур, что сдает землю под полмиллиона человек? Или — что в Вудстоке ему посвятили отдельный плакат: “Остановите хипповский музыкальный фестиваль Макса”?

Если даже и знал, плевать он хотел. Законы не нарушены, остальное не важно. Америка — свободная страна. Кто не боится косых взглядов соседей, может все, что захочет.

И вот, открывая фестивальное воскресенье семнадцатое августа, Макс Ясгур говорил, держа микрофон слишком близко, как все неопытные люди:

— Я фермер… Я не умею выступать перед зрителями, перед таким большим собранием людей, как это. Это самая большая группа людей, когда-либо собиравшихся в одном месте.

Тут Робертса качнуло от напряжения, и он пропустил часть речи. Услышал только:

— … Важная вещь, которую вы доказали миру, — полмиллиона детей — и я называю вас детьми, потому что у меня есть дети, которые старше вас… Вот, полмиллиона молодежи может собраться и иметь три дня забавы и музыки. И не иметь ничего, кроме забавы и музыки. И благослови вас Бог за это!

Ясгур сунул микрофон кому-то и быстро ушел со сцены, и в его честь Кокер выкатил первые аккорды “Dear Landlord”. А наползающая гроза выкатила аккомпанементом первые раскаты грома, отчего Робертс, глядя на голый скелет навеса, выматерился в стиснутые зубы: дождь! Говорил же, сцену нормально сделать!

И тут кто-то знакомым голосом сказал ему в самое ухо:

— Чувак, попустись. Дождь может затусить, как все. Вход свободный.

— Ричард?

— Точно. Сержант Ричард Нартс, округ Салливан.

— Что стряслось?

— Нормально все, я же сказал: попустись. Таблеток многовато, а так на удивление тихо. На других фестивалях бывает хуже.

— Пошли, поговорим.

Отойдя к условному индейскому типи, сели на колоду. Ричард вытащил фляжку:

— Будешь?

Джон глотнул, не спрашивая, до того замотался. Теплая кола, едва через нос не вышла. Сержант прижмурился:

— Мы тут в основном еду раздаем. Порядок… Он как-то сам. Вот разве только таблетки — тут, мне кажется, вы перегибаете.

Снова обрушился дождь. Группу Ten Years After уговаривали не лезть на мокрую сцену, но Элвин — солист, воплощенная харизма группы — ответил: «Если меня ударит током на Вудстоке, мы продадим чертовски много записей». Гитары натурально искрили!

— О’кей, — сказал Джон Робертс чисто на упрямстве. Он уже понял, что денег не получит. Получит место в легенде. Полмиллиона! Посмотрим, удастся ли кому-нибудь переплюнуть это в Америке. В других странах точно нет ничего подобного. Джон спросил:

— А как бы ты сделал такой фестиваль, чтобы без грязи, без наркотиков?

— Ну давай, отгибай пальцы. Первое, надо исключить случайных людей, халявщиков и истериков.

— Дорогие билеты?

— В точку. И устроиться где-то совсем уж в ебенях, чтобы никто пешком не дошел. Второе, надо ориентироваться на платежеспособные группы. Семьи, команды, товарищества. Пусть приезжают на машинах. Обычный уик-энд плохо подходит. Надо какую-то дату, которая раз в год. Чтобы все четко знали, когда. “День рабочих”, например.

— Начало сентября? Labor Day ?

— К примеру. Не так жарко. Меньше инфарктов. Улицы разметить, раздать что-то вроде участков. Для машин скорой помощи проезды. Меньше риск, что толпа качнется куда-то сразу всей массой, устроит давку… И вообще, тут нужно, по уму, городское управление. Четыреста тысяч же.

— Полмиллиона.

— Это щелкоперы из “Лайфа” везде говорят. А мы-то реальную цифру считаем. Но все равно дохренища. Четыреста тысяч — нормальный такой город. Нужны полиция, почта, медицина, пожарное депо. Пускай временные, но вот прямо тут, чтобы не ждать, пока от окружного депо два часа едут по размытым дорогам.

Отхлебнув из той же фляжки, полицейский помотал головой:

— По статистике, в городе с таким населением каждую ночь минимум одно тяжкое и десяток легких правонарушений.

— А у нас?

— Бог хранит пьяных долбоебов. Даже гитаристов на вашей “типа сцене” током не убило. Хотя искры от гитар летали знатно. Мы даже сперва подумали: во парни жарят спецэффекты… Потом испугались, конечно. Но нет. Потеряли всего троих. Один от передоза то ли инсулина, то ли героина, хер поймет хиппарей.

— Помню, я ему скорую вызывал. Даже удивился, как быстро люди расступились, чтобы машина подъехала.

— Второй припиздок уснул за оградой и его задавило трактором. Подарочек дядьке-фермеру. Ну и последний ебнулся с вон тех палок над сценой.

— Зачем он туда полез?

— Ояебу? По накурке, наверное. А тут постоянно дождь, скользко.

Джон попробовал собрать итог:

— Получается, надо какая-то глушь, куда можно доехать только на машине.

— Ага, и чтобы без дождя.

— О’кей, будем делать в пустыне. Аризона, Техас, Юта, Калифорния. Туда, если кто и захочет пойти, пешком просто не осилит. А с машины взнос, высокая ответственность за мусор. И четко выделенная кульминация. Чтобы все три дня люди оставались в тонусе, пили умеренно и меньше торчали, опасаясь пропустить главное событие. Но какое событие? Ракету запустить, что ли? Сейчас космос в моде.

— Давай чучело сжигать. Как у рашенз на масленицу. Только у нас вместо снега песок. Масленица в песке, прикольно же.

— Точно. И назовем “Горящий человек”. Чтоб никто не догадался!

Люди помалу шли уже обратно, к машинам: кончалось воскресенье, завтра на работу. Любовь любовью, но в супермаркетах, прикинь, оплату миром и добром не принимают!

Ричард Нартс и Джон Робертс оперлись друг о друга на мокром бревне, пили теплую колу из единственной небольшой фляжки, и ржали безостановочно. Как там дальше ни повернись, а фестиваль они сделали.

Сделали-то сделали, но уборку поля все равно оплачивать. Четверо хитрых вытянули по соломинке, короткая выпала, понятно, Джону. Соратники похлопали его по плечам и, зевая до вывиха челюстей, разбрелись отсыпаться. Джон пошел договариваться с местными, вносить задаток, принимать работу… В общем, только утром среды, ровно через неделю от встречи в Вудстоке, Джон изумленно наблюдал на обочине тот самый “плимут”, разве только изукрашенный всякими там ромашками, улыбками и прочими мандалами с ахимсами.

Негр — Чако, вспомнил Джон — приветливо махал рукой. Все тот же рослый каджун укладывал гитару в большую черную сумку и вполне приятельски общался со всем тем же полицейским… Ну да, полицейский точно должен уехать отсюда последним, все проконтролировать. Но почему он без машины?

— Наши на вызов сорвались, а напарник мой подхватил простуду, — ответил Ричард. — Проедусь до участка с вами, не против?

— Не, — осклабился Чако. — Все люди братья. Даже капиталисты.

— Ты теперь красный? — не скрывая иронии, протянул руку Джон. Чако ее пожал:

— Я всегда черный. Просто тут я понял, что это неважно. Можно быть черным и не огребать за это.

Расселись, порадовавшись, что теперь все дверцы держат нормально.

— Экипаж хиппи-мобиля к взлету готов.

— Стартуй, Чако.

— Джон, а что ты теперь будешь делать? Еще один фестиваль?

— Неинтересно. Такой же не сделаем. Переплюнуть… Вряд ли. — Джон зевал, но не перестал думать. — Да и я тут ничего не заработал. С музыкой не прокатило, буду снимать мультфильмы.

— Мультики? Как Дисней?

— Точно. Про диснеевскую принцессу.

— Порнуху с гномами?

— Без меня снимут, на такое ума не надо. Лучше пусть она поет, но таким низким-низким басом, почти ревом. Gr-ro-owl!

— Аха-хах! Это как позавчера со сцены Джанис зарядила.

— Точняк. И пускай вокруг собираются не миленькие зайчики и птички, а гадюки, тарантулы, медоеды, дикобразы там.

— Скунсы!!!

Включились Ричард с каджуном:

— Потом она ест отравленное яблоко, потому что на халяву и карбид сладкий !

— Но яд не действует, ведь принцесса давно сидит на кислоте!