| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Еда! — взвизгнула эльфийка.
Под взглядом Сына Видящую выгнуло дугой, но она каким-то образом умудрилась устоять. Окружавшие её девушки шарахнулись в сторону. Кто-то, в отличии от эльфийки, всё-таки упал.
— Да, еда... у входа должны быть корзины с едой и питьём. Сейчас я пошлю за ними. — кивнул Сын. — Ты же, Видящая, будешь обитать в роще, что рядом с храмом, нагая, как и остальные воспитанницы этого храма. Ты, Видящая, будешь являться в этот храм каждую пятую ночь. Являться и платить долг. Всё ли ты поняла О Лиани Д арии-Сола, Видящая края Вереска и Терновника, дочь мудрого Изельдина?
Хрип, ничем не похожий на человеческую речь. Отведи Сын в сторону взгляд, Видящая, смогла бы собраться с силами и дать ответ, но Сына это не волновало ему было интересно сколько ещё остроухая сможет устоять под его взглядом.
— Да, да, поняла она. — затараторила куланка, подхватившая эльфийку, готовую уже рухнуть на пол. — Она всё поняла, конечно, поняла.
— Вот и славно. — кивнул Сын, уже решив, что во время трапезы ему будет прислуживать русоволосая Радвига. — Теперь можете принести еду.
Четыре дня и четыре ночи слились в один миг для Сына.
Четыре дня и четыре ночи послушницы познавали Сына, а Сын познавал их.
Четыре дня и четыре ночи, наполненных слезами и криками.
Четыре дня и четыре ночи, наполненных слезами радости и криками страсти.
Пятую ночь Сын встречал на ступенях храма, в стенах которого со счастливыми улыбками на губах дремали послушницы.
— Я смотрю, закрыть сознание так и не удаётся? — глядя не на эльфийку, а на рощу, из которой та явилась, спросил Сын.
— Даже Мировому Древу требуется время, чтобы отрастить новый листок на месте опавшего. — последовал ответ.
Видящая тоже старалась не смотреть на Сына.
— Почти три десятилетия в плену, не живым существом, вещью, считай пробыла, а дал несколько дней вон уже как заговорила, что ж будет дальше-то? — улыбнулся Сын. — Порадовала, голозадая, порадовала. Надеюсь, и дальше будешь радовать, а теперь иди, пока не передумал.
И радовала Видящая Сына, когда больше, когда меньше, но радовала всегда, даже когда не явилась на пятую ночь, и на шестую не явилась. На седьмую же отправил за ней Сын Тихоню, немую Смерть свою.
— За всё нужно платить. напомнил Сын эльфийке, когда та была возвращена в храм.
Не одна возвращена, вместе с тем, с кем решилась на побег.
Видящая эльфов, которой уже вряд ли когда удастся отгородиться от мыслей окружающий и от мира тонких энергий, и обычный козопас, истинный человек, полюби который любую из доверенных ему коз, это выглядело бы в глазах окружающих его куда менее отвратительно, чем любовь к остроухой — стояли на коленях перед Сыном.
— Я заплачу, только не трогай его.... он... послышалось от Видящей, — он хороший... отпусти его... его
— Это всё я. Дара ни при чём. чётко и громко произнёс козопас.
Шрамы от когтей и клыков ночного татя, два десятилетия назад изуродовавшие лицо говорившего и обратившие некогда весёлого паренька в нелюдимого урода, теперь же придавали словам своего хозяина ту редкую тяжесть, которой порой обладают слова посечённого в бою ветерана.
— Меня утомили подушки из щёлка и бархата, поэтому моей новой подушкой станешь ты. проверяя кончиком пальца остроту большого ампутационного ножа, сообщил Сын. А подушкам, знаешь ли, остроухая, ноги-руки не нужны.
Видящая вряд ли поняла сказанное чужие мысли и эмоции распластали её по полу, а вот козопас всё понял кинулся к ногам Сына, казалось, молить о невозможном.
Лезвие ножа вошло в левый бок, а потом ещё и ещё раз.
— Её жизнь, ты, считай, выкупил. перехватив руку козопаса, сообщил Сын. Теперь осталось ей за тебя расплатиться.
Дар Видящей, обратившийся для эльфийки проклятием, забрал в уплату Сын, и впервые задал вопрос, прозвучавший после куда больше раз, чем мог себе представить Сын:
— Почему?
Здесь и сейчас ответ Сыну был очевиден: за мужчину, который ради тебя способен не просто отказаться от привычной жизни, а вогнать нож в бок Сыну, фактически воплощению Истинного, — за такого мужчину женщина обязана держаться всем, что у неё есть. Здесь и сейчас очевидный ответ в момент самоубийственного побега ещё не существовал, а существовал другой, который Сын и хотел услышать:
— Ночи здесь холодные, а девушкам хочется тепла не только каждую пятую ночь.
— А бежать-то зачем было? Грел бы он тебя и дальше хоть ночь, хоть днём? Бежать-то зачем?
— Я устала бояться.
— Кого бояться? хотел спросить Сын, промолчал, что случалось с ним чего с ним не случалось уже очень давно слишком давно.
— Без дара не побегаете теперь также резво, как раньше. А видеть вас, у меня никакого желания нет, так как передумать я могу в любой момент, что чревато. режет клинком Сын материю реальности, делая проход в Межреальность.
Видящая эльфов, переставшая быть таковой, и козопас, лезвие ножа которого и правая рука которого впитали кровь Сына, они ушли, но оставили после себя путь, желающих пройти который нашлось немного, ещё меньше смогло его пройти до конца.
— Пойдём, определимся с платой. вернувшись из былого, сказал куланке Сын. Твою плату он сам назовёт, что назовёт, то и отниму, так и будет жить с увечной, если захочет, конечно, то и будет его плата.
Семь и ещё три шага до лестницы, к которым прибавлялись семидежды семь и ещё трижды три ступени самой лестницы, — вот и всё расстояние, что отделяло Люцина от Сына, соизволившего выслушать вестника.
Против обычного Сын был не один, и дело тут не в извечной его спутнице, Тихоне, а в нагой куланке, воспитаннице храма, следовавшей за ним.
Люцин заскрипел бы зубами, если бы мог позволить себе проявлять эмоции: шансы вернуться живым стремительно падали. Четыре задокументированных выхода Сына к вестнику в сопровождении воспитанниц закончились четырьмя смертями вестников. Четыре смерти и всего одна причина, которая была в руках Люцина. Аккарий, Корнелит, Иннокентий и Зинобий все они позволили себе презрение во взгляде и словах, обращённых к воспитаннице храма.
Копьё с длинный, в локоть или чуть больше, наконечником, в руке Сына, чудилось Люцину добрым знаком: Сын крайне редко протыкал свои жертвы, предпочитая рубить и рассекать.
— Говори. так и не ступив на мощённую плиткой дорогу, оставшись стоять на самой первой из ступеней, ведущих к дверям храма, повелел Сын.
И вестник заговорил. Чётко и внятно иначе вестник и не мог себе позволить говорить. Сухо и кратко излишняя цветастость речи и ненужные детали стоили жизни семьдесят одному вестнику.
Взгляд полный почтения, из которого почти вымыт страх, идеальная поза, поклонение и покорность Люцин намеревался выжить сегодня. Выжить сегодня, чтобы выжить и в следующий раз, и в следующий чтобы доказать и себе, и окружающим, что он, грязнокровка, тоже чего-то стоит, что стоит он больше некоторых чистых.
— Довольно. взмахнул рукой Сын и преувеличенно случайно выронил перочинный нож.
Пятеро вестников поплатились жизнями за то, что подняли оброненные Сыном вещи.
— Радвига, будь добра, подними этот чекан и передай вестнику. мягкости голоса Сына мог бы позавидовать отец Майкл, настоятель монастыря, при котором воспитывался Люцин, считавший, что грязнокровки слово Истонного могут усвоить лишь после порки розгами. Только подними красиво дай нам тобой полюбоваться.
Куланка подняла, да так, что окажись рядом сам император Индианинола Семнадцатый, гордый владетель городов Чёрного Столпа и Черного Солнца, прицокнул бы языком да без всякого сожаления предложил за русоволосое сокровище любой из перстей, нанизанных на его пальцы.
— Понравилась или нет спрашивать не стану. И так всё видно по твоему раскрасневшемуся лицу. наблюдая за тем, как бережно на вытянутых руках держит копьё вестник, проговорил Сын. Ты лучше ответь, что именно понравилось? Грудь, налитая соком, глаза налитые огнём, бархатная кожа или губы, что ждут поцелуя?
Стоит Радвига, ждёт ответа.
Урон своей девичьей красоте подсчитать пытается.
Стоит и Сын, тоже ждёт.
Не ответа ждёт, завершения этой короткой истории.
— Всё.
Пошатнулась, но устояла славная дочь не менее славного казака Игната Кохтева. И знала ведь, что даёт шанс Сын отказаться от оплаты, да иного ответа не было у неё:
— Руби!
Сверкнул в воздухе клинок, распарывая плоть реальности, а не русоволосой куланки:
— Повезло тебе, куланка, всего не отрезать от тебя, посему уйдешь, как есть. И тебе, вестник, повезло, — живым уйдешь.
Качнулась шпага, едва не выпав из рук Сына: понял Люцин, что все расчёты оказались бесполезны, а жизнь его никчёмную у Сына выкупила, вот эта грязная за него, за грязнокровку, готовая отдать всю себя
— А ведь и обмануть не обманула, да всей правды сказать не сказала русоволосая. как бы сам себе улыбнулся Сын и, демонстративно утратив интерес к паре, пошагал туда, где ждал его Собор, прозываемый Мировым. Вестнику-то хоть, надеюсь, расскажет, а то он, дурашка, так и подумает, что на мордашку его смазливую запала.
Мирград, не знавший никогда крепостных стен, приветствовал Сына торжественной тишиной. Кварталы, через которые пролегал путь Его к площади Всех Святых, где и располагалось здание Мирового Собора, опустели ещё в первое посещение Сыном города: кто не был убит тогда, тот не мог найти в себе силы вернуться на улицы, кровь с которых не смогли смыть никакие дожди и никакие метельщики. В самом начале, когда стала понятна тщетность стараний, брусчатку хотели заменить, но не нашлось того, кто обратился бы к Ему с просьбой избрать на время работ иной путь.
Камни размерено ложились под ноги Сына, с лица которого всё не сходила улыбка.
Проект Divisio то, ради чего Он уже несколько лет сдерживал Себя, стараясь не убивать без причины, наконец был одобрен Собором.
Осталось лишь соблюсти пустые формальности, и Он наконец сможет покинут Мнемос, перестав быть Сыном.
Проект Divisio если не спасение, так хотя бы шанс в бою против Пожирателя, сотворённого пятьдесят два года назад Легионом.
Три ветви, взращенные Сыном.
Три пути, указанные Сыном.
Три Святых, дарованные Сыном.
Одна цель.
— Возрождение Истинного. думалось многим, цель та.
— Выживание истинных людей. мнилась иная цель вторым.
— Уничтожение Пожирателя. размышляли третьи.
Сыну же плевать было на возрождение Истинного Бога, как и на любого иного Бога, кроме того, по следу которого Он шёл уже много столетий.
Выживание или же гибель истинных людей Сына беспокоили не больше, чем кровь, впитавшаяся в брусчатку под ногами Его.
Пожиратель?.. Сыну существование Пожирателя не мешало, — основным доказательством чего являлось то, что это существование не было прервано.
Проект Divisio шутка, смысл которой поймут не скоро и не многие.
Раса, отчаянно жаждущая прихода Истинного, но в неведении своём и по злому наушению Сына, создающая оружие против того, чьего прихода они так жаждут.
Это смешно.
Как смешно было даровать истинным людям троих Святых.
Три книги из Хранилища Книг Особого Назначения, заглавия которых Сын правил своей рукой, обращая Смертный Грех Алчность в Святого Ботульфа, что поведёт в Межреальность флот невиданных размеров, но не для того, чтобы скрыться от Пожирателя или отыскать союзников в борьбе с ним, а чтобы самим уподобиться ему и, пожирая чужие жизни, длить свои и копить силы. Зависть, ставшая Святым Марком начнёт творить жизни во множестве миров, дабы отвлечь Пожирателя от миров, заселённых истинными людьми. Святой же Матфей, бывший вечности до этого Унынием, положит предел жизни оставшихся истинных людей, скрыв их от Пожирателя.
Четыре оставшихся книги из того же отдела постигла иная участь: Похоть и Гордыня пали жертвой самих же себя, ну а Гнев и Обжорство оказались куда благоразумнее, поэтому Сын позволил им покинуть Хранилище Книг Особого Назначения живыми. Живыми, но под клятвой: если встретится им Бог Сотворённый, попробовать убить того. Просто попробовать, ведь в том, что только Ему под силу убить Сотворённого, Сын не сомневался, иначе бы давно уже о том не было никаких упоминаний.
Гул-Вейт. Окрестности бастиона Имо-су. Год 1478 после Падения Небес.
Велик и неколебим город Черного Столпа, как неколебима сама Великая Ось Бытия, вокруг которой вращается и Лоскутный Мир, и судьбы всех живущих в нём. Неколебима, как восход над городом Черного Солнца, власть императора Илисиана Вандорского, Стоящим-справа-от-трона, ещё никем не называемого Вечным. Неколебима вера лохматого волкодава Гурта в своего хозяина, да так, что ни Черному Столбу со своей Осью, ни Черному Солнцу со своим восходом никогда и не снилось.
— Гурт, не отставай. окликнул своего пса Никодим.
Окликнув собаку, форстмейстер как бы невзначай обернулся, вроде бы проверить, не отстал ли мохнатый товарищ, но не на пса он смотрел: странных остроухих лучниц, развлекавшиеся у старого ясеням тем, что сбивали стрелы друг друга в полёте, ему заметить не удалось, но проверять верность наблюдения и переходить на бег, Никодим не собирался, скорее, пытался успокоить сам себя, тем, что остроухие не так хороши, как ему показалось.
Эльфийки, чьими жизнями Корни Льюсальвхейма расплатились с Тринитасом, действительно были не так хороши, как показалось форстмейстеру. Дюжина из Льюсальвхейма, прозываемая в Караване Гадюками, была куда лучше, чем это мог представить Никодим, недавно перешагнувший из третьего десятка лет в четвёртый. Дюжина дочерей самых древних ветвей перворождённых, в которых гордыня множится на презрение к низшим расам. Продукт многотысячелетней селекции, конечным итогом которой должен был стать Бог Сотворённый.
И пусть остроухие называют его Семенем, рассказывая бредни о том, что смысл существования Мира, как раз и заключается в рождении Семени, которое сможет отправиться в Пустоту, дабы зародить там новый Мир, но Тринитас, который никогда не звал Сам Себя Тринитасом, ни любым из иных имён, которым Его называли, но откликавшийся на любое, Тринитас знал, что это будет Бог Сотворённый. Такой же, как и тот, которым был Он почти полторы тысячи лет назад, а может быть другой
Тринитаса не волновали детали Он слишком давно убедил Себя в том, что любой бог должен быть убит.
Не смотря на формулировку, Тринитас не считал убийство Своим долгом. Убийство для Него было естественным процессом, следствием самого существования бога. И как камень подброшенный воздух рано или поздно должен упасть, так и бог рано или поздно должен быть убит.
Не считал Тринитас убийство и Своей работой, как не считает человек работой дыхание или переваривание пищи.
Работой же своей Тринитас считал заботу о Караване, работой, которой оставалось совсем немного до того, чтобы стать долгом. Она как раз-то и привела Его на Гул-Вейт, к бастиону Имо-су, точнее к тому, что скрывалось за его стенами.
— Знаешь, тот ветеран мог и ошибаться по поводу бастиона. вкладывая в рот Тринитасу истекающий соком ломтик манотворящей железы дракона, мягко мурлыкнула Анатиэль.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
