Морана-2

— М-муф-ф!!!

Благополучно проспавшие все погрузочно-разгрузочные работы с БТР-ом, лязганье ведра ведра с водой и бульканье полной канистры — и все прочее, что происходило с ними по-соседству, бойцы РККА дружно подскочили от странного звука. Очумелые, с опухшими от комариных укусов лицами, выглядящие так, словно поучаствовали в хорошей драке, они схватились за оружие еще до того, как проснулись — благо изначально спали с ним в обнимку. У рядового Карского на скуле даже отпечатался след от кожуха его новой любимой игрушки, немецкого единого пулемета "МГ-34": а ефрейтор Голиков перед тем, как широко зевнуть, отложил в сторонку "ДТ-29". То бишь пулемет Дегтярева-танковый образца тысяча девятьсот двадцать девятого года, патронный диск которого напоминал толстую килограммовую банку магазинной "Кильки слабосоленой с пряностями" — разве что бумажный этикет отсутствовал... На фоне такого милитаризма рядовые Дашук и Тычина со своими карабинами Мосина выглядели вполне миролюбиво, да и выспались получше своих товарищей.

— Па-адъем, парни!

Еще раз зевнув, ефрейтор Голиков вдруг разом подобрался, подскочил на ноги и настороженно покрутил головой — обретя покой лишь при виде товарища младшего лейтенанта, что спокойно сидела неподалеку от костра и медленно просматривала стопку каких-то бумаг. Наверняка очень важных: расстеленная на патронном ящике черно-белая карта была покрыта целой россыпью непонятных разноцветных значков...

— Доброе утро, тащ лейтенант! То есть день. Какие будут указания по распорядку дня?

Положив на захваченную карту остальные бумажные трофеи, командир чуточку рассеянным тоном распорядилась:

— Сводите вон того борова до сортира: конвоировать двумя бойцами, близко не подходить, при попытке напасть — стрелять в ногу. Перед тем как его отвязывать, всем довооружиться штык-ножами от немецких карабинов.

— Так точно!

— В чайнике отвар: перелить в две фляжки, каждому два раза в день по глотку — это от простуды, которую вы подхватили в казарме.

Непроизвольно кашлянув, Вилен благодарно кивнул.

— В том направлении, метрах в семидесяти, есть небольшой ручеек. По распорядку: после мыльно-рыльных процедур одного бойца в наряд по котлу, остальным до обеда обслуживание оружия. После, всей четверкой — на обустройство надежной долговременной маскировки бронетранспортера. Подойдешь ко мне, я доведу общую идею... Да: вне стоянки передвигаться только парами, оружие держать наготове.

— Точно так.

— Сдай часы.

К их наличию Голиков уже успел привыкнуть и потихоньку начал считать своими, но спорить даже не подумал — расстегнув кожаный ремешок и аккуратно пристроив тонкий механизм прямо на карту.

— Ефрейтор Голиков, за проявленную храбрость и стойкость награждаю вас ценным подарком.

С радостным удивлением приняв еще одни часы, красноармеец даже не успел поблагодарить по-уставному, как его вновь наградили:

— Как наводчику пулемета и моему заместителю, вам положено личное оружие.

Забрав кобуру с офицерским "Вальтером", довольный Вилен наконец-то продемонстрировал всем свою образцовую выправку:

— Служу Советскому союзу!

После чего, пару секунд помявшись, стрельнул глазами на свои прежние трофейные часы.

— Тащ лейтенант, разрешите вопрос?

— У вас часы и пистолет с немецкого офицера. А эти взяты с фельдфебеля, с которым мне помогал рядовой Карский... Кстати, направьте его ко мне.

— Та-ак тощн!

Довольный как удав ефрейтор отбыл к сослуживцам, доносить до них командирскую волю: что же до младлея, то она вытянула из нагрудного кармана небольшой латунный цилиндрик-свисток и прижала его к губам. Вроде бы и дунула в него, но звука не раздалось... Однако что-то такое, неуловимое, все же было: подождав и еще раз дунув, отчего у всех бойцов легонько зазудело в голове, командир небольшого отряда недовольно нахмурилась и убрала свисток обратно в карман. Пока пара красноармейцев водила измаявшегося до крайности пленного в нужник, боец Карский получил заслуженную награду в виде оберфельдфебельских наручных часов, и кобуру с тяжеловатым, но надежным "Люгером", выданным ему как второму пулеметчику отряда. Не остались без поощрений и вернувшиеся конвоиры, отчего моральное состояние бойцов вплотную приближалось к верхушкам сосен, не воспаряя над ними лишь из-за их врожденной скромности. Дружно сходив до лесного ключа, вытекающего из-под булыгана солидных размеров, четверка освежившихся солдат обсела все еще живой костер: вызвавшийся в кашевары рядовой Дашук озаботился приготовлением позднего обеда, а тройка его товарищей разложила на плащ-палатках обретенное оружие и взялась за дело. Но так как единый пулемет Вермахта "Машиненгевер-34" был для бойцов РККА вещью экзотической, то к его обслуживанию пришлось привлечь гефрайтера Биссинга; не помещала его помощь и в близком знакомстве с карабинами Маузера. Вот новенький "ДТ-29" проблем бойцам не доставил, ибо был исконно-посконным и знакомым до последнего винтика и штифта, мало чем отличаясь от армейского "ДП-27". Помимо советского ручника в "Ханомаге" нашелся еще и "папаша": пистолет-пулемет Шпагина, и опять же, в "танковом" исполнении. Сплошной вороненый металл, удобная пистолетная рукоять и складной приклад, ухватистый диск с патронами — и брезентовый подсумок с двумя отделениями под еще два сменных барабанных магазина на семьдесят патронов каждый... Осматривая увесистую и вместе с тем ладную машинку, Александра чуть заметно нахмурилась, отомкнув и взвесив на ладони полупустой магазин: потертый, со свежими царапинами и вмятинкой на ребре, он отличался от двух абсолютно новеньких собратьев в подсумке. Примкнув диск обратно, она подсела к водителю-механику захваченного бронетранспортера, начав задавать ему вопросы; затем сходила за картой, на которой немец показал на одну из множества красных отметок — что не прибавило девушке хорошего настроения.

— Товарищ младший лейтенант, а мы кого захватили? В смысле, в каком звании эта немчура?

Ефрейтор, размеренно вычищающий от порохового нагара славно послуживший-пострелявший прошлой ночью "Максим", сделал грубоватую попытку завести разговор, и тем развеять ставшую тягостной атмосферу возле костра. Помедлив, Александра просветила личный состав:

— Вон тот боров оберфельдфебель, на наши звания — старшина. Водитель в чине гефрайтера, то есть ефрейтора. И да: усердным добровольным сотрудничеством и помощью нашему подразделению Ханс Биссинг заслужил статус военнопленного... Дашук, а-атставить!

Открывший было ящик с сухими пайками рядовой замер, затем с надеждой уставился на офицера: быстрозаварная лапша на завтрак-обед и ужин приелась всем без исключения. Ткнув начальственной дланью в сторону сваленных горкой солдатских ранцев вермахта, Саша распорядилась подтащить их поближе — сама же вновь достала свой странный свисток. Подарив всем пяток секунд странных ощущений, она затем переговорила о чем-то с военнопленным, и любезно перевела часть разговора для простых солдатских ушей:

— Гефрайтер утверждает, что в каждом маршевом ранце имеется так называемый "железный рацион", он же неприкосновенный запас еды.

После властной команды Биссинг подхватил ближайший ранец, откинул клапан из телячьей кожи, чуть порылся и вытащил сначала небольшую банку, а затем и бумажный пакет.

— В обычный рацион входит двести грамм мяса, три пакета сухих пшеничных хлебцов, концентрированный гороховый суп или каша, и три пакетика с чаем либо кофе.

Красноармейцы довольно запереглядывались: после недели сплошной лапши с тушенкой и без, горох им казался пищей богов. Тем временем немец неуверенно улыбнулся и выдал длинную фразу, попутно с этим выложив несколько шоколадных батончиков и десяток бумажных пятиграммовых упаковок с кофе. Следом нечто, напоминающее кусок сервелата в бумаге, и банку размером больше первой, и с бумажной этикеткой.

— Но мы заглянули не к простым пехотинцам, а в сводную ремонтную роту, половина которой — "безлошадные" немецкие танкисты. Их снабжают получше...

Подхватив один из батончиков, младлей прочитала название.

— Сушеные фрукты с сахаром.

"Сервелат" оказался алюминиевой тубой, внутри которой хранились таблетки сухого лимонада, в банке же оказался колбасный фарш.

— Ничего так немчура питается...

— Жируют, гады!

— У нас доппайки не хуже!..

Нахмурившись, заместитель командира тихо рявкнул:

— А ну тих-ха! Чего разорались? Не на пляже... Генка, давай уже, займись готовкой.

— И-йэсть!

Ссутулившийся гефрайтер Биссинг понял, что рычат не на него, и продолжил знакомить русских солдат с особенностями немецкого снабжения. В принципе, ничего такого особо выдающегося — единственным, что по-настоящему удивило бойцов, было наличие в каждом ранце пары добротных ботинок, очень похожих на советские боты. Только у этих толстая подошва была густо оббита стальными гвоздиками с шестигранными шляпками: пинать такими было одно удовольствие! Сумка за сумкой радовали бойцов примерно одинаковыми наборами деликатесов, и, через одну — чистыми, и отчетливо попахивающими бензином черными ремонтными комбинезонами. Разбирая очередной ранец, военнопленный вытащил под любопытствующие взгляды красноармейцев ярко-красную плитку шоколада: залопотав что-то непонятное для рядовых, гефрайтер протянул его офицеру, обозвав ее "фройляйн лойтенант". Сначала все подумали, что фашист попросту выслуживается — однако товарищ младлей, выслушав разговорившуюся немчуру, как-то непонятно хмыкнула, но переводить не стала. Затем была еще одна такая же плитка, и несколько круглых коробочек, похожих на баночки из-под зубного порошка, внутри которых лежали завернутые в фольгу дольки шоколада. А уж небольших туб из белой жести с бумажными этикетками вообще накопилась небольшая горка! Когда в ее руках оказалась третья по счету плитка, офицер скомандовала:

— Внимание, бойцы! Осмотреть и запомнить внешний вид Панцершоколада и вот этих баночек с таблетками, при обнаружении забирать и сдавать мне.

Плитка, баночка и туба прошлись по рукам, вернувшись в тонкие девичьи пальцы.

— Тащ лейтенант, а он что, какой-то особенный?

— Верно, товарищ Дашук, особенный: немцы в него наркотик подмешивают, чтобы их танкисты, летчики и подводники могли по двое-трое суток кряду сохранять силы и внимание. Потом, правда, резкий упадок сил, но у немчуры в каждой танковой роте три-четыре запасных экипажа, так что как-то выкручиваются... После неоднократного приема этих сладостей гарантированы психические расстройства, зрительные и звуковые галлюцинации, потеря эмоций и прочие нехорошие явления — да и подсесть на эту гадость очень легко и просто. Таблетки в тубах, это тот же наркотик, только в иной форме, его выдают простым пехотинцам.

— Во дают! Своих не жалеют...

Разбор ранцев обогатил невеликое подразделение достаточно большим набором армейских деликатесов, среди которых было даже пару брусков шпига с чесноком. Да что там сало: нашлась фляжка со слабеньким шнапсом! Кою ефрейтор с благословления товарища младшего лейтенанта тут же прибрал в свой вещмешок — как запас обеззараживающей жидкости для сугубо медицинских целей.

— Голиков, смотри сюда: заготавливаете тонкоствольный сосняк, затем вот так укладываете его поверх бронетранспортера, с частичной опорой на склоны оврага. Поверху стелете лапник и крупные куски коры, для следующего слоя аккуратно нарежьте дерна возле ближайшего болота — только не на одном месте, а минимум на четырех-пяти, замаскировав...

— Кра-ар!!!

За время довольно увлекательной инвентаризации чужих ранцев, Александра три раза демонстративно использовала свой непонятный свисток — так что когда на ее плечо бесшумно спланировал здоровенный черный ворон, глаза вытаращили только пленники. Нет, бойцы тоже удивились, но они-то ручную птичку командира уже видели, и даже знали, как ту зовут: а вот для немцев это было... Мягко говоря, очень удивительно.

— Кра! Карр-крар...

Переступив по узкому плечу когтистыми лапами, ворон подхватил в клюв прядку молочно-белых волос хозяйки и мягко дернул, словно укоряя, что она так долго его не звала.

— Проголодался?

Моментально спрыгнув на хвоистый ковер, Птиц талантливо изобразил предельное истощение сил, получив в награду за актерские таланты неплохую порцию колбасного фарша. По трети банки оказалось и в каждом котелке бойцов, что прекрасно дополнило подоспевшую густую гороховую кашу: даже военнопленному сдобрили его заварную лапшу ломтиком шпига, и плеснули чая с сахаром. К слову, работая ложкой, Ханс Биссинг старательно не замечал тяжелого взгляда своего оберфельдфебеля — даже немного пересел, чтобы тот не портил ему аппетит.

— Кро-ор!

Набив брюшко и напившись, довольный Хугин немного походил по мягкому хвойному ковру возле хозяйки. Задумчиво почистил клюв об деревянное колесо тележки, попытался пристроиться на верх ее рюкзака, но в итоге недовольно проворчал что-то на своем птичьем языке и взлетел на сосновую ветку, где наконец и затих.

— Прямо летчик-наблюдатель...

— Бери выше: генерал авиации!

Голиков хотел было шикнуть на дружка-подчиненного, но не удержал лицо и сам едва не засмеялся при виде надмено взирающего на них с высоты ворона. Допив чай, невеликий отряд из трех бойцов и приданного им в помощь военнопленного отправился устраивать основательную маскировку угнанного "Ханомага" — Александра же вернулась к сколь нудной, столь и необходимой писанине. Начала со списка трофеев, затем составила отдельный рапорт по мотивам рассказа Ханса Биссинга об армейских стимуляторах вермахта: наверняка это не было тайной для больших армейских чинов, но материалы такого рода никогда не были лишними. Наконец, добралась и до немецкого старшины: беседа поначалу не складывалась, однако Саша смогла уговорить унтер-офицера Тёпфера — в какой-то момент глаза правоверного нациста слегка остекленели, после чего слова хлынули из него полноводной рекой. Жаль что листы писчей бумаги надо было экономить: при желании, из откровений оберфельдфебеля можно было бы написать небольшую повесть о том, как скрупулезно Третий Рейх готовился к внезапному нападению на СССР — настолько тщательно, что даже загодя распределил будущие территориальные приобретения на генерал-гауляйтерства и назначил там администрацию. Как бодро и энергично начинал вермахт свое вторжение в ночь на двадцать второе июня, планируя повергнуть красного колосса на глиняных ногах всего лишь за одну летнюю кампанию — и вкусить затем заслуженных наград из рук самого фюрера германской нации!.. Про ошеломительные ночные бомбежки в исполнении советских "СБ", после которых в фатерланд покатились первые эшелоны с телами погибших камрадов. Обо всех трудностях и нарастающих потерях, с которыми сорок седьмой моторизированный корпус группы армий "Центр" продирался сквозь вязкую оборону советских войск... Впрочем, были у панцерваффе и удачные моменты, хватало и побед — им Александра отвела целых три страницы своеобразного опуса.

Когда вернулись начинающие военные фортификаторы, нагруженные инструментами и снятой маскировочной сетью, не совсем добровольная исповедь уже закончилась — Тёпфель вновь сидел в обнимку с деревом и как заведенный потряхивал головой. Пытаясь понять, что за черт дернул его за язык, и водил его рукой, добровольно подписавшей все листы допроса: а ведь там, помимо рассказа о буднях танкоремонтной роты, было его признание как минимум в пяти военных преступлениях! Мысли в оберфельдфебельской голове путались, и вид беловолосой мучительницы, зачем-то разбирающей бортовую радиостанцию "Хономага", начал вызывать уже не черную злобу, а опасливую ненависть...