Питер. Война (Питер-2)

— Василий Михайлович, вы опять?!

Шериф пьяно мотнул головой.

— Н-не твое… д-дело.

— Где он?!

Глаза шерифа были пустые. Мутные. Мертвые.

— Василий Михайлович!

— Т-тебе какое дело? Что ты вечно… л-лезешь? Ничего с ним не будет. О себе… п-подумай. Б-будешь?

Шериф достал металлическую фляжку с гербом, протянул девушке.

— Т-ты только попробуй, сразу п-полегчает… Я…

Герда не дослушала. Развернулась, обогнула шерифа и побежала вперед, на Владимирскую.

— Вот же д-дура, — сказал шериф. Покачнулся, не удержал равновесие и сел задницей между рельсами. Прямо в лужу.

Шериф поднес фляжку к губам, запрокинул… потряс надо ртом. Пусто!

Он отбросил фляжку в сторону.

— И ты д-дура, — сказал он и вдруг заплакал. Мимо брели беженцы. — И я д-дурак.

* * *

Ему снился Васильевский остров, ночь, зима и снег, падающий крупными хлопьями. Ему снился черный человек, стоящий посреди улицы, снежинки опускались на его плечи и волосы — так, что они почти уже превратились в сугробы. Слева и дальше темнел покосившийся силуэт Лютеранской церкви. Кажется, на его крыше застыли крылатые тени.

Убер пошел вперед. Веки залепляло снегом, ноги проваливались в свежие сугробы.

Почему-то было важно дойти до этого человека. Убер не знал, почему, но это… это было нужно сделать.

Убер шел.

Уже было видно, что на человеке — разодранный во многих местах рабочий комбинезон «мазута». Человек стоял спиной к Уберу, глядя на темную громаду Лютеранской церкви.

В последний момент человек обернулся.

Убер сделал шаг назад. Замер. Даже во сне он чувствовал, как холод пробежал по выбритому затылку.

— Мандела… — он запнулся, потом заговорил снова. — Юра, ты?

— Привет, — сказал Мандела холодноватым, потусторонним голосом. — А ты кого ждал… брат?

Лицо его было изуродовано. Половины лица не было, через дыру в щеке виднелись остатки зубов. Убер почувствовал дурноту.

«Твари выкопали тело и объели», подумал он. «Они разрыли камни и сожрали его лицо». Прости, Юра. Прости, брат.

— Кого ты ждал? — повторил Мандела.

На самом деле я ждал Ивана, подумал Убер. Почему-то ему внезапно показалось, что его друг давно мертв. Погребен глубоко в тоннеле, и черви объели его лицо.

Черт. Только этого не хватало.

Мандела склонил изуродованную голову на плечо и сказал:

— На твоем месте, Убер, я бы открыл глаза. Прямо сейчас.

* * *

Стены дрогнули. Посыпалась пыль. В первый момент Убер даже подумал, что пошел снег. Прямо как в его сне…

«Черт возьми, как оказывается, давно я не видел снега!»

Бетонной крошкой попало в лицо, Убер заморгал, начал тереть глаза. БУМММ.

Далекий гул разрыва. Да что тут такое происходит?! Поспать не дают.

Он сбросил ноги с койки, сел.

— Эй, есть кто-нибудь? — позвал он, не особо надеясь на ответ.

Тишина.

Убер осторожно, стараясь не делать резких движений, чтобы не потревожить больную голову, огляделся. Бетонная конура, забранная решеткой. Судя по остаткам креплений на стене, здесь когда-то были измерительные приборы метро. Сейчас от них ничего не осталось. С другой стороны от решетки была комната местного шерифа.

Решетки заржавленные, словно навсегда забытые.

И никого.

Факт оставался фактом: местные ушли, оставив заключенных на волю веганцев. Хочешь, не хочешь — сиди.

Через решетку Убер видел заваленный хламом стол шерифа, смятую постель, на которой тот оставил рубашку. Убегая (или уползая?) шериф оставил даже горящую карбидку, желтый свет которой заливал комнату. Ну, спасибо и на этом. Дожидаться прихода веганцев в кромешной тьме было бы уже слишком.

Убер облизал пересохшие, растрескавшиеся губы. Пить-то как хочется… сушняк, брат.

На столе шерифа, словно в насмешку, стояла банка, наполовину заполненная водой. На пыльном стекле отчетливо выделялись следы пальцев.

— Что… что случилось? — сосед по камере поднял взьерошенную темную голову. Убер обернулся — и поморщился.

Таджик. Еще не хватало!

Везет, так везет. Мало того, что теперь они закрыты в местной тюрьме, так их еще и оставили на произвол наступающих веганцев. К тому же сосед — явно из теплой Азии. Мощный кисловатый запах пота распространялся по камере. Убер и сам благоухал далеко не розами, но тут уж было… хмм, чересчур.

— Ты кто? — Убер почесал нос. Таджик открыл рот… Убер продолжил: — Хотя черт с тобой, не рассказывай. Я же вижу, ты из молчаливых. Люблю таких.

Таджик закрыл рот.

— Почему я вас всегда путаю? — спросил Убер, пытаясь одновременно просунуть руку сквозь решетку как можно дальше. На стене на шурупе, вогнанном в бетон, висели ключи. Если дотянуться до ключей… черт. Далеко. Плечо уперлось в прутья, дальнейшая попытка чревата вывихом сустава. — Но ведь на одно же лицо! — продолжал рассуждать скинхед. — Что азеры, что армяне, что турки. Что, блин, итальянцы. Только Челентано уважаю. Укрощение строптивой, все дела. Сетте джорни портофино!

Провозившись, Убер так и не смог дотронуться до ключей. Черт, может, хоть проволокой какой зацепить?

— Вот сволочи, оставили все-таки нас. Забыли. Придется ждать веганцев.

Мда. Убер почесал затылок. О-очень не хотелось бы снова повстречаться с веганцами.

— Я бы определил ситуацию немного другими словами, — сказал вдруг кто-то за спиной. Голос был негромкий, прекрасно поставленный, с легкими бархатными интонациями. Убер от неожиданности даже забыл, что делает. Выругался. Повернулся. Да нет, никакого третьего. Только сидящий на кровати Таджик. Убер с подозрением оглядел соседа. Неужели это он заговорил?

— Нас оставили в живых. А могли и расстрелять, — сказал голос.

Убер присвистнул, почесал затылок. Интеллигентный дикторский голос принадлежал Таджику. Чтобы это не значило.

— Слушай, Таджик, а ты откуда здесь такой умный?

Секунду или две Уберу казалось, что сейчас тот ответит «я не таджик», но тот лишь дернул щекой. Снова лег на койку, отвернулся к стене.

— Здесь есть кто-нибудь? — раздался женский голос. Знакомый. В дверь осторожно выглянула девушка с медицинской сумкой. В руке у нее был тусклый светодиодный фонарик.

Убер мгновенно оживился.

— А, сестричка!

— Вообще-то, я врач, — сухо поправила Герда.

Убер улыбнулся. Герда почувствовала приступ ненависти к этой наглой бритоголовой морде.

— И ничего смешного!

Убер продолжал улыбаться. Герда неожиданно для себя решила, что улыбка его не лишена обаяния. Она помотала головой, отгоняя непрошенные мысли. Сказала:

— Мне вас, что — кипятком ошпарить, чтобы вы в себя пришли?

Убер проигнорировал. Вместо этого выпрямился и спросил:

— Вы зачем вернулись?

Герде вдруг показалось, что он совсем близко. Проклятые ярко-голубые глаза…

— Я не могла оставить вас… здесь. Я…

Убер поднял брови.

Неожиданно заговорил Таджик:

— Извините, что вмешиваюсь в ваш полный аллюзий и игры слов высокоинтеллектуальный разговор, но не пора ли нам — как это сказать помягче? — свалить отсюда нахрен?

Убер с Гердой переглянулись. Губы девушки вытянулись в вопросительное «о».

— Чувак просто золото, — сказал Убер. — Не правда ли? — и добавил с гордостью: — Моя школа.

Глава 6. В логове

Глава 6

В логове

Вентшахта 523, перегон Достоевская-Лиговский проспект, час X + 2 часа

Вдалеке капала вода. Кап, кап. Кап, кап.

Эхо от падающих капель гулко разносило эхо.

Затем появились звуки. Комар поморщился, не открывая глаз. Звуки были неприятно мягкие, рыхлые, точно угодил рукой в огромный гниющий гриб, пальцы погружаются, влага течет, вонь…

Вууух. Буль. Тыыых. Дуууу. Булх.

Пауза. Кап, кап. И снова:

Вууух. Буль. Тыыых.

Но проснуться Комар не мог. Он плыл в полной темноте, проваливался сквозь пространство и время. Огромная мягкая тьма была ему словно подушка, словно лучший друг с заботливыми объятиями…

Белесое мелькнуло перед глазами.

Комар открыл глаза и ничего не увидел. Сполохи. Цветные пятна. Сквозь багровую мглу медленно проступало окружающее пространство. Это было большое помещение. Тут и там развешаны большие черные мешки в рост человека. Комару показалось сначала, что стены медленно пульсируют, точно больной зуб. Он закрыл глаза, пережидая головокружение, снова открыл. Где я? Что случилось?

Внезапно он ясно вспомнил свой сон: блокпост, тушенка, белесые куски жира, выстрелы «печенега», вспышки огня на медленно летящих гильзах. Раскатистый, дробный стук гильз по бетону… И Сашка Фролов… И что-то в темноте, надвигающееся на блокпост… Белесое щупальце…

Девочка…

(мертвая корова)

…с куклой. Комар вздрогнул. Холодом окатило с головы до ног.

Надо выбираться отсюда.

Он зашевелился. Перед лицом Комара была что-то похожее на прозрачную полиэтиленовую пленку. Резкий кисловатый запах…

Комар поднял руку — пленка упруго натянулась. Комар повертел головой. От долгой неподвижности все тело занемело, но главное он понял. Он висел, подвешенный к потолку в прозрачном мешке, вроде резинового. Словно гриб, выращенный на продажу.

(Мертвая корова пасется на мертвом лугу. Пам-пам).

Выбраться из мешка! Бежать! Бежать немедленно! Приступ паники был неожиданно сильным и резким, словно удар под дых.

Он забился в мешке, закрутился на месте. Подожди, так все испортишь!

Комар заставил себя остановиться и подумать. Вращение медленно остановилось.

Голоса.

Комар замер. Медленно повернул голову, прислушался. Слух у него с детства был удивительный, друзья завидовали. Это где-то там, справа. Значит, рядом люди.

— …исакий.

Рокот. Чей-то мужской голос, низкий и повелительный. И при этом поразительно мягкий, словно обращался этот «кто-то» к ребенку:

— Ты пойдешь туда.

В ответ — Комар покрылся мурашками, стиснул зубы, чтобы не выдать себя — в ответ тонко заговорил плаксивый голос. Словно ребенок, отвечающий строгому взрослому:

— Леди пойдет. Честно-честно.

— Хорошо. А теперь, пожалуйста, объясни мне, что произошло.

Кап, кап. Кап, кап. И опять детский голос:

— Я не котела.

— Чего же ты не хотела?

— Не котела есть зеёный. Но я котела кушать. Леди кушала.

Спина Комара покрылась слоем льда. В этом полудетском-полубезумном голосе ему почудилось что-то знакомое.

(поиглаем?)

— Что я тебе говорил? — продолжал мужской голос. — Каких человечков нельзя кушать?

— Не помню.

— Леди!

Хнык. Хнык.

— Подумай ещё раз. Каких человечков нельзя кушать?

— Лазных.

— Правильно, разных. Но каких нельзя? Ну, же!

— Зе… зеёных.

— Умница девочка. Нельзя кушать зеленых человечков. Зелёных — нельзя. Что Леди сделала? Леди кушала зелёных. А это значит, что Леди плохо себя вела. Не слушалась.

Мужской бархатный голос. Низкий, очень спокойный. И такой… заботливый.

Комар представил, кто может заботиться об этой твари, и ему поплохело.

Кап. Кап. Тыыых. Дуу. И опять кто-то дышит в темноте.

— Леди плохая, — детский голос.

— Нет-нет. Леди — хорошая девочка. Леди умница. Леди просто больше не будет кушать зелёных человечков. Договорились?

— Папа любит? — в детском голосе прорезалась надежда. Комару вдруг стало душно, тошнота подкатила к горлу, уперлась в кадык.

— Папа любит Леди. Папа очень любит Леди. А теперь… иди покушай.

Поку… что?! Комар сглотнул. Правильно он услышал? Покушай?!

Больше всего пугало даже не слово «покушай». Больше всего пугала нежность низкого голоса к жуткой твари по имени Леди. К твари, что убивала и ела защитников Владимирской. И, похоже, хранила их в заброшенном служебном помещении, как живые консервы.

Или остальные вокруг мертвы, и только ему повезло? Везение, нафиг!

Усилием воли Комар выбросил эту мысль из головы.

Так, надо успокоиться. Прийти в себя. И действовать.

Для начала вылезти из мешка. Комар уперся ладонями в прозрачную стену перед собой. Поднатужился до звона в ушах. Пленка тянулась, но не рвалась. Комар сложил пальцы острием, нажал. Еще, еще! Наконец, пленка не выдержала. С треском лопнула. Комар вывалился из мешка лицом вперед, плашмя, едва успев выставить перед собой руку, чтобы не врезаться носом.

От удара об пол в глазах потемнело. Твою мать.

Боль белой молнией прострелила через всё тело и — вылетела из плеча куда-то вправо и вверх, в темноту.

Черт. Тише!

Комар встал, прошел несколько шагов на занемевших, заплетающихся ногах и, наконец, побежал. Вслепую. Прочь от голосов.

Врезался во что-то твердое, отлетел назад. Дыхание перехватило. От ужаса задеревенело все тело. Показалось вдруг, что это всё, финал, чертова тварь добралась до него… Комар лежал в темноте, скрючившись, подтянув колени к груди… Сейчас меня будут «кушать»! Но ничего не происходило. Желтые сполохи прыгали перед глазами.

Кажется, он врезался в… точно! Это был человек в военной форме.

Веганец! Черт!

Комар перевернулся на живот и пополз, пальцы скребли по бетону. Если тут еще и веганцы…

Некуда бежать.

Сердце разогналось на триста оборотов, в голове стучало. В следующий момент его рука наткнулась на что-то металлическое, рефлекторно отдернулась…

Комар застыл, пережидая. Видимо, сбитая с накатанной колеи неожиданным препятствием, паника отступила. Теперь нужно глубоко вдохнуть и досчитать до десяти.

Раз, два, начал он считать. Три, четыре… Пять, шесть.

Сердце стучало. Семь, восемь. Девять. И десять.

Комар протянул руку к темному пятну впереди. Аккуратно сжал пальцы. В ладони оказалось нечто металлическое, с острыми краями. Угловатый корпус, рыжачок. Это же… Комар не поверил сам себе. Это фонарь! Простейший динамо-фонарик. Комар взял его правильно и несколько раз сжал рычаг. На короткое мгновение вспыхнула маленькая лампочка, тут же погасла. Исправен, только давно не заряжался.

Вот это да. У кого-то из висящих в мешках при жизни был динамо-фонарик. Который не требует батареек, только знай, работай пальцами.

Комар почти успокоился.

Потом начал вставать. Встал, отряхнулся. Глаза уже привыкли к темноте, он различал смутные очертания предметов вокруг.

Комар повернулся.

Перед ним был человек в полной веганской форме. Голова его была откинута на плечо, глаза широко открыты. Словно веганец задумчиво разглядывал Фёдора Комарова и даже собирался сказать что-то остроумное. Комар медленно подошёл, поднёс фонарик ближе… Нажал старт. На мгновение зажегся свет. Комар отшатнулся. Глаза веганца были белые и мутные.

Мертвые.

«Леди очень плохо себя вела», вспомнились слова, сказанные низким мужским голосом. Вот что голос имел в виду.